Сновидения

      Сегодня я поняла, что не все сновидения добры ко мне.       Нестерпимо дико пульсировала голова. Я вытянулась на земле подобно струнам, и мне сначала показалось, что всё тело окатило тысячей стеклянных осколков. Боль паразитом проникла под кожу и мерзко заскреблась длинными, когтистыми лапами. На глазах проступили слёзы, и я крепко стиснула зубы. Хотелось визжать, кричать и ругаться, но силы оставили меня. Скованная своими страданиями и вмиг побледневшая, я неподвижно лежала, прислушиваясь к своим чувствам. Лёгкие горели, дыхание сбивалось, разгорячённые вздохи срывались с неимоверным трудом. В те минуты казалось, что весь мир яростно ненавидел меня, а я столь же яростно ненавидела его в ответ.       Когда боль отступила, а разум прояснился, первое, что я ощутила — пронизывающий до костей холод голой земли. Второе — стук собственных зубов, отдающийся в голове глухим эхом. Тело всё ещё било мелкой дрожью, на лбу блестела испарина, вся одежда вымокла в поту и холодом прилипла к влажной коже, как и растрепавшиеся вихрем волосы. Я ещё какое-то время лежала, скрючившись, как ржавый гвоздь в досках, и приобняв себя за плечи. А потом, сипло дыша, долго, мучительно долго, заваливалась со спины на бок. Я была похожа на жалкую, дряхлую старуху, у которой жизненных сил было с горстку риса в детской ладони. Облизнув шершавые, посиневшие губы, приложила немало усилий, чтобы приподняться на локтях, а после — принять стоячее положение. Меня шатало во все стороны, как безобразную пьяницу. Земля была повсюду: в моих волосах, на лице, одежде, даже под ногтями. Не удивительно, ведь я змеёй тянулась по ней.       Я неспешно пришла в себя и осторожно оглянулась по сторонам. Очередной, но уже нерадушный сон, без тепла принявший в свои объятия. Отчего же так больно? До сего времени единственное, что могло доставить дискомфорт — дуновение колючего ветра. И не было понятно — то ли смеяться в лицо новым ощущениям, то ли проклинать и плакать. Я уныло качнула головой, видя куда более отчётливо, чем в момент мучений. Земля была сухой, неживой, проплешинами покрытая жухлой травой, которая тянулась до горизонта уродливым, грязным покровом. И только старая хижина выбивалась из тошнотворного однообразия пейзажа: крыша прохудилась, доски местами сгнили и почернели, окна помутнели и потемнели от грязи. Было понятно, что здесь давно никто не жил. Это место было пропитано тоской и одиночеством, из-за чего дышалось намного тяжелее.       Ветер вмиг смолк, стало тихо, очень тихо, казалось, что самым громким источником звука стало собственное дыхание. И было в этой тишине что-то угрожающее и зловещее, предостерегающее перед большой бедой. Липкими лапами страх закрался в сердце, и я всей кожей ощутила, как мне не нравилось здесь. Тишина звенела, обволакивая с ног до головы, поэтому чей-то голос, который мог показаться приглушенным и тихим, прозвучал слишком громко.       — Мэй, — позвала меня старушка Микото, и я больше удивилась, чем испугалась. Прислушавшись, я нервно покрутила головой по сторонам, выискивая источник звука. Наконец, мой взгляд остановился на хижине. Будто почувствовав моё внимание, голос вновь зашелестел. — Милая, пожалуйста, помоги мне.       Ладони вспотели от напряжения, и я уже хотела сделать шаг навстречу голосу, но вовремя остановилась. В сердце начало закрадываться сомнение, а тело вновь пробило мелкой дрожью, но уже не от боли.       — Бабушка Микото? — сказала я сипло.       — Мэй, открой дверь, — вновь заговорила Микото, прогремев властно и требовательно, несвойственно для пожилой соседки. — Я не могу больше ждать. — И всё вокруг вмиг сделалось безмерно пугающим и жутким. — Пожалуйста, родная, помоги мне, — нестерпимо добавила, вмиг смягчившись, но на меня это не подействовало.       Я громко сглотнула ком в горле, сразу всё осознав, и сердце моё похолодело от ужаса. По ту сторону двери, в хижине, явно сидела не старушка Микото, и это пугало меня больше всего на свете. Нечто пыталось соблазнить меня, заставить отворить дверь и выпустить на свободу. Но что со мной будет, когда я покорно исполню прихоть?       — Нет, — низменно пролепетала я, сделав шаг назад, ощутив, как горячо и громко билось сердце. Всё тело кричало об опасности, вопило и просило броситься прочь — подальше от злополучного места. Голос пугающе стих, вновь окунув меня с головой в звонкую тишину, где каждая секунда с громом тянулась вечностью.       Тошнота комом подступила к моему горлу, и я зажала рот руками, когда существо вновь заговорило.       — Очень зря, — существо тихо зарычало. — Непослушная, какая непослушная, — продолжило оно, и голос начал приобретать безобразные, злобные ноты, в которых не осталось привычной доброты Микото. — Плохо, очень плохо! — Я не выдержала и развернулась к хижине спиной, и нечто по ту сторону отчаянно и громко заскреблось. — Скоро, совсем скоро, всё случится, наивная девчонка! — залепетал нечеловеческий голос, а потом разразился хохотом, срываясь и завывая, переходя на нечто демоническое, проникающее в самое сердце.       Оставаться здесь дальше мне не хотелось. Не желая испытывать судьбу, я, не оборачиваясь, смело зашагала вперёд. Не хотелось дожидаться того часа, когда зло из хижины выбралось бы на свободу, встретившись со мной лицом к лицу. Шаг перешёл на бег, и я рванула, не пожалев себя и сил. Подальше от этой хижины, существа, кошмара, которые колючим холодом дышали в спину. Бежала я, не оборачиваясь, до тех пор, пока простор голых земель не уступил беспросветной тьме. Настолько глубокой и всепоглощающей, что не было видно ни ног, ни рук. Очнувшись словно от долгого сна, я растерянно оглянулась. Хотя оглядываться было не на что. Куда ни посмотри, везде одна чернота: ни силуэтов, ни очертаний пейзажа.       Деваться было некуда, бесшумно, словно кошка, я продвигалась вперёд сквозь завесу тьмы и ужаса.       Блуждала я долго, создавалось чувство, будто и вовсе безвольно тащилась кругами. Добрые мысли уже начали покидать мою голову, когда где-то вдалеке, игриво петляя, промелькнул огонёк света. В душе заискрилась радость, я стремительно ускорила свой шаг. Сам свет, будто пожирая тьму вокруг себя, начал стремительно разрастаться, я сощурилась, но не остановилась.       Тьма окончательно отступила, и я, вырвавшись из её плена, очутилась в длинном, узком коридоре. Стены были густо окрашены в рубиново-красный, от потолка до пола тянулись жёлтые линии, переплетаясь в замысловатые узоры, в очертаниях которых можно было заметить знакомые элементы злополучного ликориса. Цветка, поцелованного смертью, символизирующего несчастья и беды. Поговаривали, что начало этим цветам было положено на землях, впитавших в себя кровь падших воинов. Я зябко поёжилась и прижала оледеневшие руки к груди. Вот бы Кёджуро был рядом! Как же сейчас не хватало его добрых, ободряющих слов! Сказал бы он, что всё в порядке, я бы искренне поверила, прогнав из сердца все горестные мысли, страхи и волнения. Хотелось его присутствия рядом!       Полутёмный коридор завершался массивной высокой дверью, и я, не дожидаясь новых сюрпризов от сновидений, двинулась вперёд. Создавалось впечатление, что это место, как и старая хижина, было забыто человечеством: пол под ногами ныл и скрипел, краска на стенах облупилась, отчего рисунок выглядел куда более уродливо и устрашающе. Но, несмотря на это, нигде не было ни грязи, ни паутины. Лёгкий сквозняк, похожий на чужое дыхание, коснулся моей шеи. Но я знала, что позади не было ни окон, ни дверей, поэтому рвано толкнула дверь вперёд, влетев в помещение.       Это была комната — скромная, светлая и чистая. Ни мебели, ни окон, только пара ламп в стенах и потолке, да длинный стол, ломящийся от яств. Я шумно втянула носом воздух, насыщенный дивным ароматом блюд, и обернулась назад — двери уже не было.       Молчание нарушил знакомый голос:       — Вкусно! Очень вкусно!       Я резко обернулась и еле сдержала радостный вскрик, в носу защипало, и мне хотелось расплакаться от облегчения.       С аппетитом уплетая еду, в конце стола почётно сидел Кёджуро. Он был таким же, как и всегда: восторженным, радостным и громким. Но я настойчиво не могла избавиться от ощущения, что что-то было не так.       — Вкусно! — бодро закончил мужчина, добивая миску с удоном. — Очень вкусно! — И сразу же надкусил такояки. На меня он не обратил внимание. Казалось, что главной жизненной целью для него было поедание вкусной еды.       — Ты не представляешь, что со мной приключилось только что. — Я проигнорировала недобрые предостережения, зазвеневшие в сердце. Оживлённо расправив плечи. — Столько всего произошло! — заговорила чуть громче. — Слышишь? — Но никакой ответной реакции не последовало.       Я аккуратно опустилась на стул рядом с немногословным собеседником, словно пушинка, и выжидающе замерла. Мой робкий взгляд осторожно метнулся за спину мужчины, позади которого располагалась широкая, деревянная дверь, почему-то выбивающаяся из общей композиции.       — Очень вкусно! — повторяя эти слова как мантру, Кёджуро надкусил японский омлет, и я раздосадовано начала кусать губы.       — Пожалуйста, не игнорируй меня, — добавила я чуть тише и протянула руку в молящем жесте, чтобы дотронуться до плеча мужчины, но та прошла сквозь его тело.       Изумлённо вскинула брови и вновь повторила попытку, но результат оказался неизменным. Мои руки свободно проходили сквозь милого спутника, яства и стол. Для мужчины я оставалась незримой и неосязаемой, когда тот продолжал беззаботно есть, ни о чём не подозревая и вкусно причмокивая. Еда не кончалась, опустевшие тарелки снова и снова наполнялись доверху сытными блюдами.       Отчаяние захватило моё сердце, и я безнадёжно накрыла лицо сухими ладонями, пытаясь взять себя в руки. Всего на мгновение в моей голове промелькнуло откровение, что несмотря на страх и боль, пережитые мною, я не хотела сейчас просыпаться. Я всё ещё жаждала широко распахнуть душу новым приключениям, взять за руку драгоценного спутника, устремив свой взор к горизонту, где нас ожидали новые, живописные пейзажи. Незначительный кошмар не заставил бы меня променять сновидения на жуткую, отвратительную реальность.       «Променять сновидения на реальность?» — пронеслась в голове скрипучая мысль, и я резко открыла глаза, съёжившись, словно от пощёчины. Поглощённая собственными терзаниями, не сразу заметила, что мужчина подозрительно стих. Я подняла голову и уставилась на Кёджуро, который, улыбнувшись, застыл немой фигурой и внимательно рассматривал что-то невидимое перед собой. Стол сказочно опустел и больше не ломился от блюд. Хватило одного взгляда на мужчину, чтобы мне вновь стало боязно. В его родном образе я ощутила что-то незнакомое и холодное, пугающее и зловещее, как в существе из старой хижины. От ужаса, переполнившего моё сердце, перехватило дыхание.       В комнате воцарилось, леденящее до костей, молчание. Медленно, словно управляемый кем-то, мужчина повернул голову в мою сторону. Взгляд у него стал вмиг потухшим, безжизненным и бесцветным, без задорных нот. Я сразу поняла, что это не мой Кёджуро, передо мной сидел кто-то совершенно чужой, с кем лучше не иметь общих дел. Губы спутника искривились в куда более широкой, неестественной улыбке, обнажив почерневшие от гнили зубы. Меня обдало вонью протухшего мяса, и я приложила немало усилий, чтобы не поддаться истерике.       — Р-ри… — его голос прозвучал неестественно хрипло, словно у ворчливого старика. — Ри… — он смаковал каждую букву, будто пробовал говорить впервые. Не выдержав, я подорвалась на месте, громко опрокинув стул. Мой нервный взгляд бегло метнулся за спину говорящего, но тот отнёсся к моему всплеску эмоций с равнодушием. Улыбаясь и не мигая, он продолжал жадно всматриваться в моё лицо. — Ритуал должен быть… завершён… — наконец, закончило существо, с хрустом склонив голову на бок. — Все платили… И ты… заплатишь… — со зловещим спокойствием закончило нечто.       — О чём ты? — У меня в душе распустились недобрые чувства.       Но отвечать на вопросы существо не планировало.       — Тебе… пора… — Оно указало тощим пальцем на дверь позади себя, которая в тотчас распахнулась, впустив вой холодного ветра. — Пора… — Человеческий облик Кёджуро по крупицам спадал с лица говорящего: глаза наливались кровью, кожа стремительно темнела, пальцы становились длиннее и костлявее, как ветви деревьев.       Я с силой прикусила язык, подавив нарастающую волну слёз и отчаяния. Хотелось осыпать существо вопросами, но всеми гранями души я понимала, что лучше бежать и как можно скорее. Спасать свою хрупкую, как хрусталь, человеческую жизнь. Уступив своим страхам и внутренним предупреждениям, я покорно сдалась и приняла волю существа, на несгибаемых ногах выскочив прочь. Дверь позади меня с грохотом захлопнулась и вмиг растворилась в воздухе, будто бы до этого её и вовсе никогда не было.

⋇⋆✦⋆⋇

      Пустые пыльные улицы незнакомого города водили меня кругами. Окна зданий были заколочены досками, а двери заперты на десяток ржавых замков. Создавалось чувство, словно жизнь давно покинула это место — не было ни смеха, ни горя, сплошное одиночество. Солнце Солнце палило, спрятаться от него негде, не было ни единого намёка на лёгкий ветер. Я нехотя плелась, куда глаза глядели.       — Опять ты! — раздался за спиной звонкий голос, но я даже не обернулась и никак не отреагировала, ощутив, как всё происходящее волной накатило на меня усталостью. Не было желания ни кричать, ни пугаться. — Почему ты преследуешь меня? — Не сразу, но в говорящем я признала того самого лесного мальчишку.       — Вижу, ты в порядке, — я нехотя ответила, не сбавив шаг, но собеседник уже поравнялся со мной. — И сейчас это ты меня преследуешь. — Посмотрела на него сверху вниз, невольно задержавшись взглядом на завораживающем оттенке глаз ребёнка — тёмно-фиолетовом. Мальчик был таким же, как и в прошлый раз, только теперь на его лице сияли дерзость и нахальство.       — Да сдалась ты мне! — воскликнул он громко и низко, словно намеренно придав голосу недетские и грубые нотки. Прозвучало это нелепо. Мои уголки губ дрогнули в слабой улыбке. Какой-то кактус, а не ребёнок, норовил уколоть и посильнее. Всё фырчал и плевался, показав всем видом, какая я неприятная, но всё равно продолжал идти следом. — Во время нашей первой встречи ты выглядела паршиво и тряслась, как побитая псина. — Он пнул камень. — Сейчас ты просто выглядишь паршиво. — Я изумлённо подавилась воздухом и какое-то время не дышала. Это комплимент такой был?       — Знаешь, когда ты молчишь, то выглядишь таким милым и чудесным ребёнком, — осмелев, пробурчала я в меру язвительно, показав наигранное недовольство, что вызвало мрачную усмешку у мальчишки.       Он участливо парировал и произнёс на одном дыхании:       — Я не ребёнок!       — Да? — В угрозы того, кто на голову меня ниже, верить не получалось. — А кто ты тогда?       Мальчишка злобно стиснул челюсти, и на его скулах заиграли желваки. В глазах вспыхнуло недоброе чувство, которое грозило разрастись до опасных масштабов. Ребёнок загорелся, как спичка, и был готов в любой момент словесно защититься. Он словно недоброе пламя — обжигающее, сдирающее кожу. И страшно представить, насколько угрожающими будут последствия от этого огня, когда мальчик станет взрослее.       — Санеми, — наконец, сказал он и посмотрел на меня исподлобья, выпрямив спину.       Было заметно, как ребёнок с трудом подавил в себе желание встрять со мной в словесную перепалку. Я решила отложить шутки на дальнюю, пыльную полку, и не будоражить лишний раз тревожный ум Санеми.       — Хорошо. Меня зовут Мэй, — сказала я и спрятала за спиной руки, которые непроизвольно задрожали.       Мы беспечно шли и всматривались в окружающую местность, изредка перебрасываясь незначительными фразами. С Санеми приходилось подбирать слова с умом, любая неосторожная мысль могла стать маленькой катастрофой для меня и мальчишки. До чего же противный характер! Я ему слово, а он мне десять в ответ, да ещё и язвительности подкинет! После всех событий, пережитых мной за сегодня, могла заверить, что принудительно перешагнула из статуса «трусихи» в «осторожную барышню», которая тряслась от любого шороха, как осиновый лист. Загадочные существа и невыносимый Санеми настойчиво лепили из меня выносливого человека. Срочно нужны были чашечка ароматного, ромашкового чая, да миска с любимым печеньем — мирские лекарства для души и сердца.       — Санеми! — С нескрываемым любопытством искоса посмотрела на мальчишку, и тот едва заметно дёрнул плечом, когда я позвала его по имени. — Почему ты сказал, что я преследую тебя?       Санеми лениво взглянул на меня.       — Потому что это мои сны, а ты сюда приходишь без приглашения. — Я слегка приостановилась от неожиданности. Заговорил Санеми так, словно был самым обычным, живым человеком, а не плодом моего воображения в грёзах.       — Но почему ты решил, что сны твои? Может, всё наоборот? — Я лукаво заулыбалась. Интересно, что именно Санеми заговорил о снах, с Кёджуро такого ни разу не было. Для последнего всё происходило буднично и в порядке вещей, словно и не было никаких грёз, мы всего-то давние знакомые, которые встретились, чтобы обменяться добрыми вестями.       — Это важное для меня место, здесь спрятан мой секрет, о котором ты не знаешь, — нехотя пробормотал Санеми с недетской серьёзностью, почесав затылок. А потом, спохватившись, вновь обнажил свои колючки. — Но тебя это не должно касаться! Это моё место, а ты притащилась сюда и ходишь вся из себя наглая!       Я подняла руки и слабо заулыбалась, признав своё поражение. Слова юного спутника заставили призадуматься, а не были ли все эти фантастичные миры чем-то большим, чем просто мимолётными грёзами. Все места казались новыми, неизведанными и бесконечно реальными, будоражащими ум и разжигающими волну ярких эмоций. Словно каждую ночь я открывала потайные двери, вырывалась из серых лап повседневности, переносясь в другие реальности. В глубине души я боялась признаться самой себе, что мне сердечно хотелось, чтобы всё происходящее оказалось явью: сказочные, яркие миры, чудесный Кёджуро, которые невольно дарили мне улыбку, и даже вредный Санеми. Все они успели пригреться у меня на душе, обнимая, как родной, тёплый свитер. Я неожиданно стушевалась, с тоской осознав, насколько нелепы и милы были мои рассуждения. Всё-таки грёзы — всего лишь грёзы, какими бы живыми они ни казались, и это разбивало мне сердце.       — Ну что, признаёшь, что преследуешь меня? — вновь заговорил Санеми, и в его голосе скользили игривые и издевательские ноты.       — Мне так стыдно. — Я сразу подхватила его настроение, наигранно приложив тыльную сторону руки ко лбу, раскаявшись в преступлениях.       — Другое дело. — И он усмехнулся, удовлетворённо приняв мою шутку.       Я весело захохотала и подняла лицо к небу, на душе стало значительно легче. Обстановка резко разрядилась, я и Санеми начали налаживать непростое знакомство. Разговоры неслись ни о чём: о бытовых, незамысловатых вещах, о добрых шутках и прочих мелочах. Кёджуро научил меня важным истинам, одной из которых являлась умеренная дистанция, требующая не лезть насильно к чужому или ближнему в душу. Как бы ни было любопытно, я не могла нарушить эти неписанные правила, сама не зная причину. Санеми оказался неплохим мальчиком. Несмотря на грубость, вспыльчивость и общую колючесть, в нём сохранялась человечность. Но с Санеми всё ещё было сложно, даже представить страшно, через что пришлось пройти этому ребёнку — на душе у него виднелись глубокие раны.       Безлюдные улицы петляли лабиринтом, постепенно прячась в густоте деревьев. Тянулись к облакам пышные ели, плавно покачивались на ветру верхушки сосен. Солнце больше не палило, наоборот, ласкало ноги и руки. Широкая тропа становилась всё уже и извилистее, лавируя между нагромождённых камней. Воздух был свеж и чист, отрезвляя разум. Я вздохнула полной грудью и посмотрела на Санеми, который молчаливо шёл рядом. Вмиг в моих глазах отразилось нескрываемое, живое удивление, ведь мальчишка то открывал, то закрывал рот, активно жестикулировал и о чём-то энергично рассказывал. Но речи его до меня не доносились и оставались беззвучными, да и образ спутника стремительно растворялся, становясь с каждым шагом прозрачнее. Мальчик таял, исчезал на глазах, даже не замечая этого, будто бы мы были разделены таинственной стеной. Моя рука потянулась к расплывчатому образу ребёнка, но просочилась сквозь него. Всё происходило настолько резко и безумно, что я не поспевала удивляться или пугаться. Через мгновение мальчик и вовсе исчез туманной дымкой, не оставив за собой и следа. С его уходом пришёл холодный, солёный ветер, развивающий волной волосы. Лес поредел, стало намного светлее, вдалеке нарисовался скалистый обрыв, покрытый яркими и пахучими цветами.       В душу закралось непреодолимое чувство, словно молниеносно пролетели за одну ночь долгие годы. Я развела руки в стороны и запрокинула голову назад, вознеся взор к чистому небу. Слишком много событий для одной ночи. Я бы с превеликим удовольствием и дальше нежилась в светлых объятиях грёз, путешествуя по мирам, крепко взяв за руку Кёджуро. Единственная перемена, которая не будоражила болью сердце — это колючий Санеми. Ершистый ребёнок, на которого не получалось злиться, даже несмотря на все его слова и выходки. Когда я смотрела на него, мне хотелось верить, что даже самые вредоносные кактусы смогут когда-нибудь зацвести.       Я сделала несколько шагов вперёд и ощутила чрезвычайное удовольствие, как от нежной ласки тёплых рук, которое заполнило горячей волной всё сердце. Именно такие чувства я испытывала, когда милый Кёджуро находился рядом. Невыносимо захотелось услышать его низкий, тёплый голос и искрящийся смех. И сейчас он приближался ко мне — почти настоящий и живой, насколько это было допустимо в сновидениях. Я сделала рваный вдох, трепетно и рвано, пытаясь совладать с эмоциями. Меня как огнём полоснуло, и я зажмурилась, не оборачиваясь. Кёджуро всегда появлялся неожиданно и не сразу, словно специально изводил меня этим.       Трава зашелестела, медленно, с опущенными глазами подошёл со спины мужчина. От нахлынувших чувств я вспыхнула и затряслась мелкой дрожью, низко склонив голову и не сдержав жгучих слёз. Все пережитые страхи вмиг опрокинулись на меня, смешавшись тяжёлым комом на сердце. Мужчина томительно молчал, и на лице у него отпечатком отразилась тревога, нескончаемо терзающая изнутри холодной печалью.       — Мне тебя так не хватало… — Обида и тоска с горечью пропитали мои слова.       — Прости меня, милая Мэй, — прошептал он едва слышно и обвёл меня странным взглядом, нечитаемым и совершенно новым, который как будто пытался отыскать ответ на что-то.       — Мне было очень страшно. — Я крепко ухватилась за рукав его пиджака.       Мужская рука едва заметно дрогнула, тёплые пальцы осторожно потянулись к моей маленькой ладошке, но вовремя остановились, так и не притронувшись. Вместо этого Кёджуро положил свободную ладонь на мою голову и рвано потрепал по волосам.       — Не бойся, я не дам тебя в обиду! — бодро пытался утешить он меня, широко улыбнувшись. Я смахнула выступившие слёзы и слабо улыбнулась в ответ.       Наши силуэты таяли в лучах заходящего солнца — алые, жёлтые полосы света окрасили вечернее небо. Тогда я искренне понадеялась, что подобные происшествия больше не никогда повторятся, но кто знал, что всё это — только начало самых тёмных сновидений.

⋇⋆✦⋆⋇

      Целый день погода гневалась на мир: лил дождь, небо содрогалось от раскатов грома, по улицам неслись редкие прохожие. Мне нравилось наблюдать за пасмурной картиной из тёплого дома. Если бы в моей душе играли спокойствие и радость, то обязательно бы вытащила свой любимый, тёплый плед и приготовила лакомство детства — горячий шоколад с зефиром в старой кружке, изрисованной ромашками и пчёлами. Последний элемент был самым важным, без него бы волшебная сладость не удалась.       Но сейчас мне было не до мимолётных радостей, на душе безобразно скреблись бесы, а в голове крутился ураган из самых тёмных и жутких мыслей. Вместо тёплого и ленивого вечера я предпочла изнурительную уборку, которая бы выбила из меня все силы и негативные чувства. Для последних нашёлся повод: меня всё чаще начали терзать навязчивые и отчаянные идеи, связанные с миром сновидений. Я только пыталась завязать всю черноту из головы в тугой узел и выкинуть в самый дальний угол, так она навязчиво возвращалась ко мне, как по велению чужеродной силы. Словно кто-то настойчиво нашёптывал мне на ухо и внушал мысль: «грёзы реальны, обернись и протяни руку, и ты получишь всё, чего только пожелаешь». Я крутилась в колесе терзаний, осознав, что начала против воли воспринимать сны, как нечто большее. Я стала зависима от сновидений и некоторых обитателей. Разум отрезвлял и приводил в чувства, когда сердце навязчиво твердило, что всё не так просто. Как бы ни был холоден мой ум, он давал слабину, постепенно проседая под нескончаемым и тревожным напором эмоций. Против воли я начинала верить своему сердцу, которое сладостно твердило, что счастье было совсем близко, стоило вновь окунуться в нежные грёзы. Все эти новые и дикие рассуждения медленно, но стремительно толкали меня к сумасшествию.       — Ох, милая, посмотри! — раздался бодрый голос старушки Микото, которая присоединилась к энергичной уборке, хоть я её об этом и не просила. — Это же та самая тетрадь, — радостно воскликнула она, игнорируя моё угрюмое настроение.       Я лениво обернулась на её голос, сразу осознав, о какой тетради шла речь. Это был личный дневник моей матери, один из немногих отголосков прошлого, который сохранился после её ухода. Бабушка Микото восхищённо поговаривала, что матушка бережно заполняла эту тетрадь, когда была ещё совсем малышкой, заботливо и внимательно выводя каждую ровную буковку на строчке. Как бы старушка ни нахваливала старания моей матери, я не смогла прочесть все эти труды. Слишком болезненно и мучительно было осознание, что я держала в руках записные мысли и чувства родного человека, которого давно уже не было в этом мире. Именно поэтому дневник был благополучно забыт мной на самой незаметной полке и на долгие годы.       Микото с трепетом осмотрела памятную вещь, смахнув морщинистой рукой с обложки пыль.       — Не знаю, что твоя мама там писала, но делала она это так часто! Особенно, когда оставалась у меня на ужин. Твоя бабушка иногда задерживалась на работе во времена молодости, — с ностальгией хохотнула она, улыбнувшись своим мыслям.       — А ты не знаешь, что она туда записывала? — Я вытянула шею и наклонилась вперёд.       — Ох, нет! Не заглядывала. — Старушка отмахнулась. — Золотце, а ты его ни разу не открывала? Твоя мама этого очень хотела и ждала, когда ты вырастешь, — грустно сказала она и кулаком протёрла глаза.       Я отложила стопку идеально выглаженной, чистой одежды, от которой слабо пахло порошком и мылом. Рано или поздно я бы открыла эту злополучную тетрадь, погрузившись в хаотичный поток материнских мыслей, но разные обстоятельства противились этому: то решимости и воли не хватило, то дела затянули с головой, а после утраченное зрение и неприятные последствия, от которых и вовсе запал иссяк. Одно я не могла понять: почему этот дневник был настолько ценен, что матушка хотела показать его мне лично?       Микото задумалась.       — Хотя, нет, что-то я припоминаю. — Старушка по привычке приложила морщинистый палец к подбородку. — Твоя мама придавала большое значение сновидениям.       Нескрываемый интерес промелькнул на моём лице.       — Сновидениям?       — Да, милая. — Соседка коротко кивнула, а потом потянулась к деревянной коробке, где теперь хранились письма и документы, чтобы переложить туда памятную вещицу. Мне хватило секунды, чтобы принять порывистое решение.       — Постой. Мне бы хотелось… — Я потупила взгляд, и надежда зашевелилась внутри меня. А вдруг во всём, что происходило со мной в грёзах, был какой-то смысл, и мама могла дать ответы на мои вопросы? Эта ситуация, выбросившая меня за пределы разумного, окунув с головой в поток абсурдных предположений, вызвала кривую улыбку. Я настойчиво хваталась за призрачные грёзы и никак не могла отпустить их.       — Я его прочту, но только после того, как мы закончим со всеми делами. — Микото всегда меня понимала с полуслова, и я ей благодарно улыбнулась.       После всех бытовых дел мы сидели на кухне и грелись горячим чаем и добрыми словами. Выглядело со стороны так, словно бабушка хотела рассказать сказку перед сном любимой внучке. Я взволнованно сунула руку в карман и нащупала свой талисман — смоляной шарик с лавандой всегда был рядом со мной. Прочистив горло, старушка неспешно перелистнула пожелтевшие страницы дневника и тихо начала читать:       27 июля. 19__ год.       Если всё началось, то пути назад не будет. Ритуал должен быть завершён.       Ветер угрожающе постучал в окно, и атмосфера на кухне резко переменилась и похолодела. Я сглотнула, почувствовав на себе чей-то испытывающий, пронизывающий взгляд, будто кто-то неотрывно наблюдал за мной из тени.