Разноцветные волокна

      — Я жалок.. — архитектор сидел на коленях, уперевшись ладонями в пол. Красный шёлк накидки уродливо свисал с подрагивающих плеч и стелился рядом по ковру с причудливым узором из бесконечных переплетающихся лиан. — Снова порчу себе жизнь. Виноват в своём твердолобии и упрямстве. Меня ничему не учат прошлые ошибки. Скажи мне, сколько раз еще я должен обжечься об собственное рвение, чтоб наконец-то успокоиться?! — хриплый возглас, обращённый к мужчине стоявшему рядом, произвольно вырвался из сдавленного гневом горла.       — Это не твоя вина. — без эмоций ответил мужчина.       — Моя. Моя! МОЯ! — в ответ закричал архитектор, резко вздёрнув голову и уставился крамными уставшими глазами на собеседника.       — Разве это ты просил его изменить мнение и план?       Последовало молчание. Секретарь опустился на корточки к соседу и неловко коснулся его спины ладонью, ещё раз оглядел пол. Всюду валялись разорванные и смятые чертежи, из-за них все проблемы, из-за них он снова страдает. Как бы мужчине хотелось помочь, но он не знал как, он не умел. Он мог дать язвительный совет или послужить "ушами", просто собеседником, но он не умел помогать. Поэтому секретарь лишь снова взглянул на архитектора. Тот уже перестал таращиться на него страшными сухими глазами и, закрывая лицо ладонями, что-то бормотал, мужчина ещё раз коснулся его спины ладонью.       Одежды из благородной ткани струились под пальцами, открытый участок загорелой спины манил поцеловать его, уткнутся носом, вдохнуть тепло, восходящее по нему из-под одежд. В мозгу кольнуло желание обнять этого изящного замороченного мужчину, такого далёкого из-за бесконечных мыслей о работе и из-за учёных взглядов на мир, но такого близкого, живущего в его доме, в доме, который мог быть их домом... Но гордость не давала этого сделать уже на протяжении нескольких лет, а может, не только гордость.       Аль-Хайтам боялся. Он боялся спугнуть его как сумеречную птицу, он не боялся наговорить лишнего, грубостей, оскорблений, но боялся прикоснутся к нему или оказать положительный знак внимания. В детстве он был предоставлен сам себе и ему приходилось всеми правда и неправдами обращать на себя внимание бабушки, вечно занятой исследованиями и подготовкой к лекциям. Но бабушка умерла, а поведение осталось. И, вот, в его жизни появился новый субъект, чьего внимания он вожделел больше всего.       — Ты не виноват. — ещё раз сказал Хайтам.       — Слушай... Может перестанешь уже елозить по моей спине рукой? У меня уже мурашки по телу бегают. Уж не убить меня задумал?! — Кавех отстранился от секретаря.       — Больно надо, руки пачкать ещё. — он сделал свою типичную презерающе-безразличную гримассу, но руку не убрал.       — Я серьёзно, Хайтам. Завязывай. Я сегодня не в настроении заниматься с тобой этим. Так что можешь хоть до гола меня раздеть, я просто лягу спать. Я устал, Хайтам... — последняя фраза отличалась по тону от всей остальной речи мужчины. Тяжёлая, сказанная на выдохе, она приобрела обречённую и страдальческую окраску. К горлу Кавеха полз ком. Ему хотелось обнять кого-нибудь и уснуть, проспать так всю ночь и проснутся утром, осознавая что всё отлично - проект одобрен, чертежи отрисованы, а заказчик доволен как сытый вьючный як.       Но это невозможно — чертежи скомканы и разорваны от злости, а недовольный заказчик попросил кардинально изменить проект. Да ещё и Аль-Хайтам рядом... Может поругаться с ним? Нет, это только усугубит ситуацию. Может вывалить на него все переживания и проблемы? Тоже не вариант, кроме язвительных комментариев и оскорбительных советов он ничего не получит в ответ. Может...? Идеи иссякли, остался третий путь — просто сесть и работать, работать и ещё раз работать, до изнеможения, до потери пульса, до утра.       — Может...ты что-нибудь хочешь?.. — тихо-тихо сбоку возник настолько неслышный вопрос, что казалось его вообще не должно было срываться с губ говорившего. Это стало последней каплей.       Подумав лишь одно молниеносное "Нужно", Кавех резко повернулся к соседу, обхватил чуть выше талии и свалил его на мягкий ковёр, уткнувшись в грудь. Аль-Хайтама шокировала такая реакция на вопрос, который архитектор даже не должен был услышать, но виду он не подал.       Он получил именно то, что хотел — крепкие объятия Кавеха. Он обожал его сильные руки с натруженными ладонями, обожал когда он утыкается в его грудь и сходил с ума ощущая его горячие дыхание. Хайтам также несмело погладил мужчину по спине, а после аккуратно прикоснулся к волосам. Никакой отрицательной рекции со стороны не последовало, и он начал снимать заколки, чтобы рсплести, прядку за прядкой, косичку своего вожделенного.       — Хааайтааам... Я так не могу больше. Почему его не устроила эта чёртова беседка? Зачем вдруг ему понадобилось надстроить веранду над входом? Беседка ведь логичнее смотрелась на этом небольшом участке... — сокрушался Кавех, приложив ухо к накаченной груди и слушая, как колотиться сердце, того, кто лицом был всё также презирающе-серьёзен.       — Он же не архитектор как ты. Он руководствуется желаниями, а не логикой и удобством. Типичный толстосум. — спокойно ответил секретарь, накручивая светлый локон на мизинец.       — Да... Так жаль... Но, самое главное. — Кавех перестал обнимать Хайтама и сложил руки на его груди, положив на них подбородок. —Откуда он узнал про механические украшения... И теперь он хочет, чтобы я собрал ему механическую обезьянку! Представляешь?! Мы на тех бабочек, с мадам Фарузан, убили несколько недель, а тут обезьянка! И ничего смешного тут нет!       Аль-Хайтам лежал и ухмыляясь оценивал свою работу, а разлохмаченный Кавех всё возмущался — про каких-то обезьянок, механизмы, разработки... Начиная со слов про самое главное он перестал слушать соседа, а просто любовался им, неутратившим свою красоту даже с растрёпанными волосами, наоборот, он стал ещё прекраснее. Как же ему хотелось, чтоб это статный мужчина обладал им, хотел чтоб их тела слились в одно, хотел чувствовать его внутри...       — Эй, ты слушаешь меня вообще? — Кавех поднялся и сел, его взгляд скользнул вдоль Хайтама, в сторону разбросанных чертежей. — Ну, конечно же, ты не слушал... Озабоченный. — архитектор прищурившись и ухмыльнувшись ущипнул секретаря за, просвечивающийся сквозь майку, сосок, от чего тот слегка застонал. — Я всё сказал. Прости, что вечно жалуюсь и говорю только о работе... Это моя вина...       Аль-Хайтаму так хотелось сказать "Ничего, я всегда рад выслушать тебя. Я приму тебя с любой твей проблемой" и т.д., но он лишь поднялся с пола и как нежный большой кот положил голову на плечо Кавеха. Последний улыбнулся и подумав, почему же так не может быть всегда, посмотрел в окно, между причудливых витражей. А там, в спокойном темпе ночи, плыла недоросшая луна, изредка пересекаясь со звёздами в их тихих играх бесконечно холодного и пустого космоса.       "Как хорошо, что мы родились здесь, на земле, в Тейвате. И холодные тёмные ночи всегда сменяются тёплым светлым днём..."