Разыграй карту

Лучи утреннего солнца проникали в спальню. Женщина, чьи чёрные волосы разметались по подушке, потянулась и лениво приоткрыла глаза. Самодовольная улыбка тронула румяные губы. «Мой!», — подумала она и поудобнее примостилась на мужской обнаженной груди, но не удержалась и начала покрывать поцелуями. — Якоб... — прошептала она ему в шею, — доброе утро... Она перекатилась на него, атласная ночная сорочка задралась выше и обнажила бедро. Нина стянула лямки с плеч, ткань скользнула вниз к бёдрам. — Ты решила сделать утро ещё более добрым, — хриплым голосом произнёс Штольман и ладонями провёл вдоль ее плоского живота вверх, сжал мягкие полушария, чувствуя под пальцами затвердевшие соски. Нина поудобнее устроилась на нем и развела шире бёдра. Она умела доставить удовольствие, умела сделать так, что, даже навещая ее поздней ночью, вымотанный, он хотел ее. Их связь длилась почти два года. Нина многого не требовала, но по праву считала его своим. В свете знали об их романе и на перешёптывания она самонадеянно, без стеснения улыбалась. Он принадлежал ей каждой клеточкой своего тела, пусть они никогда не обсуждали, к чему может привести их внебрачная связь, о которой говорил весь Петербург, но ни одна женщина или матрона, чья дочь на выданье, не рискнула бы бросить ей вызов. На его пальце не было обручального кольца, но он был ее. До последней капли крови. Штольман сжал ее бока, чуть приподнялся и сорвал с губ поцелуй. У неё внизу живота начало жарко тянуть. Нина заставила лечь его обратно на подушки, он стиснул ее талию, тем самым заставляя опуститься к лицу. Он снова прижался к ее губам, вовлекая в глубокий поцелуй, вызывая дрожь по спине и завязывая горячий, тугой узелок в груди. — Ты настоящая дьяволица, — низким голосом произнёс Штольман, его глаза почернели от желания. Он уверенно скользнул ей рукой под сорочку, пальцами оглаживая бархатистую кожу. Нина едва ощутимо коснулась кончиком языка его нижней губы, затем прикусила подбородок и провела языком вдоль шеи. Его рот накрыл один из сосков, два пальца же проникли в ее горячее лоно до основания и начали медленное движение. Она уже влажная. С ее губ сорвался отрывистый стон, Нина выгнулась, подаваясь навстречу, и запустила руку ему в волосы. Она потянула их на затылке, и Штольман приподнял голову. Их губы снова встретились. — Я хочу... — прошептала она, толкнула его назад. Такая нетерпеливая. Она медленно опустилась на член и простонала. Нина двигалась на нем с умением опытной куртизанки. Она двигалась так, как он любил, касалась там, где ему нравилось, она шептала такие слова, которые любая другая женщина постеснялась бы произносить вслух, а некоторые — даже думать. Она выучила его наизусть. И ничто. И никто. Не мог отнять его у неё.

***

Дом, в котором поселились Мироновы, находился на Малой Морской. Недвижимость в Петербурге была ещё одним удачным приобретением в женитьбе Петра Ивановича на вдове — Зинаиде Петровне Головлевой, Зизи, как он любил ее называть. Брак с Головлевой поправил материальное положение Миронова, пошатнувшееся после смерти брата-адвоката, к тому же теперь он являлся опекуном племянницы. Зинаида Петровна, женщина некрасивая и начавшая уже увядать, обратила своё внимание на Миронова сразу, благосклонно отнеслась к его ухаживаниям и закрыла глаза на разговоры в свете о его прошлом — повесы и балагура. Она быстро взяла над ним шефство, запретила по утрам пить вино и коньяк, увлекаться спиритизмом и влачиться за хорошенькими дамами. С последним у Миронова не всегда получалось бороться, но добрая Зизи умела прощать... Словом, знакомство с Зинаидой Петровной пришлось как нельзя кстати, а что до ее тяжёлого характера, так деньги все искупали. Миронов овдовел два года назад совершенно внезапно — возвратившись с бала, у Зизи случился сердечный приступ, она умерла у него на руках. Жениться повторно он не спешил, приумножать капитал, как завещала покойная, не всегда получалось. — Ты не забыла, — говорил за завтраком дядя, — сегодня вечером мы идём в театр? — Как я могла забыть? Ты только о том и говоришь. — Я хочу, чтобы ты развеялась, меньше сидела дома, больше гуляла, дышала свежим воздухом. — Для длительных прогулок на свежем воздухе мы могли бы съездить в Затонск, — как бы невзначай упомянула Анна, исподлобья поглядывая, как дядя разрезает яичницу. Нож соскользнул и ударился о тарелку, в тишине звон показался громче обычного. Петр Иванович вскинул голову. — Кажется, мы с тобой договорились обо всем при отъезде. — Но почему мы не можем съездить? Уж не приведения ли там поселились? — усмехнулась племянница. — Я ни разу не была там с тех пор... — Мы не поедем в Затонск, — сказал, как отрезал, Петр Иванович и добавил:— Я бы вовсе продал дом. Продать дом, увы, он не мог — Виктор завещал его дочери в качестве приданого, но вот не ездить туда — вполне. — Твои кошмары прошли? Пётр Иванович поддел вилкой кусочек жареного бекона и отправил в рот. Анна молчала какое-то время в надежде, что дядя изменит своё решение, но он больше ничего не говорил и тогда она, вздохнув, ответила: — Да, но мне не даёт покоя та девушка в отражении. — За две недели она тебя больше не побеспокоила. Думаю, всему виной расстроенные нервы. А что г-н Клюев? Я вижу, он заинтересован тобой. Анна смущенно улыбнулась. — Его общество мне приятно. — М-м, неужели? Хорошо. Знакомство с ним как нельзя кстати. Вот видишь, все постепенно приходит в норму. Зря ты не пошла на ужин в четверг, Нина Аркадьевна была одна, то есть, такие женщины, как она, никогда не бывают одни, но Штольмана с ней не было. Анна зачерпнула ложку каши. — Неудивительно, — продолжал Пётр Иванович, — Яков Платонович — человек серьёзный, ему нет дела до каких-то ужинов. — Тебе уже что-то известно? Кого ты успел допросить? — Навёл справки ради твоего спокойствия. Мне известно, что у него богатый послужной список, он распутывает одни из самых сложных дел, честен и порядочен. Да, кажется, не был женат. Подай мне соль, Аннетт. — Даже честный и порядочный спустит курок, если наступить ему на горло, — с этими словами Анна хмуро поставила перед носом дяди солонку. — Ты полна предубеждений. Я не услышал о нем ни одного плохого слова, разве что он ведёт себя крайне сдержанно со всеми, почти не появляется на балах, но с другой стороны, какие балы, когда у тебя такая женщина? Она выцарапает глаза любой сопернице. — Все знают об их романе? Дядя поморщился. — Чем Петербург уступает Парижу? Любовь везде одинакова. Нина Аркадьевна взрослая, состоятельная дама, почему она не может позволить себе связь с представительным мужчиной? — Дядя! Ты говоришь ужасные вещи, к тому же за завтраком. — Моя дорогая, мы говорим о жизни. Что есть жизнь, если не любовь между мужчиной и женщиной? — Если у них любовь, то я бы себе такой не хотела. — Я уверен, Андрей Петрович с тобой бы полностью согласился. Он вообще показался мне весьма образованным, побывал во многих странах мира, идёт в ногу со временем, богатый помещик, к тому же холост. Приятный человек во всех отношениях. — Мы договорились с ним встретиться завтра в полдень. — Как интересно. Чем вы планируете заняться? — Прогулкой. Дядя отпил чая. — Думаю, мы увидим его вечером на премьере. — Андрей Петрович не так давно вернулся из Египта, ты знал? — Да, я что-то слышал. Он увлекается пирамидами, фараонами, — Петр Иванович взмахнул рукой, — рассказывал о своей коллекции, предлагал взглянуть, но я пока не рискнул. — Что тебя остановило? — Как-то не было лишнего времени, но если ты настаиваешь, мы можем навестить его, принять его предложение. — Египтяне верили в загробную жизнь, — задумчиво поговорила Анна, пристально рассматривая себя в отражении чайника, ей вдруг показалось, собственное отражение застыло. — Что ты хочешь сказать? Что не пойдёшь на прогулку с Клюевым? Анна перевела взгляд на дядю и улыбнулась. — Пойду, он за мной с оружием не бегает. Дядя промокнул губы салфеткой. — Я уверен, ты ошибаешься. Мне иногда тоже снятся кошмары, не такие красочные, как тебе, разумеется. Анна ничего не ответила. У нее снова появился аппетит, и она собиралась плотно позавтракать. — Ты уже определилась с платьем? Почему ты ничего не заказала у модистки? — У меня всего достаточно. — Ох, Аннетт, здешние дамы очень опасные создания. Появишься в платье устаревшего фасона и — прощай! — Мне нет дела до пересудов, а что до платьев, ты распорядился перед отъездом пошить мне целую дюжину! Я их ещё не все надела. — Хорошо, тогда будь готова заранее. Думаю, к нам в ложе присоединится Андрей Петрович. — Мы и так будем с графом Давыдовым и его семьей. — Его старшая дочь, Наталия, помолвлена. Анна пожала плечами. Она видела девушку всего два раза и то мельком, ей не было никакого дела до чужой помолвки. К назначенному часу Анна была готова. Она остановила своей выбор на платье нежно-голубого оттенка с кружевными рукавами. Горничная убрала волосы в копну крупных, мягких локонов, подчеркнув сдержанность и элегантность образа. Они приехали в театр незадолго до начала представления. К тому времени, как Мироновы зашли в ложу, Давыдовы уже были здесь. Перед началом представления Анна столкнулась с Клюевым. Андрей Петрович, элегантно одетый, поспешил ей навстречу и поцеловал ручку. Он уточнил, в какой Анна будет ложе и обещал зайти в антракте. Когда же началось представление, Анна навела на сцену лорнет, а потом из простого интереса принялась рассматривать людей. В одной из лож напротив она заметила Нежинскую в окружении здешнего бомонда. Несмотря на надменность, фрейлина выглядела ослепительно, иногда кивала, с чем-то соглашаясь с сидевшим мужчиной поблизости, когда же была недовольна, то приподнимала бровь. Странно, однако, что ее не сопровождал Штольман. Анна нахмурилась и отвернулась. Она слишком часто думает о мужчине, излучающем опасность. Ей лучше сосредоточиться на спектакле, и действительно, стоило выбросить Штольмана из головы, Анна не заметила, как пролетело время, разве что дядюшка в какой-то момент уснул, но закрытый ее плечом, остался никем незамеченным. Прозвенел звонок на перерыв. Анна решила покинуть ложу, но выходя, вновь встретилась с Андреем Петровичем. Она находила его приятным собеседником, умным и чутким, с прекрасным чувством юмора. Как то бывает, он задал пару вопросов о пьесе, разговорился с Петром Ивановичем и Анна под благовидным предлогом улизнула. В ложе было душно и хотелось пройтись, если не на свежем воздухе, то хотя бы по коридорам. Анна спустилась на этаж ниже, свернула налево и немного прошла. Поколебавшись, она зашла в первую попавшуюся комнату. Зачем? Сами ноги вели ее туда. Комнатка оказалась небольшой, у стены стояли два диванчика, да столик, напротив висело большое зеркало. Окна выходили во двор. Анна нахмурилась. Вдруг пламя свечей в настенных канделябрах дрогнуло, потухло и разгорелось вновь ещё ярче. Тени набежали на стены, раздался шёпот, схожий с шипением змеи: — Маятник качнулся... — Качнулся... — вторило шёпотом эхо. — Предначертано... предначертано... — слова ударялись о стены и, как пули, отлетали назад к зеркалу. Анна в панике огляделась, взгляд зацепился за собственное отражение. Девушка в зеркале не шевелилась — стояла ровно и прямо смотрела. Анна взмахнула рукой, но отражение не двигалось. Она снова здесь. — Кто ты? Отражение склонило на бок голову, и в ту же секунду неведомая сила толкнула Анну ближе к зеркалу, она ударилась коленями о тумбу. — Я — это ты. — Нет. Не правда. Девушка в зеркале наклонила голову, создалось впечатление, что она сейчас выйдет, и Анна с диким ужасом попыталась отпрянуть, однако кто-то или что-то припечатало к месту. Незнакомка осталась стоять по ту строну. Ее глаза заволокла чёрная пелена, рот приоткрылся. — Вспомни. — ... вспомни... вспомни... — подхватило шепотом эхо. Тысячи игл пронзили Анну, она не успела вскрикнуть от боли, как ее сознание швырнуло в прошлое. Она от кого-то пряталась, бежала на самый верх мельницы, хоть и понимала, что спасения ждать не от куда и своими жалкими попытками лишь злит преследователей. Выглянув из окна, она увидела внизу дюжину всадников, огляделась, думая, как бы вылезти, да куда бежать? Снизу раздавались тяжелые шаги и отборная брань — ей, «потаскухе», обещали адовы муки. Старофранцузский. Он сильно отличался от современного французского, и Анна подивилась, что понимает речь. Она хотела разглядеть одежду получше, но тело ее не слушалось, она была здесь как зритель. В руке откуда-то появился нож, уже позже Анна сообразила, что для сбора некоторых растений лучше брать с собой нож, а не работать руками. Так выходит, она в Средневековье, в теле той девушки. Сначала на деревянные, скрипучие ступени, залитые дневным солнцем, упала огромная неровная тень, отчего сердце заколотилось, как у кролика. Рука с ножом дрогнула. По мере того, как тень приближалась, отчетливее слышались угрозы. Крупного телосложения солдат вступил на чердак и вытащил меч. — Убирайся! Анна удивилась, что в ее голосе может звучать столько ненависти, однако ее крик не произвёл никакого эффекта на солдата. Он ринулся на неё, она взмахнула ножом, но промахнулась, огромным кулаком мужчина выбил оружие и схватил за волосы, приподнял ее за голову и сильно тряхнул. — Не рыпайся! Иначе шкуру сдеру прямо здесь. — Он отвернул голову и прокричал в раскрытое окно. — Нашёл, милорд! Солдат блокировал удар, когда она попыталась лягнуть его коленом в пах, и ударил по лицу, разбив губу и нос. Он поднял ее над полом и снова тряхнул, раздался треск ткани — рукав платья пошёл по швам. — Ты забыл приказ? — пробасил второй за спиной, едва успев зайти на чердак. — Девка нужна ему живой. — Я только хотел научить ее манерам. — Разбив лицо? — Она кинулась на меня с ножом! — Пустите меня! — шипела девушка, он все ещё продолжал держать ее за волосы одной рукой. — Мерзкий ублюдок! Гореть тебе в аду! Мужчина вздрогнул и повернул к ней белое, тупое лицо. — Что ты сказала? — он снова тряхнул ее, вырвав клок волос, девушка беспомощно заболтала ногами и вскричала от боли. — Она прокляла меня, Арно! — Поставь ее на землю, пока не вырвал все волосы! Милорд убьёт нас! Солдат сдвинул кустистые брови к переносице. — Но она... Девушка пыталась ухватиться за него руками и хотя бы поцарапать лицо, но мужчина держал ее на расстоянии вытянутой руки. — Она дерётся. — Тебе с ведьмой не справиться? «Ведьма», — громыхнуло у Анны в мыслях. Инквизиция. Средневековье. Лечебные травы, которые она утром должна была собрать и засушить на зиму. Милорд? Он охотится за ней? Солдат опустил ее на пол, сжал плечо, да так, что от боли искры из глаз посыпались, и толкнул к лестнице. — Пошла! Без глупостей, видит Бог, я проткну тебя мечом насквозь. Перед глазами все поплыло, закружилась голова, подкатила тошнота, что-то толкнуло ее, вытесняя из прошлого, и Анна снова оказалась в знакомой комнате. Она приблизилась к зеркалу. — Тебя обвинили в колдовстве? Кто тот человек, который искал тебя? Отражение молчало и можно было подумать, что Анна осталась одна, но нет, незнакомка была все ещё здесь. Анна перевела дыхание, а затем задала вопрос, давно ее мучавший: — Милорд — это Штольман? Но девушка не ответила. Анна услышала крики за дверью, топот ног и нахмурилась. Навряд ли публика бы бежала так занимать места после антракта и неважно, насколько удалась премьера. — Пусть городовые все проверят здесь! Она узнала голос и побледнела. В то же мгновение, за секунду до того, как Штольман вбежал в комнату с револьвером, отражение в зеркале рассеялось, а стекла в окнах и зеркале задрожали. В длинном зеркале пошла трещина, затем вторая, третья, они покрыли сетью всю поверхность. Миг — и зеркало разлетелось на мелкие, острые осколки. Инстинктивно Анна заслонила лицо руками, но осколки не тронули ее, тогда она опустила ладони и увидела, как сотни кусочков, словно льдинки, кружат вокруг неё. Штольман толкнул плечом дверь и вбежал, он успел увидеть, как фрагменты стекла рухнули под ноги Анне. Она обернулась и замерла: по инерции Штольман влетел в помещение и сразу наставил пистолет, но поняв, кто перед ним, быстро опустил. Он огляделся, словно тут мог прятаться опасный преступник, и сделал несколько шагов по направлению к ней. Под ногами хрустели осколки. — Что здесь произошло? Что вы здесь делали? Я вас спрашиваю. — По какому праву вы так со мной разговариваете! — вспыхнула Анна. — Совершено убийство. Я вправе задавать вам любые вопросы. В комнату вбежали двое городовых и остановились под цепким взглядом начальника. — Что-нибудь нашли? — Никак нет, ваше благородие. — Обыскать здесь все. Никого не выпускать. — Так ведь...— замялся один, разведя руками. — Что? — Княгиня Волконская требует карету. Возмущена, ваше благородие. — Говорит, жаловаться будет, — добавил второй. — И не она одна. Штольман подавил раздражённый вздох, норовивший вот-вот вырваться, правда Анна заметила, как заиграли на скулах желваки. — Скажите, я подойду сейчас. А вы, — кивнул он второму, — осмотреть здесь все. Живо. Он снова повернулся к Анне и сощурился. — Я повторю свой вопрос: что вы тут делали? — Я заблудилась. Впервые в этом театре. — Заблудились? Куда вы выходили? — Хотела подышать свежим воздухом. — Здесь? — Повторяю, я заблудилась. Штольман не стал спорить и заставлять ещё больше трястись девицу, она так перенервничала, отчего румяные щеки с его приходом стали белее полотна. — Кто-нибудь ещё был здесь? — Нет. — Как давно вы здесь? — Минут пять, не знаю, может быть, больше... — Что вы тут делали так долго? — Отдыхала. Разболелась голова. Он пристально всмотрелся ей в лицо, пообещав себе, что вернётся к этому разговору позже, нутром чувствуя ложь, а также то, что навряд ли барышня причастна к убийству. Штольман сделал шаг, и осколки хрустнули под ногами. — Что тут произошло? Откуда стекло? — Зеркало разбилось. — Разбилось? Само? — Да, я пришла, оно уже было треснуто, — глазом не моргнув, солгала Анна. — Вот как, — сузил сыщик глаза. — Было треснуто? Я приму к сведению. Убили дочь графа Давыдова. Вы что-нибудь слышали или, может быть, видели подозрительное? О, и видела, и слышала, вот только к убийству это никак не относилось! — Убили? О, Боже! Мы были с ней в одной ложе! Анна вся задрожала, но вовсе не из-за известия о смерти. Они остались совершенно одни, и наравне со страхом возрастало волнение. Он стоял совсем рядом, она чувствовала тонкий шлейф его парфюма и могла легко рассмотреть сеточку морщин вокруг льдистых глаз, поджатые тонкие розовые губы. Их взгляды встретились: любопытный ее и напряжённый, задумчивый его. Они смотрели друг на друга, и время словно остановилось, прытко пишущее их судьбы перо замерло над пожелтевшим пергаментом. На остром кончике собрались чернила. Клякса соскочила, размазывая последнюю строчку. Ударил колокол. Их история началась. Анна моргнула, немного приходя в себя. Он слишком близко. Штольман достал белый носовой платок и протянул ей. — У вас кровь. Анна нервно коснулась пальцами носа и увидела на белоснежной перчатке багровое пятно. Теперь он точно решит, что она слабая, болезненная барышня, готовая упасть в обморок при любом удобном и неудобном случае. — Вы говорили с убитой? Она не показалась этим вечером взволнованной? Анна покачала головой. Они обменялись приветствиями и на том их общение закончилось. — Мы с вами раньше нигде не встречались? — неожиданно спросил Штольман. Анна подняла на него голубые, испуганные глаза. — На платформе, — выдохнула она. — Раньше, — раздраженно пояснил он. — Ваше лицо мне кажется знакомым. — Не думаю, — побледнев, ответила Анна. — И всё-таки, я уверен... — Мы с дядей десять лет прожили во Франции, — нашлась Анна. — Навряд ли мы встречались в Париже, а ребёнком, сомневаюсь, что вы могли меня запомнить. Он неприлично долго рассматривал лицо. Она казалась ему смутно знакомой. Он видел эти глаза прежде и мог поклясться, что на ощупь ее волосы мягкие и шелковистые, как... раньше. Раньше? Он нахмурился. — Вы должны пройти в зал. Полиции нужно задать вам пару формальных вопросов, процедура не займёт много времени. Анна кивнула. Все ещё держа платок у носа, она поспешила покинуть комнату и выйти в коридор, где сразу столкнулась с дядей. — Боже, Аннетт! Я повсюду ищу тебя! Что случилось? Откуда кровь? — Все хорошо, дядя. Просто нервы. — Нервы? Но послушай... Петр Иванович взглянул на вышедшего следом Штольмана и замолчал. — Яков Платонович, объясните хотя бы вы, что случилось! Никого не выпускают, всех сгоняют в зал, как стадо. Дамы волнуются. Кто-то говорит, слышал выстрелы. Штольман не торопился убирать револьвер. Практика показывала, что убийца все ещё может находиться на месте преступления. — Убита старшая дочь графа Давыдова. Полиция выполняет свою работу. — Какой ужас! — воскликнул дядя. — Я говорил с ней ещё двадцать минут назад. — Очень хорошо. С вас я и начну. — Что вы имеете в виду? — Опрос. Я имею в виду опрос, Пётр Иванович. Вот только успокою честную публику и вернусь к вам. — Что же мы тут до утра просидим? Штольман мазнул взглядом по Анне. — Я ничем не могу помочь, разве что вы можете пройти в гримёрную, насколько мне известно, они свободны, но в том случае я обязан приставить к вашей двери городового, прошу меня понять правильно. — Да-да, конечно. В зале находиться невозможно, духота и гвалт, все на нервах, визжат, плачут, кричат. Ужас, что творится! Пойдём, Аннетт. Господин Штольман любезно разрешил нам дождаться своей очереди в гримерной, — дядя взял племянницу под руку. — Подойди сюда, любезный, — позвал Штольман одного из городовых в конце коридора. — Уму непостижимо, — продолжал дядя, — кому понадобилось убивать это милое, светлое создание? Я надеюсь, вы найдёте преступника. — Проводи господина Миронова и барышню, — приказал Яков Платонович городовому, оставив без внимания бормотание Петра Ивановича. Штольман посторонился в коридоре и заложил руки за спину. Анна прошла мимо, но в какой-то момент оглянулась, будучи уверенной, что он прожигает ее взглядом, каково же было ее удивление, когда она обнаружила пустой коридор.