Настоящее время
Держа под руку Сюмбюля, Хюррем шла медленным шагом в гарем. Бали Бей кое-как привел ее в чувства, после чего доверил евнуху, и с того момента женщина погрузилась в прострацию. Голова пуста, но разъяренное лицо визиря маячило перед глазами, как наяву. Наверняка со стороны она выглядела нездорово: до ужаса бледная, растрёпанная, слабая. — Госпожа, вижу вы плохо себя чувствуете... Тихий голос вернул в реальность, где перед рыжеволосой возникла Гюльфем ни живая ни мёртвая. С момента смерти Хатидже Султан, женщина бродила по дворцу точно невзрачная тень, и Хасеки даже на какое-то время позабыла о ней. Хюррем не желала что-либо отвечать. Ей просто хотелось остаться в одиночестве, чтобы переварить случившееся. Поэтому славянка проигнорировала, молча двинулась дальше, вот только Гюльфем, не заботясь о том, что творит, выдала неслыханную дерзость... — Может это совесть? Растоптала вас наконец за все деяния... На подобную жестокость способны лишь вы... Когда же иссякнет эта ненависть? Такое Хюррем уже не могла молча стерпеть. Хасеки выпрямилась, поджала губы, а Сюмбюль рядом напрягся и попытался шепотом уговорить госпожу не обращать внимание и пойти дальше, однако рыжеволосая от него только отмахнулась и приблизилась к Гюльфем. — Гюльфем Хатун, советую думать, что говоришь тем, кто с лёгкостью может выставить тебя за дверь ни с чем. На первый раз прощу, но впредь пощады не жди, — твердо проговорила Хюррем и развернулась, тем самым поставив жирную точку в разговоре. — Повелитель и только он мою судьбу решать может! Вам не пристало... — захлебываясь от возмущения начала женщина, но замолкла, когда Хасеки обратила на нее взор, выгнув одну бровь. — Не будь так уверена. Сомневаюсь, что Сулейман даже имя твое помнит. Поэтому сиди тихо, — однако внезапно в голову ударила мысль и на короткий миг рыжеволосая задумалась. — Хотя знаешь... Лучше я отправлю тебя в Старый дворец, как полагается. В Топкапы больше делать нечего. Гюльфем заметно растерялась, и взгляд забегал из стороны в сторону, на что Хюррем усмехнулась и не стала больше задерживаться. Состояние улучшилось, поэтому госпожа могла идти без поддержки евнуха, вот только замерла и устремила заинтересованный взгляд на девушку, что быстро проскочила мимо, лишь коротко поклонившись. — А ну стой! — крикнула ей Хюррем. Незнакомка обернулась и опустила голову. — Подойди. Девушка явно замялась, однако перечить Хасеки не посмела. Приблизилась, не поднимая головы. — Кто ты? — Меня зовут Зара, госпожа. Я служу Махидевран Султан. Рыжеволосая чуть склонила голову в бок, изучая Зару: на вид достаточно хрупкая, невысокого роста, с бледной кожей. Что-то в ней вызывало вопросы. Славянка коснулась пальцами холодного подбородка девушки и подняла. На щеке обнаружилась заметная ссадина, а бровь оказалась рассечена, причем все раны довольно свежи. И, очевидно, девушка плакала, о чем говорили опухшие глаза. Хюррем удивилась. — Откуда это? Страх... Первое, что отразилось в глазах служанки, а после судорожные метания. Явно придумывала ответ. — По глупости упала... Простите, госпожа, но меня ждут... — невнятно пробормотала Зара и быстро скрылась, оставив в недоумении Хасеки и евнуха. — Очевидно, Махидевран Султан на бедняжке свою злость выместила, — покачав головой, сказал Сюмбюль. — Ее прислуге остаётся только посочувствовать, — ответила Хюррем, припоминая случай столкновения с черкешенкой в коридоре, а так же почившую Гюльшах, которой тоже немало доставалось от госпожи. Повела плечами, стремительно избавляясь от неприятных мыслей. — Пошли. Вскоре рыжеволосая прошла в свои покои, а за ней и Сюмбюль. Славянка со вздохом опустилась на тахту и устало откинулась на спинку. — Вино, — коротко произнесла Хасеки, на что евнух вздрогнул и хотел было вновь возразить, но осёкся, ведь упрямая госпожа, как обычно, его бы не послушала. — Хорошо, — смиренно отозвался Сюмбюль-ага и, причитая себе под нос, отправился за напитком. Пока Хюррем находилась в одиночестве, то не моргая смотрела в одну точку и раз за разом прокручивала в голове встречу с Ибрагимом. Машинально касалась шеи, а потом одёргивала себя, так как становилось трудно дышать, будто он все ещё ее крепко сжимал. А когда евнух вернулся, славянка залпом осушила один стакан и пару минут молчала, вспоминая слова Бали Бея. Он поведал, что стало причиной подобного поведения грека. — Хатидже убила ребенка... — полушепотом произнесла Хасеки, чувствуя, как грудь сдавило от давно позабытого чувства... вины? Сюмбюль всей истории не знал, поэтому тактично молчал, думая, что госпоже будет лучше без лишних разговоров, однако его взгляд зацепился за лист на постели. Ничего не говоря, евнух сдвинулся с места, пока Хюррем удивлённо вскинула брови и непонимающе похлопала глазами. — Госпожа, вам оставили записку. Сюмбюль протянул ей лист, и рыжеволосая приняла его с явным сомнением. На душе стало неспокойно.«Лучистый взор твой встретить я не смею,
Я пред тобой безмолвен, я немею,
В моей душе смятение царит.»
Хюррем без сожаления смяла лист и откинула в сторону, после чего наполнила стакан вином. — Опять! Кто же это? Уже в покои пробирается пока меня нет! Достал... — И не боится ведь гнева, который может на себя навлечь... — задумчиво проговорил Сюмбюль. — Одно я знаю точно – это не Ибрагим. Честно, я думала на него, но после случившегося подозрения отпали. Больше подходящих кандидатур не возникало. Хасеки вновь погрузилась в себя, теперь серьезно задумавшись о личности тайного поклонника и искренне не могла понять, кто бы это мог быть. — Я вот что думаю, госпожа, — внезапно начал Сюмбюль, и Хюррем перевела на него заинтересованный взгляд. — Теперь этот неизвестный нам человек может оставлять для вас послания только в ваше отсутствие в покоях. Может после ухода одна из ваших служанок будет следить за происходящим здесь из соседней комнаты? Хасеки задумалась над предложением, прокручивая в голове образы тех своих служанок, которым бы могла доверить это дело наверняка. — Ммм... Можно попробовать. Думаю, с этим справится Назлы.***
День не спеша склонялся к вечеру. Михримах бездумно брела по тропинке, словно находилась не в этой реальности. Время с поэтом пролетело незаметно и оставило внутри ещё непонятный для девушки след. Почему-то было очень легко. Она запомнила каждую красивую черту лица, а главное такой бархатный и мягкий голос, которым он прочитал ей свои стихи, после чего поделился историей создания каждого... Этот момент стал очень ценен для нее, будто Ташлыджалы доверил ей какую-то тайну. — Михримах! Звонкий возглас вывел ее из мира приятных грёз. Девушка вздрогнула, часто заморгала и в недоумении завертелась по сторонам в поисках того, кто звал. Взгляд замер на небольшой компании из четырех человек: отца и братьев. Селим махал ей рукой. Михримах выдохнула, взяв себя в руки, и с лёгкой улыбкой отправилась к ним. — Повелитель, — юная госпожа склонилась перед отцом, на что тот ласково провел ладонью по ее волосам. — Михримах, моя красавица. Как ты? Всё хорошо? Девушка подняла на мужчину взгляд, и сердце радостно трепыхнулось, ведь Султан больше не был похож на безжизненный монумент. Глаза сверкали, а уголки губ были приподняты, пугающая бледность ушла. Охота точно пошла на пользу. — Да, отец. Я просто прогуливалась. Сейчас иду во дворец. Михримах кинула мимолётный взгляд на Мустафу и незаметно вздрогнула от охватившего волнения. Именно это она ощущала рядом с ним ровно с того времени, как поняла свои чувства. Стало не по себе. Девушка повела плечами и наткнулась на красноречивый взгляд Мехмеда, напоминающий об их утреннем разговоре. Стало хуже. — Хорошо. Тогда пойдем с нами. Сулейман приобнял дочь за плечо, и они вместе отправились ко входу, а позади следовали шехзаде. Рядом с отцом Михримах стало намного спокойнее и даже получилось расслабиться. — Как матушка? Ты навещала ее сегодня? — поинтересовался Сулейман, искоса поглядывая на девушку. — Нет ещё. Вот как раз хотела зайти. Может сходим вместе? Я заметила вы стали мало проводить время вместе... И этот факт юную госпожу удручал. Михримах прекрасно знала о наличии Фирузе в жизни отца. И было больно наблюдать, как поначалу мучилась мать. Вот только со временем девушка заметила, что Хасеки стала спокойнее к этому относиться, будто бы смирилась. Это привело к диссонансу. Не в характере матери... — Конечно, — вполне охотно согласился Сулейман и отвёл взгляд, невольно метнув его в сторону балкона жены, пока внутри снова схлестнулись противоречия. На самом деле Султан давно перестал понимать сам себя. Что чувствовал к жене? Разобраться не мог. К Фирузе? Тоже самое. Но всё-таки одно различие было: к Хюррем тянуло уже не так охотно, как раньше, будто разожженная пятнадцать лет назад искра потухла. — Отлично. Думаю, она обрадуется, — весело отозвалась Михримах, подарив отцу широкую улыбку, от которой на душе стало очень тепло. Давно Сулейман не ощущал себя таким живым...***
— Дорогууу Султан Сулейман Хан Хазретлери! Хюррем вскочила с постели, мутным взглядом уставившись на открывшуюся дверь. В покои с лёгкой улыбкой прошел Сулейман, а за ним и дети, но замерли, недоумевающе смотря на славянку в помятом виде. Она судорожно поднялась на ноги и поклонилась, слегка пошатываясь. — Повелитель... Султан приблизился к ней и внимательно осмотрел с ног до головы, а после взгляд скользнул по покоям. Вроде всё оставалось как прежде... — Хюррем, что с тобой? Тебе плохо? — забеспокоился мужчина, сжав ее плечи. Сердце в груди заколотилось с огромной силой. После нескольких стаканов вина рыжеволосая рухнула спать, а учтивый Сюмбюль убрал все следы. — Д-да... Почти... Голова просто разболелась, вот я и прилегла. Мне сейчас лучше, — сейчас бы Хасеки не выдержала пристальный взгляд мужа, поэтому посмотрела ему за спину на детей. На их лицах застыло беспокойство не меньше, чем у отца. Но лишь у Михримах она считала долю недоверия. — Ааа... вы?... — После охоты мы встретили Михримах и решили заглянуть к тебе, — отозвался Сулейман, всё ещё внимательно смотря на жену. — Ну раз мы здесь все вместе, то может поужинаем? — выдвинул предложение Селим. На самом деле у Хюррем не было желания находиться среди семьи в таком виде, но видя, как у детей загорелись глаза, не смогла отказать. К тому же и так вызвала подозрения у Султана. Ситуацию усугублять не следовало...***
— Ты уже час молча смотришь в потолок. Может хоть скажешь что-нибудь? Матракчи присел на край тахты, где ровно, не шевелясь, некоторое время лежал Ибрагим. Он пробыл на могиле дочери около получаса, а после словно растворился в пространстве и совсем не помнил, как ноги привели его к дому друга. — Что ты хочешь услышать? Что я идиот? — глухо отозвался Паргалы, даже не взглянув на художника. — Да откуда ж ты мог знать...— начал Насух, но Ибрагим резко поднялся и уставился на него колючим взглядом. — Не оправдывай меня, Матракчи. С самого начала это не могло хорошо закончиться. Насух Эфенди тяжело вздохнул и согласно кивнул. — Тогда ты правда идиот. Рядом послышался шорох. Грек приподнялся и сел, снова уставившись в одну точку. Так они просидели несколько минут, каждый думая о своем, пока Матракчи вдруг не спросил: — С Нигяр что делать будем? Паргалы вздрогнул и протер глаза, совсем позабыв о бывшей Калфе. — Где она сейчас? Художник поднял взгляд наверх и качнул головой. — На втором этаже спать уложил. Слаба совсем была. Визирь кивнул, но ответил только через несколько секунд: — Пока пусть у тебя останется, а я подберу ей какой-нибудь дом, — после Ибрагим хлопнул друга по плечу и поднялся. — Пойду. Повелитель каждый вечер требует отчёт об расследовании, а солнце уже за горизонт уходит. Насух возражать не стал и вызвался проводить.Мужчины вышли из комнаты, отправившись к выходу, но внезапно за спинами послышался голос: — Ибрагим Паша. Обернулись и наткнулись на Нигяр, что медленно спустилась с двух последних ступенек и неловко потопталась на месте, мельком глянув на Матракчи. Тот всё понял. Тактично удалился. Нигяр несмело приблизилась к визирю. — Что теперь со мной будет? — Не переживай. Я тебя не оставлю. Вскоре ты переедешь в отдельный дом и не будешь ни в чем нуждаться. Если что-то понадобится то всегда сможешь обратиться к Матракчи или же ко мне, — без капли сомнения ответил Паргалы, пока сердце быстро билось в груди. После всего рядом с Калфой больше не было прежнего покоя. А Нигяр как-то странно улыбнулась и дрожащими пальцами коснулась ладони грека. Ибрагим смутился. — Вы будете со мной? Теперь нет никаких преград. Мы можем быть вместе как всегда хотели. И у нас ещё будет очень много детей... Визирь на миг растерялся. Очевидно, у женщины помутнел рассудок после пережитого, но и давать ложных надежд он не хотел. Второй раз подобную ошибку грек не совершит. — Нигяр, послушай, — Паргалы сжал аккуратно ее хрупкие плечи и заглянул прямо в глаза. — «Нас» не будет. Прости. Напоследок Ибрагим крепко ее обнял, а после быстро ретировался за дверь. На улице прислонился к стене и поднял голову к небу. Выдохнул. И неспешно побрел в сторону дворца.***
До Топкапы он добрался тогда, когда последний луч солнца скользнул по земле. В саду слуги зажигали факелы, однако Ибрагим снова ничего не замечал, вновь и вновь прокручивал в голове события этого длинного дня. Так тяжело и паршиво он ещё никогда себя не чувствовал... До входа оставались считанные шаги, однако, будто чья-то насмешка свыше, ему навстречу вышла Хюррем. После душного ужина с явной неловкостью она решила подышать свежим воздухом наедине, но их столкновения с Паргалы в этом саду становились чем-то обыденным. Они замерли напротив друг друга, точно зная, что каждый вспоминал утреннее происшествие. И, если Ибрагиму впервые было стыдно за себя перед ней, то она ощущала себя неспокойно, смотрела с опаской, словно готовилась к его новому нападению. — Прости, — полушепотом произнес мужчина, но вполне искренне. Сегодня слишком много звучало это слово из его уст. Хасеки даже вытянулась от удивления и взглянула на визиря по-другому, с пониманием и... сожалением? — Ты тоже, — неожиданно даже для себя, выдала в ответ рыжеволосая и прикусила губу, а Ибрагим ошарашенно уставился на нее. — Всё-таки моя вина тоже в этом есть. Даже врагу не пожелаешь смерти ребенка... Паргалы печально усмехнулся и взглянул на Хюррем, что будто в миг погасла. Понурым взглядом смотрела куда-то в землю и кажется о чём-то думала. — Хюррем? — преодолев неловкость, мужчина приблизился и коснулся ее плеча, на что женщина никак не отреагировала. Только тихо заговорила: — Я могу понять твою боль, ведь когда-то сама потеряла свое дитя, — рыжеволосая взглянула на грека, и он заметил, как ее глаза блестели от влаги. — Ты ведь помнишь Баязида? Он умер у меня на руках во время того бунта в гареме, что устроила Валиде... Конечно визирь помнил. Именно с того дня Хюррем уже не была прежней.... — ААААААА! Чей-то крик разразил сад, и Паргалы с Хасеки встрепенулись. Оба растерянно взглянули друг на друга, после чего Ибрагим собрался и твердо сказал: — Возвращайся во дворец! А сам побежал вглубь сада. Хюррем растерялась. Завертелась по сторонам и всё-таки кинулась внутрь Топкапы, решив в кои-то веки послушать визиря. Ибрагим же бежал без разбора куда, будто вело что-то неведомое. Он не успел понять, откуда конкретно послышался крик, однако резко замер, увидев вдалеке человека, что стремительно убегал. Грек не мог разглядеть его чётко, но точно понял по комплекции, что тот был мужчиной. Паргалы кинулся за ним, только через несколько метров чуть не споткнулся об тело на земле. Опустил взгляд на него и отшатнулся назад, ведь перед ним лежала Гюльфем Хатун...