Воспитанник

      Настоятель иезуитского монастыря Нуази медленно прогуливался по проселочной дороге вдоль леса, окружавшего старое аббатство, и задумчиво перебирал замерзшими пальцами черные четки. Ему было о чем подумать… О прошедшей слишком быстро молодости… Достиг ли он всего, о чем мечтал? Сколько ошибок допустил, и сделал ли верные выводы, когда терпел неудачи…       Но главная дума аббата д’Эрбле была о недавно рожденном сыне, который никогда не узнает правду о своем настоящем отце. Ему никогда не взять сына на руки, не вдохнуть аромат родного младенца, не видеть, как малыш растет и делает первые шаги по земле, которая слишком часто жжет ноги…       Рене остановился и поднял голову к мрачному серому небу, подставив лицо крупным снежинкам. Аббат закрыл глаза и поддался грезам… О по-настоящему любимой женщине, родившей от него наследника для своего неспособного иметь детей герцога де Лонгвиль. Она сделала Рене счастливым, подарив миру его продолжение, но и обрекла его на жестокие муки до последнего вздоха в этом грешном мире… Он унесет тайну в могилу, никто и никогда не узнает, что в Анри де Лонгвиль течет его кровь…       Рене тяжело вздохнул и побрел дальше. Полы темного плаща, наброшенного поверх сиреневой сутаны, раздувал сильный холодный ветер, подобно парусу на корабле, но он не чувствовал холода. Скорее наоборот, он наслаждался ветром, когда ощущал сильные порывы, игравшие с его волосами, что небрежно рассыпались по плечам. Ветер помогал думать, приводить мысли в порядок, учил жить дальше, задувая горячую сердечную боль и душевные страдания о невозможном…       Зима 1649 года выдалась на редкость холодной и мерзкой, но непогода не мешала настоятелю проложить одинокую тропинку сквозь заросли высоких деревьев. Рене свернул с проселочной дороги в лес и пошел дальше. Он бродил по тропинке каждый день, вышагивая и втаптывая в девственную землю свою боль и печаль.       Когда аббат зашел достаточно глубоко в лес и серые стены монастыря скрылись за ветвями почти голых деревьев и снега, он увидел на тропинке посторонние следы, словно в этом месте кого-то тащили, а может, кто-то полз? Рене остановился и внимательно посмотрел на следы, заметив на снегу кровяные разводы. Много крови… «Вероятно, раненый зверек», — подумал д’Эрбле и проследил за дорожкой крови, уходящей в сторону от тропинки.       Подул сильный ветер, и Рене пришлось отвернуться и прикрыть глаза. Ему показалось, что порыв ветра принес с собой чей-то жалобный тихий стон. «Зверек погибает». Аббат открыл глаза и взглянул на кровавый след. У него не было с собой оружия, чтобы избавить несчастное животное от мучений, но подумав, что вдруг зверьку еще можно помочь, он свернул и пошел по кровавым следам.       Далеко идти не пришлось. Через несколько шагов настоятель обнаружил несчастного, кому принадлежала кровь, и им оказалось не животное, а маленький мальчик, который лежал на животе, раскинув руки в разные стороны. Его окровавленную, когда-то белую рубашку припорашивал снег, словно хотел забрать ребенка в объятия суровой природы, слить с единым образом и дать вечный покой под высоким деревом.       Пораженный открывшейся картиной, Рене бросился к ребенку, опустился на колени и осторожно перевернул его на спину, приложив два пальца к артерии на тонкой шее. Совсем слабый пульс еще чувствовался в посиневшем тельце, и он поспешно поднял мальчика на руки, закутал в плащ и направился обратно в монастырь.