Последний же враг истребится – смерть

Годрикова Лощина. Он появился там, где все началось и закончилось, ровно на исходе последнего дня седьмого месяца, когда багровый закат окропил мшистые холмы киноварью. Появился тихо, без спецэффектов и светопредставления. Просто вдруг мягкий мох и мелкий кустарник оказались примяты Телом, облаченным в то, что раньше имело вид добротного кожаного плаща. Шли секунды, складывались в минуты, неумолимо отсчитывая бег времени. Тело вспомнило, что еще не мертво и со стоном село, стремясь не потревожить взрывающиеся фантомной болью конечности. Ну да, сложно заставить мозг сразу поверить в то, что отсеченная по бедро минутой ранее нога все еще на месте, все еще шевелится, все еще облачена в крепкий ботинок из шкуры огнекраба. Тело еще пару секунд привыкало к собственной цельности, после чего тяжело встало на ноги и чеканя шаг направилось к мерцающему огнями поселку с волшебным названием «Годрикова Лощина». Он шел, приминая грубой силой можжевельник, крепкие руки, все в наручах и щитках, мерно покачивались вдоль тела, сжимая волшебную палочку. За спиной обреченно и упрямо реял огрызок гордого плаща. Растрепанный ежик темных волос едва ли скрывал обезображенное увечьями лицо. Вот пересекает бровь тонкий и длинный надрез – меткий коготь кого-то из Фенрировских выблядков, вот растеклась на бледной щеке клякса ожога – ублюдок Эйвери до самой смерти любил играть с огнем. Вот ямка на скуле – Яксли курил отвратительные маггловские сигареты и в приступе человеколюбия тушил их о человеческую плоть. Шрамы, много шрамов. Так много, что уже не важно сколько, все равно завтра появится новый. И только один из них, как насмешливая точка отсчета. Только один, самый первый, имел значение. Вольфсангель. Молния. Росчерк смерти на полотне жизни. У тела, бредущего в никуда, было имя, известное каждой крысе, и глядящие сквозь мир мертвые зеленые глаза. Гарри Джеймс Поттер уже очень давно умер, но почему-то остался жив. /флешбек/ Не надо, пожалуйста не надо, хватит, хватитхватитхватитХВАТИТ. Тяжелый удушливый металлический запах крови ввинчивается уже даже не в нос, в сам мозг, кажется. Он уже отпечатался в подсознании, осел на рецепторах и все. Он останется там, даже если вокруг будет цветущее благоухающее поле алых маков. Запах впитался в невзрачные стены лачуги, где нас держат. Впитался в мое платье, которую егеря насмешливо назвали тюремной робой. Они ведь и правда обрядили меня в платье прежней хозяйки поместья. Я видел, как они стаскивали его с ее мертвого старого тела. Рон тогда блевал долго. Я бы и сам рад был, но желудок оказался пуст. Я царапаю собственные щеки и слышу, как в соседней камере Колин методично разбивает себе лоб о решетку. Сидит и как безумный бьется о металл. Денниса обезглавили у него на глазах три дня назад. Знаете, хуже запаха только звук. Крик. Высокий и пронзительный. Боль, так много боли, в глазах пляшут светлые точки, они такие неправильные в этом темном месте. Щеки уже расцарапаны, на лице не осталось живого места. Колин затихает, теряя сознание от сотрясения мозга. Захария в камере напротив валяется грудой переломанных костей, мяса и сухожилий, бездумно таращась мертвыми серыми глазами в узкое вентиляционное отверстие нашей тюрьмы. Крик. Хватит. Не надо. Запах. Боль. Крик. Я, кажется, прокусил ладонь. Все повторяется. Я говорил, что крик хуже? Я беспросветно туп. Хуже, когда он прекращается и не оживает вновь. Когда Захария замолчал, то вернулся в камеру в виде котлеты. От мыслей про еду в животе поднимается склизкая волна отвращения и тошноты. Шаркающие шаги егерей, кислая вонь немытых тел, удушливый запах крови усиливается. Пряный, гнилой, режущий глаза. Решетка в мою камеру открывается, они что-то говорят, смеются, одаривают меня Круцио вместо Жалящего. Я уже боли не чувствую, они не знают. Не знают, а пытаются. Какая боль может достать мой разум? Я же уже не живой даже. Совсем не живой. Живой, понимаю я. Живой, потому что разум затапливает огнем сумасшествия, а из высушенных склер не выкатывается ни одной слезы. Живой, потому что и без того уничтоженную душу рвет в клочья палитра. Лазурь преданных глаз, обезображенное лицо, порванные на лоскуты веснушки, длинные рыжие волосы, обвивающие и сшивающие перемолотые в крошево органы, и кости. Рон через две камеры от меня воет, верещит, плюется и плачет. Удивительно, что он еще может. Меня безвольным мешком выволакивают из камеры, провозя по ошметкам того, что раньше было Джинни Уизли.

///

Здесь светло. Гораздо светлее, чем в провонявшей кровью темнице. Здесь мне в глаза светит яростное солнце сквозь красивые витражи на окнах. Они пытают меня уже два часа. На мне нет живого места, ни внутри, ни снаружи, нигде, но душа зачем-то держится. Зачем? Рассеянно думаю, что у меня нет костей в правой ноге. Но это подарок вообще-то. Сначала они все их сломали. Они что-то говорят. Что-то пытаются у меня узнать. Проезжаются Круциатусом по мозгам. Солнце такое яркое сегодня. Что-то заслоняет его. Не здесь. Там. Я улыбаюсь окровавленным ртом, запрещая себе моргать. Егерь пинает меня по отрытой ране на левой руке. А я булькающе хохочу. Потому что нет меня больше. Не осталось ничего. Все там, в ошметках верных друзей, валяется опорожненным сосудом, рыжим на красном, лазурью на мясе. Я окклюменцию так и не изучил. А больше и незачем. Безумие – оно надежнее. Витражи взрываются разноцветным дождем. Посреди пламени перекрестных заклинаний и трупов врагов я вижу магию тех, кто пришел за мной. За мной всегда приходят. Ярость Гермионы Грейнджер ощущается глотком янтарного виски. Кардинал Легиона Повстанцев сравняет это место с Преисподней. /конец флешбека/ Из транса выводит скрипучий голос экономки. – Платить будете, мистер…? – она брезгливым взглядом рыбьих глаз пробегается по стоящему перед ней щуплому забитого вида плюгавому мужичку в синем фраке. Мужичок суетливо кивает, вываливая на стойку несколько купюр, с отпечатками жирных пальцев и чем-то неприятно желтым. Экономка все так же брезгливо смахивает деньги дощечкой в мешочек и отводит посетителя в свободную комнату на втором этаже. Там она скороговоркой сообщает о том, что из окна дует, а правая половица у окна скрипит, после чего убирается. Сбросив сгенерированную наобум личину вместе с плащом, Гарри Поттер становится посреди провонявшей плесенью и сыростью комнаты и прикрывает глаза. Палочка в его руках едва видна, от всполохов и магии гудит воздух. За минуту гнилая комнатка гостевого дома на краю Годриковой Лощины превращается в нерушимый бастион на одну ночь. Завершив стандартную вечернюю процедуру, Мальчик-который-давно-должен-был-сдохнуть солдатиком укладывается на жалобно скрипнувшую кушетку и закрывает глаза. Это не для сна, он уже давно разучился спать – только дремать. Гарри Поттер думает. На дворе февраль 1982 года. Лорд Волдеморт убил семью Поттеров пять месяцев назад и тогда же развоплотился. 21 год спустя, в 2003 году Гарри Поттер убил Томаса Марволо Реддла вместе с собой. Очистить сознание помогает пара резких вдохов и выдохов. Поттер мучительно думает. Вспоминает. Уже не больно. Уже никак. Тогда, в битве за Хогвартс, ему не дали отправиться на смерть. Он хотел, уже почти даже вышел из школы. Только вот мозги Гермионы Грейнджер не зря были достоянием нации. Она поняла все первая, как всегда. И потом начался кошмар длинною в пять лет. Друзья и остатки Ордена вцепились в него клещами, устроили консилиум, решили отсидеться, а когда он пытался сопротивляться, то спеленали заклинаниями. Беззвучно рыдая под Силенцио друзей, Поттер вдруг четко понял – воля Дамблдора не будет исполнена. В тот мордредов день погибло так много народу. Поттер малахольно думает, что именно с той даты в его мозгу поселилась эта вонь. Запах крови. В каждой клеточке тела. В голове. В пронзительном вопле сознания. Пожиратели, великаны, дементоры, инферналы, оборотни и пауки не пощадили никого. Улепетывая из догорающего полуразрушенного Хогвартса, поскальзываясь на крови и оторванных обезображенных конечностях, орденцы не спасли Британию. Они обрекли себя на кое-что хуже смерти. Наверное, это был первый раз, когда Поттер вдруг догадался до правды первым. Он, а не Грейнджер. Мертвые глаза Снейпа, Лаванды Браун, Люпина, Тонкс, Корнера, Падмы Патил, Кевина Уитби, Финч-Флетчли, Фоули, Кеттлбери, Кэти Бэлл, маленькой Санни Диггори и многихмногихмногихмногих свели Поттера с ума сразу после того, как он догадался, что они могли остаться живыми. Если бы только он… Если бы он что? Не рождался? Несусветная чушь. Если бы ему хватило безрассудства все-таки сунуться в пасть смерти. Он не сунулся. Повстанцы, гордо именующие себя Легионом, раз уж Орден распался, обосновались в старых развалинах замка Уэсл к северу от Клиффорда. Во главе оппозиции быстро оказались Кингсли Шеклбот и Гермиона Грейнджер. И началась новая шахматная партия. Поттер к тому моменту уже не сопротивлялся. Он делал, что скажут. Он поднимал палочку на тех, на кого укажут. Он пытал тех, кого накажут. Он перестал считать потери. Да и зачем? После каждой вылазки двоих-троих стабильно не досчитывались, пока к Легиону не присоединились бежавшие от контроля нового министерства две группы авроров спецподразделения Химера. Химеровцев было всего 18, зато каждый из них стоил пятерых средних магов. Поттер сдерживал проходящую по загривку дрожь омерзения всякий раз, когда химеровцы натаскивали бывших школьников на изматывающих тренировках. От Пожирателей химеровцы отличались только названием и стороной. /флешбек/ Хриплый каркающий смех врезается в барабанные перепонки. По дрожащим рукам хлестко проходится кнут, едва не лишая палочки. – Заново, Поттер-р-р. – щерится Оксли, брезгливо оглядывая грязного и дрожащего парнишку перед собой. Тот зло, но без энтузиазма вскидывается, за что получает хлесткий удар по спине. Через изодранную ткань с неприятным хлюпаньем брызгает кровь. Избранный жалким кулем падает на землю и мычит от боли, за что получает еще один удар. – Не будешь стараться, приведу сюда твою подружку, будешь тренироваться на ней. – хрипит Оксли, – Еще раз, щенок! – – К-круцио! – стараясь унять внутреннюю дрожь, выкрикивает парень. Магл перед ним наконец-то орет от боли. За спиной хрипло смеется Оксли. Тренировка продолжается. Зеленые глаза светлеют, на глубине сузившихся от страха зрачков тлеет безумие. /Конец флешбека/ Тело просыпается рывком. Мгновенно вскакивает – задеревеневшее, оно замирает в боевой стойке, пока глаза сканируют обстановку. Не обнаружив опасности, Тело заставляет себя вспомнить, что у него есть имя. Поттер, снимает навороченные вчера чары с помещения и аппарирует.

***

Графство Суррей. Литтл-Уингинг сейчас привычно тих и спокоен. Мерно шуршит снег на ветках, куда вспархивают нахальные воробьи, скребет лопатой случайный дворник. Городок находится в сонном оцепенении, здесь все по-прежнему. Только Тисовая улица выглядит не так. На Тисовой улице пахнет кровью и смертью, на ней изморозь боязливо укладывается на калитки. Темная крепкая фигура в странной длинной одежде монолитом застыла напротив дома номер четыре. Топь зеленых глаз прожигает взглядом идеально выбеленную парадную дверь. Поттер мрачным равнодушием давит в себе память. Жизнь столько раз делилась на «до» и «после». Это «до» он уже почти не помнит. Надо убедиться, прежде чем начинать свой персональный конец. Надо. Выбеленная дверь тихо робко вздрагивает, но не смеет подать звука, когда волшебник толкает ее, вторгаясь в дом. Он выглядит так уродливо и неправильно посреди этой светлой прихожей. Рука в грубой перчатке из драконьей кожи без прикосновения отворяет задвижку на маленьком чуланчике. В корзине на старых одеялах сопит черноволосый малыш с кровоточащим шрамом на лбу. Корзинка с ребенком плывет по воздуху, окутанная чарами невидимости и тепла. Замерший мертвенный взгляд зеленой топи в глазах Поттера-старшего искажен болью. Пустырь безлюден, здесь нет даже вшивого кустарника. Только мусор и доски, только ветер и редкие снежинки. Только два тела с одинаковой душой, одинаковым прошлым. Зато с разным будущим. Очерченный багровой кровью круг, снег пропитан этой грязью, этой гнусью, воздух звенит от магии и тьмы. Ребенок в корзинке надрывается плачем, трое неизвестных оборванцев из Лютного валяются на углах эктограммы с перерезанными глотками и выколотыми глазами. Мерный речитатив на кельтском. Вспышка. Вторая. Звон и визг струн. Ребенок замирает. Поттер хрипло вышептывает последний слог и валится на колени, смазывая кровяной круг. Тухнут зеленые глаза. Тело все еще зачем-то помнит, что его имя Гарри Джеймс Поттер, пока отходит от Тисовой, 4 на безопасное расстояние и аппарирует. В графстве Суррей, городе Литтл-Уингинг, Тисовой улице, доме 4 на чистых одеялах и удобной подушке в маленьком чулане под лестницей лежит и мирно причмокивает губами Гарри Поттер. Он пахнет молоком и детством, он пахнет зарей новой светлой эпохи. Шрам на его лбу бледен и почти сливается с кожей. /флешбек/ Его находят полуживого или полумертвого, это как кому удобнее. Правая рука висит плетью, лицо залито кровью из глубокого пореза на брови. Поляна, где он лежит выжжена дотла и залита кровью. Пока над его ребрами порхает лечебное заклинание Парвати. Спустя пару дней, когда его полностью ставят на ноги, он является на отчет к Грейнджер. Гермиона серая лицом от стресса и постоянного истощения от защитных заклинаний. У нее на виске седая прядь – подарок Беллатрисы, а один глаз закрывает черная кожаная накладка, скрывающая страшный темный провал вместо бодрого карего блеска. В единственном оставшемся оке бывшей гриффиндорки плещется злость. Она орет на индифферентно смотрящего сквозь нее Поттера о том, что он провалил миссию, что должен был доставить Фенрира живым, что ему было приказано сразу после миссии возвращаться в лагерь, а не идти и вырезать поселение оборотней Сивого. В палатке кроме них никого нет, Шеклбот на задании. Вопли Грейнджер давят на слух и на мозг. Поттер лениво морщится от скребущих затылок звуков, резонирующих в черепной коробке. – Ты не слышал приказа Кингсли?! Оборотни были нужны НАМ. Без Сивого они лишь стая шакалов, мы могли переманить их на нашу сторону, уже было готово соглашение, мы бились над ним три недели, Поттер! Три! Ты три недели делал что?! А я тебе скажу, что! Ты. Сидел. Без. Дела. А потом похерил все труды! Пока я тут рву жилы, вы с Роном даже не пытаетесь мне помочь. – она зло выдыхается, от нее неприятно тянет запахом немытого тела, волосы сальной паклей затянуты в косу. С тонких губ срывается невольный вскрик ужаса, когда Гарри смазанной тенью оказывается вплотную к ней. Он напирает на нее, давит магией, что удушливым шлейфом разворачивает свои кольца. Ей некуда отступать, в поясницу давит стол. Зеленые, обезумевшие, яркие глаза прямо здесь, перед ней. Поттер смотрит на нее не моргая, слегка склоняя голову набок. Палочки в его руках нет, но Грейнджер чувствует – сейчас она Поттеру не нужна. Он тянет носом неприятный запах и зло щерится, когда изо рта вылетают шипящие звуки. – А где ты была, Грейндж-ж-ер, когда их ломали? Когда каждую кость по кускам и наружу? Ты видела ведь тело Джинни, Гермиона. Ви-и-дела. – он наклоняется еще ближе к ее уху, чтобы ввинтить в ее гениальный мозг всю эту грязь и боль. – Это псы Сивого сделали с ней, Гермиона. Я вернул долг. Скажи спасибо, что я просто обезглавил их, а не заставил Легион смотреть, как сдираю с каждого кожу живьем. – он разворачивается и уходит, унося с собой удушливый холод магии. Грейнджер обессиленно сидит на полу у стола, стараясь не плакать от усталости. Мерлин, им всего 20 лет. Поттер чеканит шаг, пока идет к своей палатке и ждет, пока звон в ушах пройдет. Перед ним боязливо расступаются младшие члены восстания, более старшие провожают напряженными опасливыми взглядами. Каждый из них доподлинно знает – Поттер самолично уничтожил 98 оборотней вместе с вожаком. Поттер доподлинно знает, что Рон сходит с ума, ему каждую ночь являются мертвые члены семьи. Он плачет и мечется в собственной постели, и зовет Джинни, которую они даже похоронить нормально не смогли. Знает, что Рон недавно чуть не прикончил его, спросонья приняв за врага и порвав сухожилие магловской заточкой. Хорошо, что на предплечье, а не сердце, куда изначально целился. /Конец флешбека/ Тело содрогалось на пыльном сыром полу дома Дамблдоров в Годриковой Лощине. Оно рвало на себе кожу, впиваясь в лицо короткими обрубками ногтей, рвало упрямый ежик волос. Оно не помнило почему должно бороться. От Гарри Джеймса Поттера там почти ничего не осталось. В теле осталась Война, Кровь и Смерть, щерившиеся друг на друга в странной ненависти. Два абсолютно одинаковых кусочка крестража поглощали друг друга, чтобы стать единым целым. Гарри Джеймс Поттер вытаскивал свое сознание за шкирку из Бездны, лихорадочно шепча странные слова: – Дневник, Кольцо, Медальон, Чаша, Диадема, Змея, Я… Дневник, Кольцо…