25 апреля 1995 года, сильный ливень.
Шэнь Цяо, Сиань.
*****
— Двадцать пять лет. — Что? — таксист неосознанно повысил голос. В этом году, на Цинмин, в Нинчжоу снова прошел сильный ливень. Когда такси выехало с горы Цзянцзюнь, уже стемнело. По радио в девятый раз передавали: «В дождливые дни дорога мокрая и скользкая, будьте внимательны», но водитель не мог не смотреть на людей, сидящих сзади. Он подобрал двух странных пассажиров: пожилого и юного. Мальчик был очень худым. Максимум ему было лет шесть-семь, но одетая на него футболка выглядела чересчур большой. Похоже, он где-то упал, так как промок с головы до ног в дождевой воде и грязи. Когда мальчик сел в салон, таксист предложил ему большое махровое полотенце, но он даже не поблагодарил его. Говоря точнее, мальчик вообще ничего не сказал до этой резкой фразы. Его голос был низким и холодным, без намека на ребячество, совсем не похожим на тот, какой должен быть у ребенка. Водитель подумал, что он ослышался, и спросил: — Малыш, ты что-то сказал? Ребенок молчал и только взглянул на него. Большие темные глаза мальчика отражались в зеркале заднего вида. Водитель добавил: — Радио было слишком громким, дядя не смог четко расслышать. Я уловил только «двадцать пять» или «пять лет», или что-то в этом роде. Ребенок продолжал молчать. —Малыш? — водитель нервно рассмеялся. Кажется, кто-то отключил этого ребенка. Старик, сидевший рядом с ребенком, не выдержал и, улыбнувшись, заговорил: — Сейчас он отвечал мне. Услышав это, водитель забеспокоился еще больше. — Вы тоже что-то сказали? Кажется, после поездки в горы с моими ушами что-то случилось. — Нет, — покрутив старинное кольцо, старик сухой подушечкой пальца провел по выгравированным на кольце иероглифам «Шэнь Цяо». — Я ничего не говорил, это был ответ на то, о чем я спрашивал раньше. Водитель только охнул. Если бы он знал, как давно было это «ранее», он бы уже не смог сказать «ох». Вокруг горы Цзянцзюнь ходило много слухов, из-за чего даже в обычные дни никто не желал туда ехать. Однако дела в последнее время шли плохо, поэтому, когда ему пришел заказ по DiDi, таксист благополучно его принял, о чем вскоре пожалел. В этом районе не было ни одного уличного фонаря; только светоотражающие полосы на ограждениях светились слабым флуоресцентным светом. Шел сильный дождь, тени от деревьев по обеим сторонам дороги извивались и колыхались как неухоженные растрепанные волосы. Иногда, когда он бросал резкий взгляд в зеркало заднего вида, ему казалось, что у двух людей, сидящих сзади, лица бледные, словно бумага. Водитель никак не мог избавиться от чувства тревоги. У него не было другого выбора, кроме как облегчить ситуацию с помощью непринужденного разговора. Но, в результате, чем больше он пытался успокоить себя, тем сильнее паниковал… Он спросил старика на заднем сиденье: — Зачем вы двое приехали на гору в такую ужасную погоду? Здесь очень трудно поймать машину. Старик добродушно посмотрел на мальчика, сидевшего рядом с ним, и ответил: — Тяжело, но ничего не поделаешь. Мне пришлось приехать за ним. Водитель охнул. Он не осмелился спросить, почему ребенок ждал в горах, пока кто-то придет за ним, потому был вынужден продолжить болтовню: — Дождь и вправду сильный, а температура в последнее время низковата. Не холодно ли ребенку в такой легкой одежде? Как насчет того, чтобы я включил обогреватель? — Он не может замерзнуть, — все так же улыбаясь, старик покачал головой. Водитель снова охнул. «Не может замерзнуть» означает то же, что и «не холодно», но от этих слов у мужчины проступил пот. Он неловко вытер руку о штаны, прежде чем бросить еще один взгляд в зеркало заднего вида и притворно весело сказать: — Ваш внук выглядит просто очаровательно. С одного взгляда понятно, что он вырастет красавцем. У него белоснежная кожа… Такая бледная, почти как у мертвеца. — Сколько ему лет? Он уже ходит в школу, верно? Угрюмо молчавший маленький ребенок на заднем сиденье больше не мог этого слушать и поднял голову. Несколько секунд он смотрел на водителя через зеркало заднего вида, прежде чем его живот заурчал. С черных волос стекала струйка воды. Он облизнул уголок своих потрескавшихся губ и сказал: — Езжай быстрее, я голоден. Этот холодный и низкий голос прозвучал снова, будто говорящий был юношей. Водитель уже не знал что и думать. С этого момента он больше не произнес ни слова. Поездка до Минхуа-фу, которая обычно занимала сорок пять минут, в этот раз заняла менее получаса. Минхуа-фу — это самый ранний коттеджный поселок, построенный в Нинчжоу. Поначалу он был очень популярен, потому что рядом с ним должны были быть построены парк развлечений и парк водно-болотных угодий. Неожиданно, после трех лет строительства, его внезапно забросили, а вместе с ним не закончили и водно-болотный парк. Минхуа-фу страдал вместе с ними, превратившись из того, за что боролись тысячи человек, в то, что никому не было нужно. В самом деле дорогой и запустевший. Обычно здесь пользуются северными воротами, но старик сказал таксисту остановиться у западных. Он первым вышел из машины. Водитель больше не желал здесь оставаться еще хоть немного. Если бы он высунул голову наружу, чтобы еще раз взглянуть на старика, то понял бы, что его движения были очень странными. Казалось, что между каждым действием была пауза, а его локти всегда были подняты очень высоко, как будто он мог двигаться только потому, что что-то его поддерживало. Старик неуклюже прижал зонт к плечу, чтобы свободной рукой достать тонкий лист сусального серебра и поджечь его. Серебро мгновенно сморщилось, превратившись в тонкий пепел, из которого посыпались искры. Смутно виднелись очертания двух иероглифов: «Вэнь Ши». Только после этого старик махнул рукой в сторону машины: — Теперь через эти ворота можно пройти. Когда Вэнь Ши вышел из машины, он уже не был похож на ребенка. Он выглядел как подросток пятнадцати или шестнадцати лет. Одежда, которая изначально была слишком свободной, теперь сидела на нем хорошо, и только штаны все еще были слишком длинными. Но ему было все равно. Он протянул руку, чтобы взять зонт у старика. Черный зонт наклонился в сторону, защищая от холодного дождя, а Вэнь Ши дернул подбородком в сторону старика и сказал: — Я больше не знаю дороги, веди меня. Он уже в двенадцатый раз возвращался из врат Усян, и каждый раз ему нужен был кто-то, кто мог бы указал ему путь. Шэнь Цяо сопровождал его дважды. В первый раз, когда Шэнь Цяо было всего восемнадцать лет, он был одет в шелковую магуа, а на голове у него красовалась круглая шапочка. Именно тогда он назвал его «Вэнь-гэ» и задал свой глупый вопрос. В этот раз Шэнь Цяо выглядел как его дедушка и называть его «Вэнь-гэ» при посторонних было неуместно. Если бы они не были осторожны, то легко могли бы напугать кого-нибудь до смерти. Однако, несмотря на их осторожность, таксист все равно испугался. Когда они проходили через ворота, с северо-восточной стороны донеслось звучание соны. Как гласит пословица: «Не было человека, которого сона не смогла бы прогнать». От этих двух нот таксист пришел в себя, и, резко нажав на газ, его машина исчезла в мгновение ока под дождем. Только тогда Вэнь Ши отвел взгляд и снова облизнул губы. Через несколько минут он стал выше ростом, мятые складки брюк на лодыжках полностью расправились. Теперь он выглядел как юноша. — Так ты правда голоден? — спросил Шэнь Цяо. — А ты как думаешь? — Увы, — старик тихо вздохнул. — Что случилось? — В этот раз тебе придется самому найти что-нибудь поесть. Вэнь Ши следовал за ним, обходя сад по боковой тропинке. Прежде чем он успел спросить Шэнь Цяо о причинах, снова послышались звуки соны, гонгов и барабанов. Дождь не ослабевал, воздух был влажным, но он все еще чувствовал тонкий аромат благовоний и ритуальных денег. Обычные люди не смогли бы его различить, но Вэнь Ши удалось. Запах был ему очень знаком: он принадлежал семье Шэнь. — Я взял этого ребенка, чтобы он заменил меня, — Шэнь Цяо посмотрел на дом перед ними. — Сам вырастил его. Он похож на меня в молодости, когда я только начинал. В этом году ему исполнится восемнадцать, и он хорош во всем, разве что немного трусоват. Вэнь Ши: «…» Вэнь Ши не мог сдержаться: — Ты взял труса, чтобы он занимался подобными вещами? — Откуда я мог знать, что он окажется таким трусом, когда я его воспитывал? — Шэнь Цяо тоже не выдержал. — Тогда ты действительно молодец. — Ты мне льстишь. Вэнь Ши: «…» «Значит Шэнь Цяо уже слишком стар, чтобы сражаться», — подумал Вэнь Ши с кислым лицом. Шэнь Цяо снова взглянул на особняк. Когда он увидел юношу в траурной одежде, выходящего оттуда, он окончательно успокоился. Отвесив старомодный поклон Вэнь Ши, он произнес: — Вэнь-гэ, Шэнь Цяо посчастливилось знать тебя столько лет, но мне пора уходить. Всего тебе хорошего, — немного подумав, он добавил: — Поскорее освободись от мирских забот. Когда он закончил говорить, сгорбленное старческое тело рухнуло вниз. Седовласый старик полностью исчез, на земле осталась только его одежда. Из-под нее выглядывало несколько тонких веточек белой сливы, на концах которых были привязаны белые нити, что быстро промокли под дождем. Когда звучит сона, дикие деревья не замечают весну. Вэнь Ши вдруг понял, что в этот раз он проспал много-много лет… Он держал зонтик, заслоняя нити и ветки от дождя, а затем наклонился, чтобы собрать одежду. Затем он долго стоял молча и поднял голову, только когда услышал шаги рядом с собой. К нему подошел подросток в траурной одежде. Судя по всему, он был преемником, о котором говорил Шэнь Цяо. Вэнь Ши нельзя было назвать приятным человеком: после стольких лет он все еще не любил разговаривать с незнакомцами. Держа в руках одежду, он опустил глаза и посмотрел на юношу, который был ниже его почти на целую голову. Холодно пожав плечами, он упрямо отказывался заговорить, а в уме уже дал тому прозвище «Коротышка». Коротышка остановился перед ним. Они некоторое время неловко смотрели друг на друга, пока подросток наконец не понял, что если он ничего не скажет, то они так и будут стоять до завтра. — Я знаю тебя, — сказал Коротышка. — О. — Дедушка говорил, что когда я заменю его, нам придется жить вместе, — снова сказал Коротышка. — Мн. — Но у меня нет денег. Услышав это, Вэнь Ши наконец-то отреагировал. Он был шокирован. В прошлом он оставил действительно много хороших вещей для Шэнь Цяо. Конечно, это были не те вещи, которые люди обычно считают хорошими, вроде золота, серебра, драгоценностей и антиквариата. Скорее, это были особые предметы, которые распространялись только в определенных кругах. Как ритуальные деньги из оловяной фольги сжигаются для даосских святых, а благовония возжигаются для бессмертных, так и духовные добродетели возносятся пришедшим в вид людей судьям. Огромное разнообразие всего: от одухотворенной ци из буддийской святыни Сендая до получаемой из различных чудовищ энергии ша. Осязаемое и неосязаемое, было невозможно перечислить все. Проще говоря, Вэнь Ши собрал довольно много всего после всех этих рождений и смертей, а после отдал все Шэнь Цяо. Если бы кто-то выбрал любой предмет и обменял его в определенном месте, то вмиг стал бы богачом. Так как же у него не могло быть денег??? — Невозможно, — наконец произнес Вэнь Ши. — Шэнь Цяо не говорил тебе о предметах, которые я ему оставил? — Он рассказывал мне, что в подвале их было полно, и что они очень бережно хранились, — Коротышка умолк и добавил: — Но теперь там пусто. — Что это значит? Коротышка на мгновение замолчал, прежде чем ответить: — В этой ветке никого не осталось. На самом деле, даже сейчас он все еще не понимал, чем ему предстоит заниматься. Единственное, что он знал, это то, что Шэнь Цяо вырастил его, поэтому он делал все, о чем его просили. Он постоянно перелистывал древние книги в их доме, а в одной из них было написано: «Все изменчиво и непостоянно, а страсти и искушения приносят страдания, из-за которых живые существа не могут покинуть круговорот жизни и смерти. Однако иногда появляется просветленный. Его называют паньгуань». Говоря понятным языком, все живые существа страдают, имея слишком много забот. В той или иной степени их души наполнены такими зловредными чувствами как ненависть и зависть. Если посмотреть издали, то может показаться, будто их тела окутывает темный туман, а если его накопится слишком много, то баланс добра и зла нарушится. Паньгуань — это человек, который способен отделить правильное от неправильного. Конечно же, такой человек сам по себе был абсолютно бесстрастным и не обремененным мирскими делами. Шэнь Цяо всегда говорил подростку, что он чист, но кроме чистоты подросток ничего не имел, поэтому он не мог внести свое имя в список, дабы продолжить ветвь. Титул паньгуань передавался от основателя по наследству. Появилось много талантливых совершенствующихся, потому, со временем, учение разделилось на множество различных ветвей. Некоторые из них были тесно связаны друг с другом, некоторые совершенно не похожи друг на друга. Постепенно они перестали иметь хоть что-либо общее. Нельзя относиться к своим ученикам и ученикам своих учеников так же, как к ученикам иной ветви. В итоге… — Как только дедушка ушел, эта ветвь прервалась, — Коротышка повесил голову, выглядя очень расстроенным. Есть одна старая поговорка: «Когда люди уходят — чай стынет». Это наиболее ярко проявляется, когда дело касается небожителей, бессмертных и паньгуань. Как только ветвь заканчивалась, все духовные вещи, что были собраны, тоже бесследно исчезали. Когда до Вэнь Ши дошло, что он имел в виду, у него разболелась голова. Коротышка явно совершенно не умел чувствовать атмосферу, потому спросил: — А что насчет тебя? У тебя есть деньги? — Нет, — лицо Вэнь Ши стало холодным. Он умирал несколько раз, откуда же у него могли взяться деньги? — Я так и думал, — Коротышка вздохнул. — В будущем нам придется тяжело. Когда Вэнь Ши услышал это, он был раздражен. Отсутствие денег вызывало у него тревогу и отнимало желание жить. Коротышка заметил эту перемену и на мгновение замешкался, прежде чем добавить: — Э… чтобы улучшить ситуацию, я выставил две пустые комнаты на продажу в Интернете. Вэнь Ши как человек, который умер очень давно, не понимал, что означает «объявление в Интернете», поэтому он произнес «хм», дабы выразить свое сомнение. Коротышка потряс телефоном и пояснил: — Сдам в аренду.