Декадентство

С последнего сообщения Вари прошло уже больше двух недель. Это из-за Влада? Из-за его слов… Даже не слов, а оскорблений? Дима ни разу не поговорил с ней. За эти две недели произошло многое. За эти две недели Матвеев погрузился в жуткую апатию. Не сказать, что Варя была самой главной причиной, однако она все-таки играла в этом роль, пусть и более значимой была встреча с семьей. Дима спустя неделю самолично приперся на порог родительского дома с братом. — Явился, — русая женщина с полотенцем в руках распахнула дверь. Братья не так и не поняли, кого мать осуждала больше. Мишу за то, что он буквально сбежал, или Диму за то, что он был тем к кому сбежал Миша. Старший выдержал презрительный взгляд матери. Отца Дима не застал, наверяка снова работа. Матвеев попытался поговорить с женщиной, но та лишь развернулась, ушла и захлопнула дверь на кухню. Дима видел, как Миша виновато пялится в пол, желая провалиться под землю. Видел, насколько он боится свою собственную мать. Диму очень сильно это разозлило. Он скинул с себя куртку и ботинки, кинул брату: — Разувайся, — и отправился на кухню вслед за матерью. Женщина убиралась на кухонном гарнитуре. Матвеев встал возле стены и положил руки в карманы. — Не ругайся на него, — начал Дима, чтобы сразу не отхватить за то, как он разговаривает с матерью. Если бы он спросил «зачем ты ругаешься» это уже была бы претензия, а за такое прилетает по лицу. — А что ещё мне сделать?! Избалованные дети. Ничего не могут сделать нормально, — зелено-карие глаза взглянули на Диму. — Тебе так нравится говорить о нас в третьем лице? — парень нахмурился. — Тебе лишь бы найти за что прикопаться к матери, которая вас вырастила и воспитала? — мать снова отвернулась от ребёнка, убирая столовые приборы в отсеки под них, громко кидая их, так что стоял невыносимый звон, и захлопывая ящики. — Я не прикапываюсь к тебе, я просто хочу чтобы у нас хоть раз в жизни было всё нормально, — на языке снова появляется вкус, такой старый, но от этого не менее едкий, вкус отчаяния. Дима вмиг становится слишком маленьким для этого мира. Дима поднял брови вверх, но опустил голову. Аргументы железные. Он шёл по тактике «пытаюсь сдерживаться, но сейчас она что-то скажет, и я взорвусь». — Твой отец также всю жизнь говорит, — она швырнула тряпку на столешницу. Да блять. Ожидаемо. Настолько очевидно, что уже даже не триггерит, уже даже не… да кого он обманывает. Всегда будет обидно. Некоторых людей просто нельзя исправить. — Обеспечили вас всем, а вы сбегаете как крысы один за другим. — Может быть пора задуматься почему так?! Почему дети, которых ты растишь, просто не могут быть счастливы! — парень стал резво жестикулировать. — Ах, так вы ещё и самые несчастные. Вот что ему надо?! — женщина мотнула головой в сторону коридора, подразумевая Мишу. — Ему надо чтобы ты не орала на него и не пиздила за каждый пустяк, — Дима сжал челюсть до боли. Внутри головы был слышен скрежет зубов. — Вон отсюда! Ушёл с кухни. — Я хочу поговорить с тобой! — А я нет. — Ты не хочешь поговорить со своим родным сыном? — от такого заявления Диме стало до боли обидно, а от того — просто смешно. — Если бы я знала, что мой сын будет таким, — выделила она тоном с презрением, — то вообще бы с ним не разговаривала, — женщина даже не взглянула на него. — Ты и так не особо это делаешь. — Значит заслужил. — Заслужил чем блять?! Тем что родился? Тем, что, извините, за ребёнком, которого ты выбрала родить, о, Боже, оказалось надо ухаживать и иногда разговаривать с ним?! — Я всегда уделяла тебе внимание. — Да, ор за мои ошибки — это ахуенное внимание. — Прекрати, ты отвратительно себя ведешь, и брата ещё чему-то учишь. Какое право ты имеешь забирать у меня моего ребёнка? — Я его не забирал, он сам ко мне пришёл! Потому что ты видимо совсем выжила из ума. Тут Дима резко осознал, что похоже он подставил Мишу этим заявлением. Женщина замолчала, составляя посуду. Вся её поза говорила о том, что она права и не признáет ни единой ошибки. — Нормальные дети помогают своим родителям. — Ты никогда ничего не говоришь! Как я могу знать? — Тебе что пять лет? Ты догадаться не можешь? — Почему я должен догадываться о чём-то, если ты можешь сказать об этом словами через рот. — Какой же ты противный. — Что… Ты серьёзно думаешь, что наш диалог должен строиться на этом? Черт возьми… Извини за правду получается? — Ни капли правды в твоих словах. — Я не понимаю, чего ты от меня хочешь сейчас? — Веди себя нормально. — Я нормально себя веду, — разговаривает Дима на повышенных тонах, становясь всё громче, — но ты так и наровишь меня задеть. Он подступает вперед, желая заглянуть в глаза матери. — Я пришёл поговорить о Мише, чтобы ты может поняла свои ошибки и была для него лучшей матерью, чем была для меня. — Я плохая мать? «Глупая… глупая женщина» — и Дима ненавидит себя за свои мысли, и Дима думает, что прав, и Дима раз за разом чувствует обиду. Он не злится, ему обидно, что он такой. Какой? Он не знает. — Опять двадцать пять, ты издеваешься? — Издеваешься тут только ты, ты пришёл в мой дом и начал осыпать меня обвинениями. — Это и мой дом тоже! — почти с криком выдал сын, глаза у него слезились, — по крайней мере он должен быть таковым, но я этого никогда не чувствовал. — Это твои проблемы с головой, иди сходи к врачу. Если не можешь воспринимать эту реальность такой какая она есть. Если тебе хочется постоянно что-то в себе менять, уезжать от семьи и- — Уезжать от семьи, в которой со мной не хотят разговаривать и только треплют нервы?! — Все плохие, один ты хороший. Дима начал кротко кивать головой, облизывая губы. — Да. — Что да? — женщина поджала губы в неприязни. — Я хороший, видимо… я хороший. — Эгоист. — Если быть хорошим — это значит перестать быть удобным тогда — я хороший, если это значит признать, что все вокруг плохие — я хороший. Я блять нормальный. — Я порой очень сильно в этом сомневаюсь. — Я нормальный, я всегда таким был, но я так и не дождался этих слов от тебя. Я не эгоист, я просто хотел, чтобы за меня перестали решать мою жизнь. Хотел чтобы ты поняла, что я отдельный человек. Хотел чтобы ты меня любила. Тишина. Молчание. — Ты даже ничего мне не скажешь? — слезы, наполняют глаза, и Дима практически ничего не видит, всё расплывается. Но он не даст упасть ни единой слезинке. — Черт возьми, только и старался всю жизнь добиться твоего одобрения. Каждый скандал так ни к чему и не приводит, казалось бы стоит прекратить ругаться, но до отвратительного обидно. Дима взрослый человек, ему уже 25 и он совершенно не понимает, что ему делать. Он чувствует себя ребёнком, которому плохо, и чувствует себя ещё хуже из-за того, что всё это звучит просто жалко. Дима заходит в комнату брата всего на пару минут. — Всё нормально, она ненавидит меня, а не тебя, — говорит старший, показывая иронично большой палец вверх. — Дим, прости. Я... — говорит младший. И Дима понимает, что за мысли полезли в голову к ребёнку. — Послушай, это не твоя вина, я просто не такой, каким она хочет меня видеть. Всё в порядке. Матвеев прощается и уходит, оставляя за собой обломки своей семьи. . . . Теперь дома Матвеев снова один. Он залипает на глупые шоу, слушает бесконечно много музыки, но это вскоре перестаёт помогать. По ночам он сталкивается с приступами тревожности. Ему тяжело дышать. Он рассматривает стены в надежде того, что ему наскучит и он отключится хотя бы на пару часов. Парень почти перестал есть и из-за этого у него нет сил, и ему постоянно холодно. Он и раньше был достаточно худым, но сейчас это ещё больше сказывается. В его спальне скопился бардак, который он мог бы разобрать, но ему просто не хватает моральных ресурсов. Ему тяжело дышать. Каждую ночь он сталкивается с аритмией от собственных мыслей. Он просто не может спать. Дима знает, что после мастурбации последует хороший сон. И он пытается доставить себе хоть какое-то удовольствие, валяясь на своей кровати и пытаясь подрочить. Трогая себя за шею и обхватывая рукой член, начиная водить вверх-вниз, но у него ничего не получается. У него слишком низкое либидо, он не чувствует удовлетворения. Он не засыпает. Дима много думал о том, что произошло. О слишком быстром сближении и таком же скором отдалении с Варей. Он мог бы написать Варе. Мог бы найти причину, но девушка явно дала понять, что ей ничего из этого не нужно. Диме казалось, что он рационально не понимает ничего в её поведении и одновременно интуитивно понимает слишком многое. Всё можно решить позже, хоть он и не уверен. Он слишком много волнуется. Всегда. Всё решаемо, но ему всё ещё плохо. Он не помнит, когда в последний раз брал в руки гитару. Он не может уснуть. Кажется он снова проживает депрессивный эпизод, словно он вновь вернулся в прошлое, снова сделал круг. Кажется или он об этом уже думал? . . . — Блять, — Дима крутил в руках телефон, ударяя себя по лбу. «Я не понимаю, у тебя каждый день с «блять» начинается?» — Дима, хмыкнув, повернулся в сторону окна и задумался. Причиной новых или очередных беспокойств стал день рождения. И не кого-нибудь, а Олега-мать-его-Шепса. Что можно подарить человеку, который был первым, кто подошёл к тебе, «принял» тебя в свою компанию и теперь зовёт тебя на день рождения? Дима слишком поплыл во времени и точно забыл о таких приземленных и обыденных вещах. Люди празднуют день, когда они появились на свет. Как-то он запамятовал. Так тупо. Хоть Лине пиши и спрашивай. Матвееву казалось, что они общаются намного ближе. Когда он их встретил впервые ему даже было неловко от того насколько непринуждённо они ловят волну. Умел ли Дима также? Да, но при условии, что никто другой не встанет на эту позицию, а в их общении это место было занято Линой и Олегом. Прямо напополам и никак иначе. В голове кружили кучи различных мыслей, Дима очень от них устал. Диму раздражало, что брат относился ко многим вещам намного легче чем он. С другой стороны он был рад за младшего, ведь это значит, что на нём нет настолько тяжёлого давления, которое мешает ему жить. Может у него получится забыть этот кошмар, ну или если не забыть, но хотя бы стойко пережить и оставить позади. Возвращаясь к раздумиям о дне рождения, Дима даже задумался, что если Олег пригласит Варю? Тогда они могли бы пересечься. Сам до конца не понимая почему, Дима все-таки надеялся на это. Праздник через три дня, а вот съёмки уже завтра. Они с Олегом поедут на испытание. Сегодня их выбрали. Во время съёмок Варя совсем не замечает Диму и после них — тоже. У неё появилась сверхспособность просто не видеть его. Он ни разу не заметил её взгляд на себе или хотя бы поднятой головы в его сторону, не замечал её энергетики, и можно сказать, что это его угнетало. . . . На испытание Дима шёл после Олега. Возле деревянного деревенского дома Дима стоял, как статуя, ничего не чувствуя. У него нет никаких ощущений. Нет магии. Плевал Матвеев на баллы. Он решил, что не будет ломать комедию. — Все события, которые происходят здесь, это просто проекция ваших мыслей. Только и всего. Наши мысли и жизнь нам подвластны, — «ага, да конечно» — И порой нужно смериться с прошлым и дать шанс настоящему. У меня всё. «Как хорошо сказал. Молодец.» — в голове появился свой собственный странный немного саркастичный голос, который оценивал Диму. . . . И какого же было удивление Димы, когда на консилиуме Олег высказал своё мнение: — Здесь ничего нет. «Что?» — проносится в голове. Видимо там сверху кто-то всё же есть… и этот кто-то даёт Диме поблажку. . . . Когда вся съёмочная группа уже разошлась по номерам, Дима встретил Шепса на улице. Матвеев подошёл к другу. Олег курил возле отеля, когда до Димы дошло, что нужно дарить другу. — На тебе лица нет. — Что? — спросил Дима, почему-то произнося звук «о» с оттенком «а» в конце. Он словно возмущался. Парень нахмурился, пытаясь понять, что Шепс имеет в виду. — Что-то же случилось? Пассивное курение опасно, но кого это ебет, Дима будет стоять рядом с таким внимательным Олегом, пока тот не докурит и не решит пойти в отель. — Много случилось на самом деле. — Поделишься? — Я не хочу тебя загружать, правда. — Дима неловко одернул рукав чёрного пальто. — Ты меня не загрузишь. Уж поверь. Я выслушаю. — Хах, ну я предупредил, — Дима усмехнулся, он был очень благодарен за то, что кто-то решил его выслушать, — Это будет звучать ужасно. Олег пожал плечами и поднял брови вверх мол «и что такого?» — Я всегда думал, что моя самая большая проблема из-за отца, а оказалось, что его просто не было рядом. То есть мне это не мешало, проблема была в матери и её постоянных упреках, что я никогда не буду достаточно успешен, красив, умён и всё в этом духе. Я думал, что всё решится, когда я просто оборву связь, но и это не сработало, потому что у меня всё же остался там близкий человек. Я так долго боялся просто всего да и сейчас боюсь, я каждый день собираю себя по кусочкам и просто не верю, что может быть иначе. Мне искренне непонятны люди с другими типами жизни, другими семьями и отношениям, вроде твоих. Я просто теряюсь в этом дерьме день за днём. Я-я просто не могу ни на секунду успокоиться, я не могу перестать думать и меня это пугает. У меня постоянно играет музыка, от которой меня уже тошнит, включены тупые шоу или телевизор, просто чтобы заглушить мысли в моей голове. И их так много. Так много, что я не могу вынести и половины из них, а другие люди просто не выдерживают меня. Я сам топчу свою душу, я не чувствую себя продуктивным. Меня вообще пугает культ нынешнего мира, когда ты должен стать суперзвездой в свои 20. Я не такой, у меня не получается, а если получается, я не чувствую, что этого достаточно, — Дима тараторил поток своих мыслей, иногда даже забывая дышать и от того сбиваясь. — Дим, — Олег положил руку на его плечо, заставляя посмотреть на него, — Сделанное лучше идеального. Всё это «недостаточно» кроется в оценке от других людей. Это неправильно. Ты никогда не будешь таким, каким люди хотят тебя видеть, ты же сам несёшь эту мысль. — Да, я знаю, но это так тяжело осознать, я снова и снова возвращаюсь в это ебучее колесо сансары. Раз за разом в этом нет смысла. — Прими тот факт, что это не просто. И пойми, что каждый новый раз отличается от предыдущего. Ты не просто стоишь на месте и попадаешь в одну и ту же яму. Ты идешь по определенному пути с этими мыслями, и как бы ты не верил в их стабильность, они изменчивы, твой путь буквально подкидывает твоей голове новые развития событий. — Наверное, ты прав, — Матвеев рвано вздыхает. — Дим, ты достаточен. Всегда. Ты был таким, и ты есть такой, таким ты и будешь завтра, когда проснёшься. Дима поджал губы. Он не плачет. Он прост смотрит на Олега с ошарашенными глазами, словно ему показали дверь в другой мир. Он стоит и у него краснеют глаза от накатывающих чувств. Олег лишь по-доброму, как старший брат, улыбается, и продолжает курить как ни в чем не бывало. Дима смотрит на небо, такое чистое и огромное. Он словно ловит трип. Он чувствует себя Богом. Он снова теряет окончание своего тела или разума. Он чувствует, что он везде и нигде одновременно. Ему кажется, что его душа обрывками свисает с каждой ветки, которую он видит, смотря на безликий лес в светлеющем небе. Ему кажется, что эти полупрозрачные обрывки колышет ветер, и как бы это не было странно — им хорошо. Они чувствуют себя как дома. Возможно когда-нибудь позже они соберутся в единое целое, когда-нибудь позже, когда-то потом. Дима набирает полную грудь грудь воздухом до самой диафрагмы и медленно по чуть-чуть выдыхает. — Ебучее детство. — Так значит все ответы кроются в прошлом? М? — парень задумчиво вскинул голову к, на редкость, звёздному небу. Дима нахмурился, и следуя примеру друга, поднял взор к Луне. «Ответы кроются в прошлом? Прошлом… Ответы…?» — Дима беззвучно произносил слова губами, размышляя о сказанном. «Прошлое… Прошлое время?.. Время, что уже прошло… Чье время прошло?» И тут его осенило. Можно поискать не то, что люди оставили потомкам, а то, что осталось от них самих. — Черт, ты гений, — кинул Матвеев изумлённо, таращась на Олега. Дима впервые знает, что ему делать. — Оу, я что натолкнул тебя на какую-то мысль? — Шепс резво выдохнул сигаретный дым. — И ты даже не представляешь какую! — Дима нахмурился и усмехнулся. По Олегу не скажешь, что он философ, скорее что он любит выебываться, но его это не смущает. И благодаря тому, что его это не смущает, он позволяет каждой мысли найти своё окончание. Он не боится показаться кем-то. Он всегда он. — Ну, всё в этом мире уходит и возвращается, поток мыслей, — словно подтверждая размышления Димы, добавляет Олег. — Не дай Бог вернётся моя бывшая, — нервно, почти истерично, усмехается Дима. Шепс скептично окинул его взглядом. — Шутки за триста, Дим. — Ну ладно, раз уж ты о мыслях и обмене опытом… Меняю. Брось уже эту дрянь, — указал Дима на пачку сигарет в руках парня. Олег засмеялся. — Я серьёзно, она тебя убьёт, — хоть Диме и очень нравилось вдыхать дым, когда кто-либо из его знакомых курил, он не упускал шанса указать им на вредную привычку. Стоит напомнить, что у Димы нет зависимости, ему просто нравится запах. Только и всего. Сегодня ночью Дима спит словно находясь где-то не здесь, словно он всё же прошёл через ту дверь в другой мир. . . . Следующий день очень солнечный, и Диму даже это не раздражает, но Матвеев немного уставший. Вот уже все собрались в зале. Съёмки начались. Башаров говорит заготовленные реплики, Боже, как же он любит задеть Матвеева. Скоро объявят оценки его с Олегом работы. — Мы ждем Ваши шедевры, Дмитрий. — Я перестал создавать шедевры, я сделал себя одним из них, — сказал он, пожав плечами и опустив голову. Ни улыбки, ни надменного взгляда. Печаль. Ему не важно на сколько видео растаскают его фразу фанаты, ему не важно какой балл он получит. Ему плохо. Снова блять. Но немного поменьше. Диме тринадцать, и он стоит возле сцены в школе, помогая выступающим собраться. Он смотрит на прожектора, которые ослепляют его, и чувствует как сердце колотится. Он боится выступления на публику, но как же он желает показать всем, чего он стоит. Чего он достоин. — Дмитрий, с Вами всё в порядке? — Башаров вырвал Матвеева из мыслей и воспоминаний. — Насколько это возможно, — дёргает головой Дима. — Вот ваши оценки от экстрасенсов.