***
Мехмед, как обычно, прошел в покои сестры, сразу почуяв сладковатый аромат. Девушка стояла напротив зеркала с довольной улыбкой и вертелась по сторонам, осматривая свое новое платье. Брата Михримах заметила не сразу. — Доброе утро, сестрёнка. Девушка вздрогнула и быстро заморгала, возвращаясь из каких-то только ей понятных мыслей. — Ох, Мехмед! Стучаться не учили?! Напугал! Шехзаде беззлобно усмехнулся. — Ты так занята собой, что даже слона бы не услышала. Михримах подарила ему хмурый взгляд, а после снова перевела его на отражение. Выпрямилась, расправив плечи, и провела ладонями по приятной ткани платья, пока брат наблюдал за ней настороженно, чуя в этом всём какой-то подвох. — Красиво? — Куда ты так нарядилась? Девушка закатила глаза и скрестила руки на груди, проворчав: — Понятно от кого Селим понабрался. Нет бы похвалить, а они куда, куда... На это Мехмед лишь коротко рассмеялся и подошёл к сестре, ободряюще сжав плечо. — Иногда задаешь глупые вопросы просто. Михримах, ты красива всегда, — шехзаде проследил за удовлетворенной реакцией девушки и только потом закончил. — Даже если бы надела мешок из-под картошки. Ответ долго ждать не заставил. Михримах надулась, пихнув брата локтем в бок, тот сжался и снова рассмеялся. Наблюдая за ним, злиться у девушки долго не вышло, и следом засмеялась уже она. — Но всё-таки что за повод? — не унимался Махмед. Небольшая перепалка настолько расслабила ее, что Михримах ответила без задних мыслей: — Вчера напросилась с Мустафой позавтракать... Видя, как брат стал серьёзен, девушка прикусила язык, понимая, что получит очередную порцию нравоучений. — Михримах, мы же сто раз говорили... Откажись уже от этих опасных чувств. Если кто прознает, а особенно матушка, худо тебе будет, не говоря о Мустафе. — Всё у тебя так просто, Мехмед...— опустив плечи, ответила Михримах. Шехзаде тяжело выдохнул. О непозволительной влюбленности сестры, он узнал ещё в детстве не без помощи своего любопытства. Рассеянная Михримах оставила свой личный дневник на видном месте, да к тому же раскрытый, и Мехмед не смог противиться искушению прочесть его. А когда сделал это, то мир будто перевернулся. И с тех пор старался как-то помочь сестре свернуть с неправильной дороги. — Хорошо. Дам тебе мотивацию. Либо пересиливаешь себя и стараешься избавиться от чувств, либо я иду к матушке, а лучше к отцу, и намекаю выдать тебя замуж. Как тебе? В груди защемило, ведь с каждым словом Михримах будто бледнела. Конечно бы Мехмед не позволил себе подобное, но и не знал, как по-другому достучаться до сестры. Решил действовать без былой жалости. — Т-ты... Не посмеешь! Стараясь держаться бесстрастно, он лишь выгнул бровь. — Проверим? Стало страшно, а ещё хотелось сбежать. Не выдержав этого натиска, она сорвалась с места и выбежала из покоев. Понеслась не разбирая дороги. И только оказавшись в саду, Михримах перешла на быстрый шаг. С одной стороны хотелось просто упасть и долго реветь, а с другой кричать и что-нибудь сломать или может даже кого-нибудь... Например, несносного брата. Михримах искреннее не понимала, правда ли способен Мехмед на такое предательство. Взгляд был решительным, но в то же время она прекрасно его знала. Однако сомнения тоже имели место... Но разве сердцу прикажешь? Михримах понимала, что ее чувства неправильны, так быть не должно, однако ничего не могла с собой поделать. Всё пыталась вспомнить, когда же обычная сестринская любовь перешла границы и, кажется, это произошло в тот момент, когда она во время игры в прятки по детской глупости забралась на дерево, да ещё так высоко, что не смогла спуститься обратно, а на помощь пришел старший брат... — Позволит ли прекрасная дева узнать причину столь глубокой печали на своем очаровательном лице? Мягкий голос прозвучал так внезапно, что Михримах отпрянула в сторону и чуть не закричала. Девушка несколько раз похлопала глазами, ведь упустила тот момент, когда замерла на месте и наверняка стояла некоторое время под пристальным взглядом незнакомца, что сидел перед ней на скамейке со стопкой листов. — Вы кто такой?! Мужчина улыбнулся краешком губ и поднялся, поклонившись, но глаз не сводил. — Прошу прощения, что напугал. Я Ташлыджалы Яхья. Прибыл сюда с шехзаде Мустафой. Михримах крайне смутилась и попыталась вспомнить, видела ли этого человека с братом. Что-то такое припомнилось, однако тогда она не зациклилась на незнакомце, поэтому он быстро затерялся в просторах ее памяти. — И что вы здесь делаете, Яхья? — Михримах вздёрнула подбородок, стерев с себя былую печаль и взглядом указала на листы в руках мужчины. — Ненадолго сбежал, чтобы написать о том, как чудесен этот сад, — с лёгкой улыбкой он обвел взглядом деревья в округе, поднял его на небо и только после посмотрел вновь на госпожу, что слегка нахмурилась. — В каком смысле? Вы писатель? Ташлыджалы усмехнулся. — Почти. Я поэт. Брови удивлённо взметнулись вверх и, кажется, Михримах позабыла причину, почему, собственно, выбежала в сад. Она любила стихи. И личность напротив ее заинтересовала. — Правда? Покажете? И поэт был только рад продемонстрировать свои труды. — Конечно...***
— Так, и что же мы имеем в целом по делу? Ибрагим, Бали Бей и Насух Эфенди окружили стол в кабинете визиря и упирали взгляды на пару-тройку листов. Каждый день они скрупулезно пытались хоть как-то продвинуть расследование. — Странно всё очень. Во дворце никто ничего не видел и не слышал, но убийца воспользовался тайным ходом, где как раз мы нашли следы крови. Так же обнаружили в саду лоскут ткани, очевидно, тот неизвестный ночью зацепился, когда сбегал от стражника, — отозвался Бали Бей. А Ибрагим, задумчиво почёсывая подбородок, продолжил: — Только непонятно куда и как он мог сбежать. Поэтому, возможно, он во дворце, но к портнихе, понятно, никто не обращался. — А выяснили от чего именно кусок ткани? Платье, штаны, кафтан? — спросил Матракчи. — Портниха сказала, что явно от накидки, причем простенькой. Допустим, для госпожей из такого материала одежду не шьют, — ответил Малкочоглу. — В целом, кто есть под подозрением? У кого был мотив?— задал очередной вопрос Насух, повернув голову к Ибрагиму. А у грека в голове возникал только один образ, и он озвучил подозрение: — Хюррем. Не только я прекрасно осведомлен, что Хатидже с ней не ладила. И так хорошо спрятать следы она вполне способна. К тому же накануне смерти они снова сцепились. Но меня так же волнует Махидевран. Оказывается, в тот же день тоже слегка повздорили с Хатидже, да и на следующий ее поведение меня насторожило... Художник покачал головой. — Сомневаюсь, что из-за маленькой ссоры Махидевран Султан убила бы госпожу, а вот Хюррем Султан... могла потерять терпение. Известно, где она находилась и что делала после встречи с Хатидже Султан? Не мешкая, ответил Бали Бей: — Да, я выяснял. В тот день она ездила по делам вакфа, а после провела некоторое время в покоях шехзаде Мехмеда и вернулась в свои. С тех пор она их не покидала. — Я допрашивал ее служанок, Сюмбюля тоже. Все твердили одно и тоже, мол, ничего подобного госпожа не приказывала... Воцарилась тишина. Каждый думал о чем-то своём и вскоре Бали Бей разрушил молчание. — Может всё-таки не она? Честно, мне слабо верится, что кто-то из госпожей способен на подобное... Тем более так жестоко. Ибрагим невесело ухмыльнулся, припоминая события минувших лет. — Ты недооцениваешь женщин, Малкочоглу... — Слушайте, меня вот что ещё волнует... — Матракчи слегка замялся, пока по телу пробежали неприятные мурашки. — Как мы помним, у госпожи вырвали сердце, но нигде его не нашли... — Могли бросить в болото... И вполне вероятно вырвали уже после смерти. Убили явно в самом дворце. Но тут Насух неожиданно встрепенулся, будто что-то вспомнив. — А Рустема допрашивали? Сомневаюсь, что убийца приехал и уехал на своем коне. — Он прислуживает Хюррем. Непонятно верить ему или нет, но говорил в конюшне явно кто-то был ночью. И две лошади оказались слегка потрёпанны, — а затем Ибрагим умолк, уставившись в одну точку, потому как вспомнил слова конюха и сглотнул в горле ком. — Одна безхозная, а вторая принадлежала Махидевран Султан... И снова повисло безмолвие, но уже напряжённое. Мысленно Паргалы ругал себя за то, что каким-то невероятным образом не придал значения этим словам, и неожиданно в двери постучали. Трое вздрогнули одновременно. — Войди! В кабинет прошел один из прислужников и, склонившись, произнес: — Паша Хазретлери, мы нашли Нигяр Хатун. Ибрагим моментально оказался напротив мужчины и нетерпеливо спросил: — Где она?! Ребенок?! — Она за дверью... — Приглашай немедленно! От переизбытка эмоций визирь заходил из стороны в сторону, пока Матракчи и Бали Бей напряжённо наблюдали за ним, стоя в стороне. Когда порог перешагнула женская фигура, взгляды устремились на нее, и Ибрагим обомлел, слегка отшатнулись назад. Нигяр была одета в какие-то лохмотья, но больше ввели в ступор синяки по всему лицу и разбитая губа. — Нигяр, что с тобой случилось? Грек сделал шаг ближе и приметил, что в уголках глаз женщины скопились слёзы, а сухие губы дёрнулись. — Я слышала о смерти Хатидже Султан. Хотелось бы вам соболезновать, да не получается. Наверно, это расплата за тот грех, что госпожа взяла на душу. Ибрагим нахмурился и вместе с тем внутри поселилось плохое предчувствие, будто сейчас он услышит то, что навсегда перевернет его мир. — Нигяр, расскажи, что произошло! Проглотив ком в горле, она заговорила, не отводя глаз. — Когда вы отправили меня к своему брату, по дороге карету перехватили люди Хюррем Султан и меня увезли в одно из ее поместий на окраине столицы. Там я жила, а затем родила дочку, о которой мы с вами мечтали... — Нигяр замолкла, явно вспоминая те дни, а затем сама же быстро встрепенулась. — Имя не давала. Всё надеялась, что вы найдете нас, спасёте, хотела, чтобы вы нарекли ее так, как желали... Но... Явилась Хатидже Султан. Я ещё никогда не видела ее в таком гневе... Потом она ушла, а через некоторое время приехали люди и сказали, что перевезут нас в другое место по приказу госпожи. С ребенком на руках я бы не смогла оказать сопротивление, а лучше бы попыталась... По дороге в лесу мы резко остановились, у меня отобрали ребенка, выволокли на улицу и пытались убить, однако я потеряла сознание, при этом услышав, что дочку повезут в море топить... Дальше пустота. Меня нашли люди из местной деревни. Отхаживали все эти дни. Больше говорить Нигяр не могла. Ком в горле стал словно больше и слезы всё-таки вырвались на волю. А Ибрагим уже больше ничего не слышал и не видел. Стоял ровно, смотря куда-то сквозь Нигяр, пока на плечо не легла ладонь художника. Тогда визирь очнулся и голосом, что будто не принадлежал ему, сказал: — Уйдите все. Матракчи, о Нигяр позаботься. Никто не посмел возразить, понимая, что мужчину стоит оставить одного переварить. Насух мягко взял женщину под руку и повел к выходу, а Бали Бей напоследок мазнул по визирю сочувствующим взглядом. Когда Паргалы остался наедине с собой, то с головы до пят охватила такая злость, что он точно был способен сам кого-то убить. Стул с его подачи влетел в стену, опрокинул стол, ваза тоже пострадала, летало всё, что он видел перед глазами. Когда громить осталось нечего, Ибрагим схватился за голову и с глухим стоном опустился на тахту. Сейчас он ненавидел все и вся, в том числе себя. И вдруг осознал, что в миг стало всё равно на смерть Хатидже. Расследовать больше ничего не хотелось. — Паша... Тихий голос заставил метнуть гневный взгляд в сторону двери, где замерла Гюльфем. Широко распахнутыми глазами она осматривала кабинет, где явно придется слугам потрудиться с уборкой. — Дверь приоткрыта была. Вот я и зашла... Хотела насчёт расследования узнать... Паргалы глубоко втянул воздух, успокаивая внутри себя бурю эмоций, которой явно было мало погрома в кабинете. Руки так и чесались... — Гюльфем, ты знала планы Хатидже насчёт Нигяр и моего ребенка? — хриплым, чужим голосом задал вопрос мужчина, что женщина аж вздрогнула. По телу пошла мелкая дрожь, а в горле встал жёсткий ком. Под пытливым взглядом темных глаз, хотелось забиться в какой-нибудь угол. — П-простите... Я пыталась ее отговорить... Но... Ибрагим резко поднялся, в два размашистых шага оказался напротив Гюльфем и схватил крепко за плечи, встряхнув. Заорал прямо в лицо: — Почему ты сразу не сказала мне?! Уж от кого, но от тебя, Гюльфем, такого предательства я не ожидал! Понимаешь, что погиб невинный ребенок?! Мой ребенок! Ты знала и всё это время просто молчала! Гюльфем судорожно замотала головой, не имея сил вымолвить хоть что-то. Паргалы несколько секунд смотрел в ее глаза, а затем оттолкнул от себя и стремительно покинул кабинет. Он не знал, куда и зачем сейчас шёл В голове переплелось слишком много мыслей, а в душе чувств. Чей-то голос звал позади, но Ибрагим не разобрал кому он принадлежал, да и не хотел останавливаться. Только лишь прибавил скорость, чтобы скорее остаться вдалеке от чужих глаз, но так некстати в саду ему навстречу вывернула Хюррем... Он замер, смотря на то, как женщина медленно шагала, нет, порхала, по дорожке, ласково улыбаясь каким-то своим мыслям, не замечая его. Ладони сами по себе сжались в кулаки, а в голове так и кричал внутренний голос: «Смотри, она так безмятежна, когда не меньше причастна». И хотелось стереть ее улыбку. Ярость затмила здравый рассудок. Уже не ведая, что творит, Паргалы стремительно зашагал прямиком к ней, и Хасеки наконец-то заметила его, вот только напряглась, ведь злой взгляд исподлобья не сулил чего-то хорошего. И рыжеволосая успела только вздохнуть, когда Ибрагим настиг ее и схватил за горло, впечатав спиной в ближайшее дерево. Боль растеклась от затылка к позвоночнику. Хюррем вцепилась в его руку, пытаясь оторвать от себя. — Что... творишь... — сдавленно выдавила Хасеки, чувствуя, как начинает не хватать кислорода. Затуманенным яростью взглядом, он смотрел прямо ей в глаза и совершенно не обращал внимание на ее жалкие попытки освободиться. — Ты... Если бы не сувала свой нос куда не следовало, ничего бы не случилось... Ибрагим не контролировал силу, с которой сжимал ее горло и не замечал, что славянка уже хрипела до слёз. — И-ибрагим... отпустиии... — Паша, прекратите немедленно! Бали Бей возник словно из ниоткуда и пришлось приложить немного усилий, чтобы оттащить визиря от госпожи. Хюррем сползла на землю, жадно хватая ртом воздух и кашляя во всё горло, пока Ибрагим тяжело дышал и смотрел на нее, постепенно приходя в себя. С него спало будто какое-то наваждение. И грек в полной мере осознал, что могло случиться, если бы не подоспел Малкочоглу... Высвободившись из рук Бали Бея, Паргалы бездумно побрел по дороге, пока хранитель покоев за спиной тяжело вздохнул и опустился перед Хасеки.***
Стоя на берегу моря, он хотел одного: как эти волны разбиться об скалы. Ноги сами привели его сюда или Ибрагим просто почувствовал, что после всего просто должен быть здесь и сейчас. Внутри расстилалась такая пугающая пустота. Неужели мужчина уже все растратил? Так странно резко ничего не чувствовать. Час назад он походил на свирепого зверя, а сейчас со стороны, наверно, выглядел как обычный, потерянный или уставший от всего человек. Краем глаза Паргалы заметил чьи-то силуэты и повернул голову. Неподалеку, очевидно, рыбаки готовились к улову. Что-то в голове вдруг щёлкнуло, и грек отправился прямиком к ним без надежды что-нибудь узнать. Просто хотел попытаться. — Добрый день, эфенди. Хорошо здесь ловится? — начал Ибрагим и один из рыбаков выпрямился, щурясь от солнца. — Добрый-добрый. Даа. Местечко здесь чудесное. Вот с сыном каждый день почти отличный улов в дом приносим, а жена хлопочет потом на кухне. Визирь посмотрел на второго юного рыбака и уловил на себе его любопытный взгляд. Почему-то сразу вспомнились отец и брат... — Каждый день говорите... — задумчиво протянул Ибрагим, смотря вдаль, где виднелся противоположный берег. — А ничего странного не замечали? Может люди какие? Или находили кого? Мужчина сначала хотел покачать головой, мол, нет, но резко замер, будто что-то вспоминая. Переглянулся с сыном. — Знаете, было дело... Несколько дней тому назад на берег тельце младенца прибило... Мы с сыном как раз тут были. Ещё думали-гадали, что за ирод такое сотворил. В общем, взяли, да похоронили недалече в лесу. Жалко стало. Не оставлять же тут? Сердце забилось чаще, и от волнения грек неосознанно сделал шаг к рыбаку. — А можете показать могилу? Мужчина несколько секунд смотрел на него с явным вопросом и сомнением, а затем махнул сыну рукой. — Али, проводи его. Парень с готовностью поднялся с песка и не мешкая, Ибрагим последовал за ним, чувствуя, как потеют ладони. Али молча вел его по тропе, после через заросли кустов. Паргалы старательно пытался запомнить дорогу. И мальчик вывел его на небольшую полянку, которую освещали лучи солнца. В груди защемило, когда Ибрагим увидел небольшой бугорок, украшенный обычными ромашками. Медленно опустился на колени, пока Али позади тактично оставил его одного. Кончиками пальцев он коснулся цветов и прошептал: — Прости меня... Ибрагим признавал: в первую очередь виноват он. Поддался, не остановился вовремя и потерял...