***
Необычное сообщение Аластора застигло Дамблдора на завтраке в собственном кабинете. Старик как раз закончил кормить Фоукса и приступил к трапезе, едва ли чувствуя вкус. Последние пять месяцев получалось только существовать. Опустошение после смерти Поттеров и других орденцев по силе было равно апатии после победы над Геллертом и настигло его внезапно и остро. Альбус ненавидел терять. Альбус ненавидел свою ответственность за жизни стольких людей. Альбус молча угнетал себя за то, что снова не уберег. Мыслями он периодически возвращался к черноволосому малышу на пороге дома маглов и всякий раз промахивался ложкой мимо рта. Правильно ли он поступил? Из-за общей рассеянности и колоссальной усталости ему пришлось переслушивать сообщение Аластора несколько раз, пока призрачный Грифон не растворился в утренней дымке. Хмуря кустистые седые брови, Дамблдор вертел в руках Бузинную палочку и пытался понять, что делать и нужно ли вообще. Но как минимум на сумасшедшего стоило взглянуть. По крайней мере, слегка истеричные нотки в словах Аластора «Ублюдок похож на Джеймса как две капли воды» напрягали. Поэтому едва с тарелки пропал последний кусок, Альбус вызвал домовика и Минерву, напихал обоим поручений и умчался в Клиффорд, следуя оставленному Аластором адресу разрушенного особняка Уэлсов.///
«Джеймс» пульсировало в сознании, пока Дамблдор и представившийся Поттером разглядывали друг друга, замерев на некотором расстоянии друг от друга под сенью деревьев. Сходство и правда было чудовищным. Но Грюм не потрудился упомянуть еще кое-что. Глаза. С обезображенного шрамами лица Джеймса Поттера на Альбуса глядели безжизненные, но все равно узнаваемые глаза милой Лили Эванс. Хотелось воскликнуть что-то вроде «не может быть!», но директор молчал, горло сдавливало вопросами. Молчал и человек напротив. – Итак, вы хотели меня видеть, мистер…? – добродушно начал Альбус, делая пару шагов вперед и складывая руки за спиной. – Поттер. Гарри Джеймс Поттер, сын Джеймса и Лили Поттер, крестник Сириуса Ориона Блэка. – медленно проговорил тот, также делая шаг вперед. Он внимательно осматривал Дамблдора, и тот, признаться, под пустым взглядом чувствовал себя неуютно. Но раздражение по этому поводу директор выражать не стал, лишь улыбнулся и сверкнул глазами. – Аластор передал, что ты звал меня. И вот я здесь и готов выслушать вас, мистер Поттер. – наконец потребовал Дамблдор, стараясь мягко коснуться магией сознания мужчины. Поттер вдруг криво оскалился, глаза вспыхнули зеленью, пыхнуло жаром. – Нет, господин директор. Вы не выслушаете, вы посмотрите. – прошипел тот, и развел руки в стороны. Дамблдор вмиг посерьезнел и выставил Старшую палочку. – Прошу! – кивнул маг напротив, стирая с лица оскал. – Легеллименс! –///
– Мистер Поттер… Поттер… Гарри, как же это… Мой мальчик, мне жаль. Мне так жаль. Мне так ужасно жаль. Прости меня, если сможешь, прости старика за это. Как же так, Мерлин, как же это получилось… – хрипло бормотал опустошенный Дамблдор. Ноги не держали старика, пришлось опереться на ствол молодой сосны. В поблекших голубых глазах клубилась чужая боль. В носу осел запах горелой плоти и крови. Гарри Поттер вымученно и тихо глядел сквозь стоящего на коленях величайщего светлого волшебника.***
– Значит, крестражи… Я догадывался о чем-то таком, но мне не хватало деталей паззла. Значит, шесть. Сколько ты уже уничтожил? – едва Дамблдор относительно пришел в себя после чужих воспоминаний, тут же предложил гостю поговорить в Хогвартсе. В голове навязчиво давил чужой страх и недоверие, мешала думать застилающая глаза чужая боль, угнетала гипотетическая опасность. Предложить мальчику защиту – все, что пока пришло директору в голову. Теперь же он сидел в кресле напротив и смотрел в одну точку, механически точно и объемно отвечая на поставленные вопросы. – Я уничтожил дневник, он был первым. Следующим будет перстень Гонтов. – коротко ответил Поттер. Они уже обсудили крестражи и места их нахождения, мужчина удивительно быстро и детально изложил Альбусу как именно и где будет уничтожать якоря. Про прошлое-будущее Дамблдор искренне не решился спрашивать. Поттер показал директору лишь реперные точки, которые были в его сознании сосредоточием ужаса, страха и кошмара, которые стали переломными в борьбе. Этого хватило, чтобы Альбус дал мысленную оплеуху своему любопытству и задавал вопросы исключительно по миссии мальчика в их времени. Когда Альбус узнал все интересующие его моменты, откинулся на спинку кресла и прикрыл ноющие глаза. Виски все еще ломило, все еще чудился тяжелый запах крови и гари. Пользуясь тем, что Поттер вновь буравил глазами одну точку, директор внимательно осмотрел его. Сердце сжалось от вины. 23 года, Мерлин, как он молод… Только никакой юности в нем нет, нет огня, нет жизни. Безрадостное детство, ненависть опекунов, калейдоскоп волшебного мира, которого он не понимал, обрушившаяся на него миссия, перечеркнувшая жизнь с первого же курса, со школьной скамьи. Кому он что был должен? Себя потерял и с концами, в омут, в безумие, из которого ему не давали сбежать, не давали умереть. Мальчик-который-выжил, а хотелось, чтобы «не». – Гарри, что ты будешь делать, когда закончишь все? – спрашивает Дамблдор, отчаянно ища способ, лазейку, хоть какой-то вариант, чтобы уменьшить чужие страдания, хоть немного загладить… Мужчина переводит взгляд на портрет директора Финеаса. – Двух Гарри Поттеров не должно существовать. – хрипло произносит он, бездумно шаря взглядом по спящему Блэку. Дамблдор тяжело вздыхает, понимая, что тот прав. Устанавливается пресная тишина. – Так, что же, это было тяжелое утро. Мальчик мой, сейчас я предлагаю тебе остаться в Хогвартсе, тебя проводят в свободные комнаты. Я вижу, что ты хочешь поспорить, но я скажу тебе лишь одно – тот, кто ищет помощи в Хогвартсе, всегда ее находит. По-видимому, и к моему глубочайшему сожалению, это –, он обвел руками кабинет, – единственное что я могу сейчас для тебя сделать. – Поттер тяжело поднялся и разжал стиснутые ладони. По его лицу сложно было что-то понять, но упрямство отчетливо проскальзывало во взгляде. Альбус поджал губы. Полчаса назад Гарри жестко и беспринципно отказался от любой помощи в уничтожении якорей, аргументировав это тем, что… Кхм, нет, такое выражение Альбус не рискнет повторять. – Хотите поселить меня рядом с детьми, директор? – криво улыбнулся Поттер, – Дадите вспомнить детство? Призреете сироту-ветерана? Вы же видели мои воспоминания. Я опасен в первую очередь для студентов. – он резко мотает головой и отступает на шаг. Альбус больными глазами смотрит на мальчика и беззвучно шепчет его имя. Поттера чужой виной придавливает к полу, выдирает атрофированные внутренности. Он отворачивается. – Я буду держать вас в курсе своих поисков, как и обещал. Я отчитаюсь по готовности, как и обещал. Только не мешайте закончить то, что я начал. – он уходит, зная, что его услышали. Поттер почти бежит по каменным ступеням. Быстрее. Туда, где не будет болеть рваная душа. Он часто моргает, запрещая себе смотреть по сторонам. Налетает на призрака, дрожь по телу. Он спляшет на его могиле. Вестибюль, большой зал. Несмотринесмотринесмотри Потому что если посмотрит… Звонкий воздушный смех. Мелькнувшие за поворотом рыжие локоны в лучах солнца. Серебрящийся от магии воздух. Он налетает на стену, воздуха нет. Дышать бы, вспомнить бы как. – Гарри, скорее, мы опоздаем на завтрак! – смех, его уносит ручейком вниз. – Дружище, тот, кто бросил твое имя в кубок точно хотел тебя убить… – Всполох света, слепит. Больно. Моргать. Дышать. Не вспоминай. – Вид Малфоя-хорька – лучшее мое воспоминание за этот год, Мерлином клянусь! – Смех, теплая рука на плече. Больнобольнобольно. В грудине ворочают булавой. Выхаркать бы это из себя. Наружу, всего себя наружу, чтобы не так б о л ь н о. – У тебя эмоциональный диапазон как у зубочистки! – Смех. Свет. Слепит. Белые перья под потолком. Внимательный взгляд из-под разноцветных линз очков. Вспышка. Кровь. Нет. Тебя нет. Вас всех нет. – Я иду спать, пока нас всех не убили или, что еще хуже, не исключили из школы! – Вкус сливочного пива тает на языке. Горечь дыма и гнили. Мам, пап? Зеркало-стекляшка, покажи чего я желаю… Эй нет, ты не кукушка, я знаю сколько мне осталось. – А у тебя есть, ну…шрам? – – Вы не видели жабу? Мальчик по имени Невилл потерял жабу. – требовательная патока, скребется изнутри черепа. Змеи. – Мы все здесь, Гарри. Мы в твоем сердце, Сохатик. – Лай. Коридор такой бесконечный, запах хереса, шар. Черная мантия, блик зелья. Смехсмехсмех. «Люблю тебя» в темном коридоре, как признание навсегда. Пульс к пульсу. Свист ветра в ушах. Запах леса и дождя. Гермиона оборачивается через плечо, обнажая зубы в улыбке. Тепло. Хихикающая груша на картине. Розовый, кровь на запястье. Я н е д о л ж е н л г а т ь. Пила, визжащий звук. Кто… Кто я? Удар по самодовольной роже слизеринца. Гигантские тыквы сталкиваются лбами со шрамами. Смех, топот ног. – Гриффиндор! – Красный – это боль? Так высоко. Надо сломать шкаф. Украденный поцелуй жжет губы. Гарь. – Я волшебник? Но я ведь Гарри. Просто Гарри. – Я просто Гарри. /Флешбек/ Он все чаще говорит сам с собой. Ему нужна помощь и как же это очевидно. Но он чуть не прирезал меня. Чуть не прирезал. А с тех пор, как тело Парвати не нашли после того налета на лагерь, нам всем лучше беречь свои мешки с костями. От Патил вряд ли осталось что-то похожее на человека. Я так устал. Я так смертельно устал. Я устал жить. В постоянном кошмаре. Кошмаре, который не прекращается ни на секунду. Я не могу ничего. Только не закрывать глаза. Иначе кошмар станет реальнее. Драко сопит у меня на плече. Я не могу. Пока не могу. Его вырубило от усталости, он не спал пять суток. Похож на лемура. С такими огромными навыкате глазами и впалыми щеками. Живой мертвец. Рон бредит, он слетел с катушек. Совсем. Так страшно слетел. Он не помнит ничего, кроме смертей. Два дня назад Обливиэйт слетел, и он вспомнил, что Молли сгорела заживо в подвалах Лестрейндж холла. Он носился по лагерю, поливая все наши костры водой, верещал, пускал слюни и невнятно мычал. Гермио… Грейнджер наложила на него еще один обливиэйт. Я думал, что дементоры высасывают душу. Нет. Он уже без нее. В нем не осталось рассудка. Он больше не. Не. Драко на моей плече шевелится и нервно дрожит, ему снится кошмар. Я рывком вытаскиваю его оттуда. Он кричит от бессилия и злобы, утыкается лицом в мою спину. Мы Не. Мы тоже уже совсем Не. Я бреду, припадая на изрядно покромсанную ногу. Кровь хлестала как из ведра, но я наложил магический жгут. Его нужно найти. Я отодвигаю левитацией догорающую палатку. Под балками валяется чье-то обугленное тело. Уже неважно чье. Мы их не спасли. От самих себя. Я дошел. Здесь на краю лагеря больше всего крови. Земля буквально вся в ней. Зараза распространялась внутри ядра, пока мы лечили наружу. Под защитным куполом крутится и мечется рыжеволосая фигура, изрыгая поток режущих заклятий. Гермиона ранена, как и я. Кингсли еще держится. У Лонгботтома фигура странно изломана, он перекинут через телегу, где мы хранили зерно. У Невилла отсечен скальп, он залитыми киноварью глазами отдает последнюю почесть небу. У меня кружится голова и печет в груди. А Малфоя нет. Больше нет. Плечо подставить некому. Что-то кислое течет в горле вниз в самый желудок. Я так и не сказал ему, как ненавижу за спасение. Я так и не сказал, что завидую ему до смертельных искр перед глазами. Гер-р-рой. Рональд Биллиус Уизли сошёл с ума окончательно 4 числа четвертого месяца, спустя месяц после своего 22-х летия. Он убил двадцать человек из Легиона, которых в пламени сумасшествия принял за Пожирателей. Рональд Биллиус Уизли был убит Авадой своего лучшего друга Гарри Джеймса Поттера при попытке наслать Круциатус на Кардинала Легиона Гермиону Джин Грейнджер. Это было милосердие, а не жестокость. /Конец флешбека/ Тело сухо воет, скребясь затылком об острые камни около Черного озера. Тело не переставая гореть фантомным огнем внутренней безумной боли аппарирует на высоту нескольких ярдов. Никому не интересна рухнувшая камнем вниз черная фигура. Мутная вода озера давит и толкает на глубину. Гарри Поттер облегченно позволяет топить себя. Он расслаблен, падает в уплотняющийся слой воды, растворяется во мраке. Воздух не нужен. Он давно научился без него. Здесь, где солнечный свет пробивается на глубину лишь неясными всполохами он наконец открывает глаза. Зелень утягивает в скручивающийся водоворот аппарации.***
Морфин Гонт тревожно поднимает лохматую нечесаную голову с картонки, служащей подушкой. Невнятное шипение срывается с языка. Он почувствовал сильного волшебника. Змеи по углам шипят и копошатся, сползаются, обвивая потомка Слизерина по всему грязному нагому телу. Дверь лачуги сбивает с петель после трех оглушающих резонирующих в углах строения ударов. Морфина пронзает частоколом острых змеиных зубов, яд бежит по его телу. Грязные колтуны трясутся и рвутся, когда тот катается по полу в попытке стряхнуть с себя комок склизких тел. Говорящий приказывает. Когда Поттер достигает тела Гонта, тот уже труп. Его лицо обезображено и раздуто от отеков. Все тело сплошь в багровых метках и отверстиях, из которых сочится кровь вперемешку с ядом. Окостеневшие пальцы левой руки с хрустом отделяются от тела. Поттер равнодушно рассматривает перстень с черным камнем. Глаз Даров Смерти издевательски смотрит на него. Старшая палочка была переломлена им в битве за Хогвартс. Камень развеян по ветру Волдемортом. Мантия не спасла Полумну Лавгуд от того, от чего должна была спасти. Навечно невидимое «то что осталось» от Лавгуд кануло в лету. Наутро жители Литтл-Хенглтона вместо хижины Бешенного Гонта на холме увидели выжженную дотла, жутко разрытую, раскуроченную равнину. Раз, два, три, четыре Мы идем, карманы шире. Пять, шесть, семь, восемь, Ничего у вас не спросим. Девять, десять, сорок два Кровь закапала с ножа. Тридцать восемь и хорек, Наступает Рагнарек.