Воспитанник

      Нет ничего хуже ожидания — Рене понял это, пока медленно вытаптывал круги по своей келье в ожидании возвращения монаха, который отправился с Луи не только для благополучного сопровождения мальчика до дома, но и получил от него особое поручение.       Рене пытался скоротать время за усердным размышлением о прошедших трех днях. Луи. Одиннадцатилетний маленький мальчик за столь короткий срок сумел перевернуть его жизнь с ног на голову, заставив испытать непозволительные ранее чувства, те чувства, которые он должен был похоронить в тот момент, когда узнал, что Анна де Лонгвиль родила от него сына. Его Анри.       Священник тяжело вздохнул и взглянул на постель с потемневшими пятнами крови, где совсем недавно лежало спасенное им дитя. Желание спасти и защитить мальчика, рожденное не только долгом праведного католика, но и, безусловно, тем самым запретным чувством отцовства, было настолько велико, что Рене подумалось, что Бог, забрав у него возможность воспитывать родного наследника, лишь увеличил его страдания, послав на тяжкий путь черноволосого Луи. — За что ты так ненавидишь меня, Господи? — Рене поднял глаза на Христа. — Чем я заслужил твою немилость?       Распятие ответило страдальческим ликом. Аббат задержал взгляд на прибитых к кресту руках и ногах сына Божьего, и даже Иисус напомнил ему о маленьком Луи. — Проклятье! — Рене резко отвернулся от стены и продолжил размышления о ребенке.       Он не верил в стигматы, он был уверен, что Луи подвергается насилию со стороны отца-священника, и не только физическому насилию, но и моральному. Об этом свидетельствовало поведение Луи, когда тот пошел на поправку и им уже не руководила боль, как в первый момент его пробуждения. Луи четко выстроил разговор и не позволял себе сказать лишнего. Это заметил бы любой внимательный человек, а Рене всегда славился своей подозрительностью и наблюдательностью. Луи боялся, и боялся очень сильно. Но что помешало мальчику принять его помощь? Ведь он протянул ему руку, дал понять, что готов помочь в любой ситуации, спасти от насилия. Но только ли мальчиком управлял страх перед отцом? Недоверие к нему? Отсутствие уверенности в его словах? Конечно, если подумать, то три дня — слишком маленький срок, чтобы завоевать доверие ребенка, который много лет подвергался насилию. Кроме того…       Рене резко остановился, а затем в отчаянии прикрыл глаза. Черт возьми. За всеми рассуждениями он так и не ответил ребенку на его самый первый вопрос. Священнику захотелось отвесить себе крепкую пощечину, а лучше спуститься в темницу и умерщвлять плоть до кровавых разводов. О каком доверии он может говорить, если сам дал понять мальчику, что верит в происхождение его ран. Он не отрицал предположение Луи о его земном предназначении, он ничего ему не сказал.       Но почему Луи сбежал от отца-священника с вопросом к священнику? Не слишком ли это странный поступок для мальчика, познавшего боль от рук священнослужителя?       Рене вздохнул. Как много вопросов, и так мало ответов. Но самое главное он знал точно — он не сможет спокойно жить, пока не узнает дальнейшую судьбу Луи.       В келью постучали, и громкий стук прервал рассуждения настоятеля. — Войдите, — разрешил он.       На пороге показался раскрасневшийся от холода молодой монах, тот самый, которому было велено проводить Луи до города. — Вас не было три часа, — заговорил Рене, — рассказывайте, сын мой, рассказывайте все, что видели и слышали, и не упускайте ни одной детали. Я должен знать все. — Да, отец мой, — вздохнул монах. — Мальчик попросил высадить его у главного рынка. Я подождал, пока он скроется за углом дома, и, как вы и велели, последовал за ним. — Продолжайте. — Он долго стоял на пороге одного обшарпанного дома в конце улицы, прежде чем осмотрелся по сторонам и вошел в него, — продолжил рассказывать монах. — Я осторожно подкрался к дому и совсем скоро услышал, как громко хлопнула дверь и раздался мужской голос. Хриплый голос. — Вы слышали, что он говорил? — Рене приблизился к монаху. — Он ругал мальчика. Потом начал кричать, что после всего, что он для него сделал, ребенок не может просто так сбегать от него. Мужчина кричал, что Луи неблагодарен и что Господь, видимо, жестоко ошибся, когда выбрал столь бессовестное создание для святой миссии. — Монах замолчал, и на его покрасневшем лице появилось сострадание. — Что было дальше? — тихо спросил Рене, предчувствуя самое страшное. — Дальше голос прокричал, что научит мальчика послушанию и… и я услышал глухие удары…       Рене стиснул зубы, ощутив, что сердце готово разорваться на части. Мерзавец! — Как долго это продолжалось? — Достаточно долго. В конце концов мальчик разразился плачем, стал молить о прощении, и наказание прекратилось. Потом снова хлопнула дверь, и мужчина вышел на порог дома. Я видел его. — Вы увидели священника, сын мой? — Священника? — удивился монах. — Нет, я бы ни за что не подумал, что мужчина священник. — Объяснитесь, сын мой, — потребовал Рене. — Почему вы так говорите? Мужчина не был одет как священник? — Нет, отец. Даже если бы он был одет в одежды духовного лица, я бы ни за что не пошел к нему на исповедь, — честно ответил молодой монах. — Он напомнил мне толстую свинью, на которую натянули белую рубашку, но не объяснили, что в ней не следует ходить в хлев. Простите, отец. Но я так подумал. — И на кого же он похож?       Монах пожал плечами. — На трактирщика, пьяницу, фермера, кого угодно, но только не священника, но… — Монах настороженно взглянул на настоятеля. — Прошу вас, отец мой, не гневайтесь на меня, если я сделал неверные выводы. — Не буду, — чуть приподнял губы Рене. — Вы прекрасно справились со свой задачей, сын мой, а теперь ступайте и оставьте меня одного. Мне необходимо все обдумать…