«Я тебя третий год как люблю»
Прожигаю себя по ночам,
убиваю себя под утро.
Проживаю моменты любви, –
не отпущенные минуты.
Арсений устал, конечно, он любил свою работу, но… Всегда есть какое-то «но». Попов сидит в пустом кабинете, изучая документы, подписывая бумаги и заполняя карты, одним словом - выполнял рутинную работу. Глаза ныли, а в висках пульсировало. Сжав переносицу двумя пальцами и сильно зажмурив глаза, он пытается забыть. Обычно Арсений весёлый и дружелюбный с пациентами, он никогда на них не давит. А зачем? Работа Попова не пугать и заставлять, а дать понять, что человеку тут всегда рады помочь, что он крепкое плечо, на которое можно положиться и пройти этот тяжёлый путь к выздоровлению. Но Антон… Почему рядом с эти парнем держать себя в руках труднее всего? Арсений поворачивается на своём стуле в сторону окна, из груди вырывается грузный вздох. Темнело, небо застилали чёрные тучи, по стеклу в непрерывном темпе барабанили капли, разбиваясь в дребезги. Воспоминания о прошлом с появлением Антона стали всё чаще посещать его голову. Прошло уже столько времени, а она не хотела покидать голову Арсения, напоминая расплывающимися фрагментами воспоминаний. Отголоски прошлого не давали спокойно жить и работать. Антон слишком на неё похож… Нет, не внешне, такого человека, как Шастун, Арсению ещё увидеть не удавалось. Они были похожи историей, историей того, как человек увядает, теряя себя. Глядя на Антона, ему хочется помочь, хочется уберечь его от повторения её судьбы. Но, когда этот несносный парень начинает нарочно выводить, отрицать и ставить под сомнения все слова специалиста, в груди просыпается злость. Холод и безразличие, - в таком состоянии Арсений не способен контролировать свои слова. И сегодня, видя испуганные изумрудные глаза, в которых собиралась влага, Арсений вдруг очнулся. Понял, что перегнул палку, что потерял контроль. Тихо извинившись и назвав дату следующего приёма, он отпустил Антона, оставляя весь груз на его душе. Он не помогает, он поступает непрофессионально, он просто не хочет, чтобы история повторялась. – Арс, ты слышишь меня вообще? – Из раздумий его выдернул знакомый голос. Арсений лёгким движением поворачивается к другу, – Ты чего? – Серёжа напрягся, увидев уставшие, без эмоциональные глаза. Таким Арсения он видел исключительно редко. Сердце беспокойно ёкает, когда взгляд цепляется за элегантные кисти и пальцы, которые Попов нещадно заламывает. – Ты уже закончил? – Тихо спрашивает Арсений, развалившись на стуле. – Да, а ты? – Продолжая обеспокоенно разглядывать друга, отвечает Сергей. – И я, – Арсений с трудом поднимается со стула, обходя рабочий стол и идя к шкафу с вещами. – Я тебя подожду, – быстро пролепетал Серёжа, на что получил лишь угрюмое «угу», – Может к тебе, выпьем, а то я тоже заебался? – с надеждой спрашивает Матвиенко. Он не может упустить шанс побыть с Арсением подольше, лишний раз полюбоваться им и насладиться его компанией. – Можно, – Арсений, уже одевшись, подходит к другу и, вымученно улыбаясь, кладёт ему на плечо свою большую ладонь. Сердце предательски замирает… «Что же ты творишь со мной, чёртов Попов?» — Матвиенко выдаёт лёгкую улыбку. Кабинет погружается во тьму, а лучик света, проскальзывающий сквозь щель, исчезает с хлопком двери.***
В машине темно и тепло, весь салон пропах одеколоном Арсения. Казалось бы, какое клише, но Серёже всё равно, насколько он банально мыслит, если он может наслаждаться этим запахом, тонуть в нём и не думать ни о чём. Сейчас он едет в автомобиле Попова, рядом с ним, и больше ничего не нужно. На улице ужасная погода… Пока за пределами их уютного убежища бушуют сильный ливень, ветер и холод, он смотрит на красивый профиль мужчины, который поселился в его сердце. Хотелось бы сказать, “своего мужчины”, но это позже… Надежда ведь умирает последней? Спокойное уставшее лицо Арсения, голубые глаза, которые внимательно наблюдают за дорогой и спокойное дыхание. Но внезапно Арсений резко отвлекается от дороги, мимолётно глядя в сторону, что не проходит мимо Матвиенко. Машина замедляется, а брови Попова всё сильнее сводятся к переносице.Остановка, дожди и холод,
пьяный гонор тебе в глаза.
Рассыпаюсь опять и снова,
рассыпаюсь на три-раз-два.
«Что там?» – Серёжа оторвался от друга, переводя своё внимание туда, куда Арсений продолжал кидать встревоженные взгляды. В свете фар было видно лишь стену из дождя, не больше. – Арсен, ты чего останавливаешься? – Чуть нервно спрашивает мужчина, пытаясь шутить, чувствуя, как напряжение в маленьком пространстве нарастало. – Это?... – Машина медленно двигалась вдоль тротуара, а Арсений всё сильнее вглядывался в темноту. – Это бухой человек, Арс, – Слегка раздраженно говорит Матвиенко, разглядев в свете фар высокий, сгорбленный силуэт, который, покачиваясь, медленно шагал в каком-то своём направлении. – Кажется, я знаю, кто это, – Зло проговорил мужчина, замечая, что тень остановилась. Быстрым движением отстёгивая ремень безопасности и хватая зонт, он тихо произносит, – Проклятый Шастун, какая же ты заноза. – Чт… – Матвиенко не успевает договорить потому, что Арсений уже выскакивает наружу. Недолго думая, Серёжа тоже выходит из машины, сам не понимая, зачем. На улице темно и пусто, только не стихающий дождь, ветер и режущий холод. Мужчина, застыв на месте, без эмоционально смотрит на то, как человек, который был дорог ему больше всего, человек, которому он отдал бы своё сердце… Прижимает к себе другого, ступая с ним нога в ногу. Беспокойные глаза сияют в ярком свете, а фразы затухают в шуме дождя. – Серый, отойди, – Арсений с пьяным парнем наперевес подходит к машине и заваливает его на переднее сиденье, на место, где несколько минут назад сидел он. Серёже ничего не остаётся, как занять заднее сиденье. Салон машины, который некогда был тёплым и уютным, который пах терпким одеколоном Арсения, в миг остыл. Тут не осталось ничего родного, есть лишь трое мужчин, и кто-то из них точно третий лишний, но кто?... – Что? – Звучит тихий голос Попова. – Н-ничег-о, – Также тихо, буквально на грани слышимости проговаривает парень. Их голоса сплетаются и затихают, и никто из них не продолжает, не нарушая интимности момента. Боль ураганом зарождается где-то внутри. Сергей Матвиенко в полной тишине наблюдает за зарождением чего-то нового. В салоне автомобиля горит маленькая лампочка, в свете которой две пары глаз, не моргая, прожигают друг друга. Ясно-голубые и яркие зелёные глаза дополняют друг друга, как небо и трава на бескрайнем лугу. Парень, продрогший и промокший, засыпает под успокаивающим взглядом Арсения. Тишину салона разрезает тихий смешок. Арсений неотрывно смотрит на своего пациента, бегая взглядом по лицу, с лёгкой улыбкой и теплотой в глазах. Сердце трескается снова при виде того, что, кажется, опять выбрали не его. Режет и колет, что-то зверем бьётся внутри, царапая рёбра и терзая несчастное сердце, которое, кажется, больше не бьётся. «А, может, он сам и есть тот самый третий лишний?» – К горлу подступает ком. А слёзы смешиваются с ещё не высохшими каплями, стекающими с волос, хоть чем-то будет полезен этот дождь…Уходи, уходи, секунда,
уходи, уходи, проснись.
Возвращайся так, будто ты нужен,
пропадай так, как будто ты здесь.
Прикоснись, о, печаль, подруга,
эй, очнись, протрезвевший ум.
Ты считаешь меня лучшим другом,
но я жить без тебя не могу.
***
– Ты точно не хочешь после выпить? – Арсений и Серёжа стоят возле машины, медленно куря. Дождь кончился, оставив после себя только глубокие лужи и запах дождевых червей, ветер стих, и на улице стоял полный штиль. – Нет, брат… Знаешь, я как-то устал, на такси доеду домой и сразу завалюсь спать, – Матвиенко старался не смотреть на друга, та внеплановая истерика прошла гладко и незаметно, хотя, наверное, заметно, просто Арсений был занят другим человеком, забыв про его существование, – Да и к тому же, тебе ещё этого… – Серёжа запнулся потому, что все слова, описывающие Шастуна, которые приходили ему на ум, были неподходящими, мягко говоря, – парня пристраивать, – он глубоко затянулся потому, что обида снова начала нарастать. – Да, ты прав, этот пацан та ещё заноза, – Арсений кинул мимолетный взгляд на русую макушку, тихо-мирно спящую в машине, чуть приподнимая, расплываясь в улыбке. Сергей, заметив это, поджал губы и отвернулся в сторону дороги, где уже подъезжала его машина. – Ладно, Арс, я пойду.. – Матвиенко протянул руку для рукопожатия. Арсений, зажав сигарету в зубах и взяв Серёжу за руку притянул к себе для дружеских объятий, одной рукой похлопывая по спине. – Давай, брат. Прости, что сегодня не получилось посидеть… Понимаешь, я не мог оставить это бедствие на улице в такую погоду и в таком состоянии, ещё не пойми сколько он так шарахался. – Да ничего, я всё понимаю, – Проговорил Серёжа, спокойно, однако, что-то всё-таки больно кольнуло где-то в груди от осознания, что и правда не было другого выбора. И, похоже, этих двоих сводит сама судьба, а он так жалок и завистлив, что ему становится мерзко от самого себя.Я себя ненавижу,
так странно.
А тебя я боготворю.
Я не верю до сих пор в Бога,
но тебе я молитву спою.
Садясь в такси, Матвиенко закрывает глаза и интенсивно растирает лицо руками, откидываясь назад. Обида поселилась в сердце и в душе. Конечно, Арсений был не виноват, но если бы чувства работали так просто… Матвиенко не мог пересилить злобу, не мог смириться с обидой, которая за это время выросла до невероятных размеров, она пожирала изнутри, крушила и ломала. Арсений был дорог ему, но его неосознанные поступки так больно резали по живому. Чувства лились через край, а Арсений не видит, он как слепой идёт за всеми, кроме него. Казалось бы - вот он, тут, прямо перед ним, но невидимая повязка мешала разглядеть тот свет, который он излучал. От этих раздумий моторчик в груди разрывался с новой силой, казалось бы, как один человек может пережить столько страданий. Кто-то скажет, а чего ты страдаешь? Выдумываешь проблему! У некоторых есть трудности посерьёзней, чем у тебя. Серёжу трудности убивали, поглощали и не давали вздохнуть, казалось, так больно ему ещё не было никогда, казалось, на этом человеке зациклен весь мир. Что бы вы делали, если бы у вас отнимали мир раз за разом? Говорят: “забудьте”, но Серёжа не мог забыть, не мог стереть красивейшие океаны из памяти, лучезарную улыбку и звонкий смех, невозможно забыть то, что тебе так дорого. Возможно, на начальных этапах можно было всё срубить на корню, можно было отвлечься, однако призрачная надежда на счастливый финал, как в сказках про принцев и принцесс, преследовала его. Но сейчас так просто не избавиться от этих чувств, это не симпатия и даже не влюблённость, это нечто большее… Это настоящая, чистая и бескорыстная любовь. Такая любовь спасает души и жизни, такая любовь жертвенна и невинна, такая любовь единственная и незабываемая, такая любовь губительна и беспощадна. Когда любит лишь одно сердце, такая любовь разрушает мир."Не уверен, что был влюблённым,
не уверен, что когда-то влюблюсь".
Тебе проще убиться, правда,
от тебя, может быть, отрекусь.
И не ползай по сердцу больному,
и не лезь в этот орган, молю.
Успокойся, будь таким добрым.
Я тебя третий год как люблю.
Уже не думая ни о чём, Сергей заходит в клуб. Он наврал, не собирался он домой, не собирался спать и снова глотать страдания, захлёбываясь слезами. Нужно выместить всё отчаяние, которое в нём накопилось, всю душевную боль и злость. Лучшим местом для этого является клуб. Тут музыка бьёт по ушам, ты не слышишь своих мыслей, тут в пьяном танце, в окружающей тебя толпе можно забыть обо всём. Время то ускоряется, то замедляется, Серёжа в нём потерялся. Вот он у бара, - стопки шотов, вот он, шатаясь, идёт в глубь толпы, становясь с ней одним целым, рядом мелькает одно и то же лицо, вот и уже какой-то человек притирается сзади, ловя ритм Матвиенко, секунда и чьё-то горячее дыхание опаляет шею, неразборчивый шёпот и руки, поглаживающие бока, сцепленные ладони и чья-то машина, перед глазами всё плывёт, а мозг отказывается функционировать, лестничный пролет, дверь, звон ключей, жаркий поцелуй, страсть, громкие стоны и лишь одно имя на губах… – Ар-рс…Прожигаю себя по ночам,
убиваю себя под утро.
Проживаю моменты любви, –
не отпущенные минуты.
Остановка, дожди и холод,
пьяный гонор тебе в глаза.
Рассыпаюсь опять и снова,
рассыпаюсь на три-раз-два.
Уходи, уходи, секунда,
уходи, уходи, проснись.
Возвращайся так, будто ты нужен,
пропадай так, как будто ты здесь.
Прикоснись, о, печаль, подруга,
эй, очнись, протрезвевший ум.
Ты считаешь меня лучшим другом,
но я жить без тебя не могу.
Я себя ненавижу,
так странно.
А тебя я боготворю.
Я не верю до сих пор в Бога,
но тебе я молитву спою.
"Не уверен, что был влюблённым,
не уверен, что когда-то влюблюсь".
Тебе проще убиться, правда,
от тебя, может быть, отрекусь.
И не ползай по сердцу больному,
и не лезь в этот орган, молю.
Успокойся, будь таким добрым.
Я тебя третий год как люблю.