Г̓о̔н͜ ̚м͠ё͜ртв̚.͘.̓.
... И он ничего с этим не сделает. От этого ощущения всё словно пылало внутри, приток сил с каждым мгновением становился всё мощнее. Впервые за всё время после произошедшего Киллуа накрыло горькое, разъедающее сожаление, плавно перетекающее в горячую, почти животную ярость. Он поднял голову. Старший братец сохранял привычный ничего не выражающий вид.Сейчас.
Золдик метнулся к старшему, начиная очень быстро наворачивать круги, бегая подле него, стремясь запутать, заставить потерять бдительность. Нужный момент – рука Киллуа делает рывок на невероятнейшей скорости. Вновь отскок назад. В руке мальчика покоится сердце. Трепещущее, истекающее кровью. Ещё бьющееся, часто-пречасто. Он даже не слышал этого... Так брат всё же был взволнован? Взгляд Киллуа вновь стал таким же холодным, как тогда, когда он убил... Убил его. Он не смотрел ни на сердце, ни на брата, ни на окружение. Куда-то далеко. На лице Иллуми появляется улыбка. Спокойная. Даже умиротворëнная. Кровь сначала тонкими, затем нарастающими струйками начинает стекать из его раны в груди, изо рта. Он не может сдержать рвущийся из горла кашель, ощущая жгучее и мерзкое, нарастающее жжение в лёгких, но неким образом делает несколько шагов. Ближе, ближе к Киллуа. Тот стоит, не шелохнувшись, не прекращая смотреть куда-то сквозь него, пребывая в "пустом" состоянии. Иллуми не выдерживает и падает на колени, выплюнув очередную струю крови, крепко держась бледной, дрожащей рукой за рану. Он стоит на коленях, совсем как недавно, но иначе. По другому. Его глаза всë такие же пустые, но в них можно засечь что-то тёплое. Что-то, что Киллуа никогда в них не видел. Его уже дрожащие вовсю руки медленно поднялись к лицу парня, мягко, осторожно, словно боясь поранить. Он не прекращал улыбаться. Это была маленькая, практически незаметная, но очень искренняя улыбка. Руки метнулись к плечам мальчика и нежно обволокли их. Иллуми прижался к брату, обнимая его, уже не в силах встать. Дрожь была во всём его теле. Оставшееся ему время было отведено до минут. Киллуа слышит тихий, чуть хриплый, но доброжелательный тон. – Кил... Кил. Я тебя очень люблю. Я бы изничтожил каждого человека на этой земле, если бы это означало, что ты будешь в безопасности. Руки, держащие мальчика в слабых объятиях теряют свою силу и тело падает на землю, застыв в неестественной позе. Длинные волосы беспорядочно распластались по полу. Киллуа пробило осознание. Он знал – знал, что это произойдёт. Он специально не выложился в полную силу. Он поддался. Он напал всего раз. Это был единственный, первый и последний момент в его жизни, когда Иллуми проявлял невероятную, искреннюю нежность, в действии, в касании и в словах выражая свои чувства, что были так глубоки, ведь он не мог сделать это ранее, никак не мог. Не умел. Лишь стремительно приближающаяся смерть заставила его отбросить образ бесчувственной куклы-ассасина и проявить это.Аники... Аники.
Вторил в своей голове Киллуа. Слеза скатилась по его щеке.***
Мальчик вытирает лицо рукой, что измазана в уже высохшей, неприятной на ощущение крови.Два.
Пустой взгляд младшего Золдика устремляется в потолок. Пустота. Худшее, что только можно ощутить. Несколько секунд в голове мечется мысль о том, что стоит прекратить. Что он может. Может, если захочет. Верно! Он может перестать, он ещё может перехватить этот импульс до его совершения, может предотвратить худшее, что может случиться.А худшее ли?
Что может быть худшим в этом мире для него? Он потерял их. Потерял уже двоих. Убил. Убил, своими руками. А есть ли теперь смысл в этом? Смысл сдерживаться? Когда тёмные, гадкие ощущения уже так близко? Когда гниль пульсирует в груди всё с большей силой, перехватывая большую часть тела, забирая с едва ли не каждой секундой его существования всё больше контроля? Верно. Бессмысленно. Бессмысленные действия, даже если они не обдуманы, не несут за собой ничего. Он всё ещё делает всё правильно. Хорошо. Так нужно. Киллуа дрожащими руками по лицу проводит, будто удостоверяясь, что он ещё реален, что ещё жив. Нужно продолжать.***
В одном из коридоров особняка натыкается он на Гото, того, кто верно прислуживал его семье на протяжении долгих лет. Недоуменный, взволнованный взгляд мужчины. Очередное, как выученное наизусть, совершенное движение. Глубокая, летальная рана на шее. Струя крови. Тело падает оземь. Глаза Киллуа из ясно-синих становятся почти чёрными. Невыразительными. Совсем как у него.Три.
***
Он идёт дальше по длинным коридорам родного дома, ища комнату Миллуки. Помнит, находилась она далеко, ведь в этой комнате находится основная система наблюдения, а заправляет ею его же брат. Дверь тихо, беззвучно отпирается. Мальчик идёт тише мыши, подкрадываясь как можно ближе к игровому креслу, за которым сидит Миллуки в наушниках, смотря что-то своё. Его стол грязен, на нём покоятся кучи пачек от чипсов и прочей ереси. Знакомое, уже почти родное движение. Брат издаёт невнятный, кашляющий звук и кровь забрызгивает экран, но он не успевает обернуться на того, кто лишил его жизни и падает лицом на стол.Четыре.
***
Он встречает мать в саду, гуляющую вместе с Каллуто. Тот вечно от неё не отлипает. Раздражает. Киллуа бесшумно движется вслед за ними. Непревзойдённые, не ощущающиеся им когда-либо ранее силы переполняют всё его тело. Это ли истинная и непоколебимая жажда убийства? В последний момент Каллуто замечает его и пытается защититься, но бумажные существа, которых он призвал, не несут никакого толку, ведь беловолосый тут же отбивает их и, наконец, перерезает им обоим глотки. Кровь, казалось бы, родных ему людей, проливается вновь и вновь, вновь и вновь. Жизни оставшихся членов семьи он прекращает легко. Быстро. Будто и капли сожаления нет места в его сердце. С некоторыми, к примеру, с его отцом, пришлось повозиться, ведь, как никак, тот действительно был чрезвычайно силён. Но что-то, что получил Киллуа, то самое ощущение, что возникло ещё после самого первого его убийства из этой кровавой масакры, было сильнее, куда сильнее.Уже восемь.
Пока не настаёт очередь последней.Аллуки.
Практически вся семья его мертва. Теперь он свободно, не спрашивая разрешения отца, может посетить её, чтобы завершить то, чего он так желает. Не задумываясь, так ли нужно ему это, что произойдёт дальше, получит ли он искреннее удовлетворение от всех этих смертей или же нет, Киллуа открывает многочисленные, высокотехнологично оснащённые преграды на пути к игровой Аллуки. Волосы мальчика больше не так белы. Они скорее серые, изредка покрытые каплями высохшей крови. Ощущение, словно весь вид Киллуа изменился досконально – руки больше не пассивно скрыты в карманах, осанка прямая. Твëрдая. Уверенная. Разве это не то, чего все так хотели от него? Убийственный, совершенно убийственный взгляд. Будто готов он на всё, на любой импульс и на любую стычку. Быть может, так и есть. Шагает он быстро к комнате, вводя нужный код и открывая последнюю, железную дверь. – Братик! – звучит тëплый, радостный голос сестры, – Я так скучала! Ты меня давно не навещал... – звонкий тон её становится чуть жалостливым, отчего Киллуа на несколько мгновений замирает. Что-то в голосе девочки, что едва завидев брата, тут же вскакивает с пола и несётся к нему, не даёт ему действовать дальше. Он вновь смотрит в никуда, не осознавая, что чувствует, "отключившись", пока Аллука с энтузиазмом сокращает расстояние между ними и обнимает, не прекращая бормотать что-то про скуку и то, как одиночество порой изнуряет. – Братик? Чего молчишь? – эти слова заставляют его прийти обратно в реальность и посмотреть на сестру, что уже прекратила обниматься и теперь держалась ручками за ткань его одежды. – Ты в крови... Что-то произошло? Мне никогда ничего не рассказывают... Он делает вдох. Слова не лезут из горла. А что он может сказать ей? Так и признаться в том, что совершил? Рассказать обо всём? Как она отреагирует? Она ведь единственная из их семьи, кто не подвергалась жестоким и рушащим психику тренировкам, кто не пережила в столь раннем возрасте такое море боли. Он не знает, как она может отреагировать. Вся жестокость, которую мельком, порой проявляет Аллука – результат минимального, всё же проникшего в её сознание воспитания. Даже её, как бы он не старался, укрыть от этого не удалось. Внезапно всё, что он совершил, предстаёт парню в ином свете. Чувства овладевают им всё больше, хотя холодное, непоколебимое желание убивать ещё недовольно бурлит где-то там, внутри. Что он, чëрт побери, сделал. Ком нарастает в горле всё сильнее, Киллуа уже не может себя контролировать. Глаза слезятся и всё тело начинает слабо дрожать. Он смотрит на свою окровавленную руку и бессильно садится на пол, запустив её в свои волосы. Слезы скатываются из его глаз и губами завладевает та же мелкая дрожь. И несмотря на это, мальчик всё ещё не ощущает связи со своими чувствами, лишь с сожалением. Только с ним. Как гадко. Аллука молча садится рядом, начиная ласково гладить брата по спине. Киллуа смотрит в пол, не желая встречаться с ней взглядом, но услышать он её может. – Если не хочешь рассказывать, не надо... Мне просто интересно! Братик... Ты чувствуешь себя нехорошо, да... Похоже.. По твоему виду, по твоей энергетике... Определëнно случилось что-то ужасающее. Что-то... Что заставило твои глазки стать таки-и-ими пустыми... Я давно их такими не видела, знаешь! – в некий момент голос девочки начинает звучать очень серьёзно, взволнованно, но былая нотка позитива остаётся. Киллуа тяжело вздыхает, наконец переводя взгляд на сестру. Его глаза на мокром месте, но он не вытирает их. – Аллука... Я убил. Я убил их. Всех. Всех... И Г-Гона... И... Аники... И... – тут его голос надламывается, он больше не может продолжать. В желудке что-то ухнуло. Он сказал. Не сдержался. Вновь отведя взгляд, впившись в ярко выкрашенную стену комнаты, Киллуа чувствует нарастающую горечь в теле. Это больше не была та самая гниль, то, что так тревожило его, то, что произрастало в нём и изничтожало остатки всего хорошего, это было что-то другое. Аллука молчит. Возможно, он ошибся. Наверняка она слишком мала, чтобы понять всю серьёзность, весь ужас, весь кошмар ситуации. Как глупо было говорить об этом... Но что же он ещё может сделать? Ничего. Сил объясниться у него нет. Да и как объяснить? Он может лишь с подступающим к горлу комом сказать о случившемся, и то не полностью, ведь вся его жизненная, моральная, физическая сила, что была питаема чем-то тёмным, вдруг испарилась. От неё не осталось и следа. Теперь же он может лишь измученно сидеть на полу, ожидая, пока дорогая, действительно дорогая ему сестра заплачет от осознания его слов. Он даже не сможет её успокоить. Сил нет. Внезапно Киллуа ощущает скопление иной, невероятно сильной энергии прямо перед собой, это заставляет его поднять взгляд. Аллука и Наника поменялись местами, пока он пребывал в своих мыслях. Совсем немножко жуткое лицо Наники, существа с Тëмного Континента, разделяющего тело с его сестрой, уставилось на него с уже привычной, маленькой улыбочкой. Небольшая пауза. Киллуа вытирает глаза кулаком. – Что ты ощущаешь, обрезав нити жизней стольких близких тебе людей? Стоило ли оно того? Ответь. – Наника не звучит обиженно, осуждающе или расстроенно. Голос её мерный, спокойный. Почти безразличный. В конце-концов, в истинном облике она лишь темноватый дымок, скопление "нечистых сил". Мальчик сглатывает, не отводя взгляда от создания. – Я... Я не знаю. Я ничего не знаю... – голос будто не его, он где-то далеко. Не с ним. Не рядом. Он начинает слышать всё приглушенно. Вместо чистого импульса и разрушительной тьмы, теперь же разум заполняют разные мысли. Множество, преимущественно все, осуждающие, вгоняющие в агонию сожаления, боли, его самого. Какая-то часть их просто сбиваются по углам сознания, создавая этакие "комки тревоги". То – мысли о том, что будет дальше, что ждёт его и сестру. Что ждёт его в этой жизни. Незнание. Всепоглощающее и мерзкое непонимание. Беспомощность. – Поня-я-ятно. Люди странные. – Наника задумчиво наклоняет голову набок. – Киллуа. Киллуа вздрагивает, заслышав своё имя от духа. – Да? – Стоит ли мне убить тебя? Ты выглядишь несчастным. Я могу прекратить это. Отвечай. Да или нет. – тон всё ещё не звучит угрожающе. Всё так же, обыденно, спокойно. Мальчик закрывает глаза, прокручивая в голове все события. Все свои поступки. Всю кровь, которую он пролил. Его руки не прекращают дрожать. С воспоминаниями приходит новый поток боли, что словно кувалда, пробивает его насквозь, заставляя сжать ткань одежды своей на груди, как если бы там была дыра. Рана. Он не заслуживает жить дальше. У него просто нет права. Наника молчит, ожидая ответа. В голове мечутся тонны извинений перед теми, чьи жизни он прервал в этом разрушительном состоянии. Прости меня, отец. Прости меня, аники. Прости, Миллуки. Прости... Простите все. Прости меня, Гон. Имя его друга, именно друга, последним срывается с его губ, отдавшись полушëпотом. Он так и не признался. Гон остался ему только другом. Не признался в удивительной связи, что ощущает, не признался в том, что едва ли не каждый заинтересованный взгляд Гона на него заставляет его сердце ухнуть куда-то вниз и заполниться неизвестным, тёплым ощущением до краёв. Что столько раз, когда он находился рядом, совсем близко к нему, сидя, либо же просто играя во что-то, а то и тренируясь, он сдерживал трепетное желание дотронуться до него. До загорелых щëк. Погладить их. Провести рукой по тëмным, стоячим, наверняка чертовски жëстким волосам. Поцеловать... Киллуа молча, не производя ни звука, кивает, наконец открыв глаза, чтобы в последний раз взглянуть на этот мир. Он согласен на предложение Наники. Через мгновение он чувствует ломящую, почти адскую боль по всему своему телу и всё расплывается во мраке. Так вот как ощущается смерть.