Солнце которое не светит

Румяное солнце грело лучами кромку пепельной пустоши. Несмотря на отвратительно мрачное состояние леса, деревья все еще живы. Чащу спасли, но большая часть лесных посадок была поедене пожаром. Спасибо Каламару и его подчиненным. Хоть где то этот сопливый кальмар был полезен. Они прорыли каналы и пустили воду в качестве защиты, парарельно туша горящие участки. Чаша больна, и больна тяжело. Она больше не отзывалась на зов Лешего, не отзывается на мольбы животных и жалобные стоны деревьев, что царапали верхушками синеву небес. Листья облетали и рассыпались ковром под ногами, противо треща и жалобно скрепя сухими краями об обугленные ветви и сучки. Повалены деревья, с все еще горячими стволами, обуглившиеся, посеревшие и рассыпающиеся в труху, и пепел ветви. Этот запах. Запах пепла и жженой травы. Запах берез и сосен, что желают залечить свои раны, рассыпая природный сок. Не смотря на столь плачевное состояние леса. Эти мелкие создания смеют у нее, что то забирать. Они продолжают охотиться, ходить за ягодами и грибами. Будто лесу станет легче, если его обворуют. Всем известен хозяин этих лесов, все знаю об этом создании и его пастве. Мало кто смеет совать свой нос в обожденую чашу. Да только и этим созданиям нужно жить. Они не могут не есть. Им нужны семена и лечебные травы. Лесу тожно нужно лечиться. Двое охотников, молодой подмастерий и его седобородый учитель. Рыжий кучерявый парень с вьющимися волосами, словно пламя струились по его светлому лицу. Черные волосы бывалого охотника с ярко выраженой сидиной, с пробивающимися выгоревшими прядками. Мужчина старый, был тут не раз, знает этот лес как свои пять пальцев. Леший знает и его. - Погоди, касатик, прежде чем в лес заходить. Задобрить духа то надо. - Его обветренная совсем легкая жилетка и рубаха из тоненького сплетения Лена, это не та одежда, в которой стоит ходить в лес. Лапти с перевязками и тряпичные штаны. - Старче, вы верите в эти мутные сказки? Бред ведь это! - Задорный голос парня, что стоял у обожженых сосен и освещал своей лучезарной улыбкой старика, раздала через чур весело, для столь печальной ситуации. Одет парень получше деда. Более теплые вещи, валенки, хорошие варежки. Ребенка одевали лучше старика. - Ты, так не раздувайся. Вы, молодые, видали еще мало. Говорю задобрить надо. - Грубоватый голос старика, с тихим хрепением и еле уловимым гоготанием присек попытки проскочить в лес быстрее положенного. Не много они оставили, им тоже тяжело, на жизнь не хватает. Ни еды, ни чистой воды. Вот и обворовывают чащу. Это не оправдание, конечно. Но и сделать они ничего не могут. Мужчина и паренек скрылись в еще живых ветвистых чащебах, перебираясь через меленьку речушку. На старом, иссохшемся пне, что погорел в внутри, частично обгорел корой и практически рассыпался в труху, было оставлено не так уж и много. Бутылка мутного Полугара (вино из хлеба) и пачка промокших сигар. Впринципе, лучше чем ничего. Мутная рыжеватая бутылка с еле заметными разводами, завернутая в обрывок мешковины с сыплющемся краем. Бутылка была заткнута грязноватой тряпкой с черными разводами глины и земли, которая, возможно, была раньше девичьим белым платком. Бутылка сама по себе была грязной, можно было заметить размытые пятна пепла и свежей земли. Сигары были завернуты в рваный кусок поскани(грубая ткань из конопли, не крашеная), с еле заметными крупицам пороха и мелкой трухи в перемешку с мохом. Вроде как неплохие, но, понятное дело эти сигары не могут быть хорошими. Люди эти бедные, как и множество таких же созданий. Леший забрал подношение. Садясь на поваленное дерево, которое прожрали термиты и добил пожар. Коронка дерева рассыпалась, от чего кора обмякла, легко прогибаясь под весом епископа. Леший стянул тряпку с горлышка бутылки, засовывая рваный лоскуток в темные карманы. Ему плевать, грязная бутылка или нет, насколько промокшие были сигары, насколько мерзко сварено вино. Хранителю леса нет уже дела. Все стало таким бессмысленным. Он потерял связь с лесом, он больше не слышал голосов деревьев и нежный ропот трав, не находил трель птиц столь нежной и убаюкивающий. Голоса птиц стали бить по ушам, словно старая расстроенная скрипка, столь глухие и нудные трели. Однотипный тон и грубый гаркающий голос Воронов, и вездесущих Ворон стали более нежные, нежели трели Скворцов и Синиц. Когда каждое создание в лесу стало напоминать пустых и бездухных существ, с расстроенным видом и полностью высохшей душой, Лешему стало плевать на судьбу этих обгорехыл останков. Епископ отпил мутную бурду из бутылки, едкий привкус хмеля и хлеба ударил по вкусовым рецепторам. Леший сморщился от едкости и приторности напитка. Замотанные в желтоватые бинты ноги, мелко дрожали от обжигающих их ветров. Бледная кожа покрытая волдырями, с отслаивающимися кусками, пепельными остатками, запёкшейся кровью и деформацией конечности. Самое мерзкое зрелище. Оставленный алкоголь был мерзок, слишком перенасыщен хмелем и пересоявшимся хлебом. Отфильтровали тоже хреново, чувствовались крошки и размякшие остатки хлеба. - Леший... Голос старшего епископа раздался весьма недалеко. Прямые фиолетовые волосы обромояли узковатое и тощее лицо старшего. Леши не зрячь, но корона все видела, видела эти выступившие морщины у глаз, эти похудевшие запястья, эту бледноту в коже и постоянно спутагые волосы. Корона видит и сообщает об этом Лешему. Лесному хранителю было отвратительно смотреть на старшего. Раньше Шамура был более живой и привлекательный, нежели сейчас. Старший больше походил на старика, очень худого и жилистого старика. С длинными, узловатыми пальцами, строгим взглядом и мягкими прядями. - Я же просил тебя не покидать "Шёлковую Колыбель", тебе только недавно стало лучше. Лучше. Это еще как посмотреть. Да, его больше не кидало в жар, не сводило от холода и не было лихорадкой. В таком случае, ему действительно стало лучше. Но Лешему нет дела до своего здоровья. - Как же мне похуй, ты бы знал. Старшего как кипятком обдали, матерщина, да откуда самый младший из них вообще знает эти выражения? Он был в смятении, не ожидал такой грубости, ну или как минимум нецензурно лексики. - Я не узнаю тебя брат... - Ты родного черепа не узнал, брата он не узнал. Ну удивил... Эта грубость, как у него хватает духу? Хотя, Леший разбит, подавлен. Старший знает это. Знает, что это больно, больно потерять почти всю свою верную пассию, потерять родные чертоги. Но пепел благороден, живителен, самое лучшее удобрение. Так почему, вместо того, что бы засаживать сожжённые участки, вместо того, что бы лечить деревья, Леший спивался? Это совсем не похоже на него. - Ты обещал не покидать "Шолковую колыбель"... - Да? Мне плевать. - Тебе ведь больно, я могу принять твою грубость в связи с обстоятельствами, но намеренного причинения себе боли. Уж прости, не могу. Леший громко стравил воздух, отворачиваясь от старшего, недовольно шипя и тихо кашляя от сигаретного дыма. Смотреть на брата в таком состоянии больно, он убивает себя, мучает тело и изводит душу до морального истощения. Хозяин леса осушил бутылку за пару глотков, там не так уж и много оставалась. Это варево приобрело более сладкие нотки, до жути приторный и яркий привкус бил по репецторам, отдаваясь куда-то в подсознание, закрутичаясь тугими узлами на всех предубеждениях. Лучший поднялся с трухлявого пня, дела пару кривых и некозистый шага к брату, не только пострадавшие конечности но и сильное алкогольное опьянение задевали вестибулярный аппарат епископа. Белоснежно тонкие пальцы сдавили темный ворот мантии брата, чувствуя колючую золотистую строчку узоров под пальцами. Белый острый нос, что напоминал сучок от дерева, ударился о недовольно сморщенный нос брата. Нежно жемчужную кожу обдало теплое дыхание брата, чужие руку легли на худые плечи Лешего, стараясь осторожно отодвинуть младшего. Шамура недовольно заклокотал, легонька надавливая на хрупкое тело молодого родственника. - Леший, отойди. Младший стравив воздух недовольно закатил голову, давая брату понять, он никуда не уйдёт. Руки сильнее сдавили ворот, резко дернув на себе, заставив старшего епископа отдаться вперед, дабы не испортить мантию. Тонкие розоватые губы впились в темные губы брата. Шамура выпал из мира на пару минут, не понимая, что делает младший. Но как только осознание пробилось в разуме, старшего как водой окатило. Хранитель леса, будучи пьяным, кажется не очень то и волновался о их родстве, ну братья и братья. Только то? Тихий удовлетворённый вздох и скользящие прикосновения холодных, изящных пальцев к прямым фиолетовым прядям, заставляли засунуть собственные мнения глубоко себе в глотку и послушно стоять на месте. Леший разбит, он остался без культа, без поддержки в лице леса и родственников. Епископы были заняты разборками, до душевных терзаний младшего, им было невдомёк. Они жаждали выяснить, кто погубил "Чащу" и непосредственно, наказать виновных. Но толку от поиска не было, а лес тем временем, успешно догнивал на пепелище. Леший стал походит на фарфоровую куклу, податливый и послушный, постоянно молчит, иногда казалось, младший и вовсе не двигался. Замрет в указанной ему позе, так и будет сидеть, пока не прикажут поменять позу, даже нет, пока его не подвинут, пока не заставят шарниры двигаться, пока сами не подвинут руки и ноги, пока не поправят пряди, не установят голову в удачном положении, Дешийне шелохнётся. Это пугало, его неподвижная фигура моячила в тени, он стал похожим на призрака, всегда в тени, всегда молчит, всегда все видит. Очередной вздох и не самые пристойные звуки, младшему кажется нет дела до попыток старшего отстранится. Тонкие руки легли локтями на плечи старшего, выпрямляясь, расслабляя кисти, заставляя пальцы болтаться позади чужой спины. Леший все таки отклеился от губ брата выдавая не далеко не те фразы, которые Шамура хотел бы сейчас от него слышать. - Раз так хочешь помочь. Утешь меня, прими меня и мое тело, поверь, мне станет легче. - Не думаю... Ты пьян, тебе нужно отдохнуть.