— Ты можешь не представляться если не хочешь, – мужчина средних лет, облаченный в выбеленный халат, мягко стучит по истории болезни и ободряюще улыбается мужчине перед ним. Тот зеркалит эмоцию с некоторыми отличиями: его ухмылка кажется уставшей.
— Нет, доктор Нам, я всё скажу, – вздыхает пациент, поправляет чёрное худи и перестаёт жмурить глаза, теперь он смотрит на покрытое морщинами лицо специалиста. – Я… Меня зовут Бан Кристофер Чан и почти два года назад меня изнасиловали.
***
Несмотря на то, что Чан довольно общителен и готов рассказывать о светлых аспектах своих жизни часами, о своей школьной жизни он всегда старается умалчивать, точно это нечто запретное для него, что он пытается тщательно скрыть, стереть из памяти. Первые учебные годы, проведённые в младшей и какое-то время средней школе, он вспоминает с теплотой: они отдаются у него на языке топленым молоком, самодельной карамелью (Чан помнит, как Хосок подносил зажигалку к ложке, на которую с горстью до этого насыпал сахар, и они с братьями внимательно смотрели, как белые крупинки превращались в коричневое месиво, чей вкус до сих пор теплится во рту), ранними подъёмами, что сопровождались низким тэхёновым « Чанни, сладкий » на ухо, поглаживанием по длинным кудрям и лёгкими поцелуями. Несколько лет подряд они делили вместе с Чанбином одну парту, третью на втором ряду, практически на виду у всех, но даже это не мешало списывать: таскать с собой километровые шпаргалки, исписанные формулами ластики, прятать бумажки для заметок под подолом рубашки. Чан учился на отлично, был одним из лучших учеников и только благодаря Со, который делился с ним записанными подсказками на контрольных. Потом он улетел в Австралию, где школьное время не сильно отличилось от его пусанского, как минимум потому что половина его одноклассников являлись австралийцами азиатского происхождения. Самым худшим временем его жизни была старшая школа. Поэтому, когда он встречает свою бывшую одноклассницу, его тело мгновенно парализует терпкое чувство паники и ужаса. Кан Санхва за это время сильно постарела, сигареты испортили её вид, но не лишили стервозности. С момента суда над Джунхёком прошёл год, за это время Феликс выработал привычку гулять с Крисом по парку неподалеку от его старой квартиры, поэтому он совсем не ждал встретить эту женщину посреди привычной семейной прогулки. Хёнджин, держащий родителей за руку, первым обращает на неё внимание, скукожившись от альфьих феромонов, непривычных ему. Реакции на посторонних у мальчика две: он либо прячется за родителя, либо подозрительно косится на человека. При встрече с Кан он выбирает второй вариант, одаривая незнакомку прищуром глаз и поджатыми губами. — Какой сюрприз, – улыбается Санхва, пережёвывая сигарету в отбеленных зубах. – Не думала что увижу тебя после всей этой шумихи в Пусане. — Я тоже рад тебя видеть, – врёт Чан, натягивая на лицо дежурную вежливую улыбку. — Папа, – Хёнджин невинно хлопает ресницами и дёргает Бана за рукав, в то время как у того в груди теплеет от обращения: Чан для Хвана – папа, а Феликс – папочка. – А кто это? – Потом переходит на шёпот: – Она мне не нравится. — Джинни, малыш, иди поиграй на площадке, хорошо? – просит сына Ёнбок и тот радостно кивает, срываясь в указанном направлении. — Твой сын? – Санхва ухмыляется как только ребёнок исчезает с поля зрения, в своей манере стервозно и криво, так, что Чан слышит фантомный противный звук скрежета по стеклу. Она переводит взгляд на невысокую и тощую, но широкую фигуру Феликса, скрытую под верхней одеждой. – А это твой… альфа? Здорово, наверное, встречаться со шлюхой? У тебя ведь не дырка, а бездонное ведро, кто захочет трахать использованную по кругу шкуру… — Я его омега, – перебивает Ли, потирая начавшие болеть виски. Его рука крепко сжимает спрятанные в кармане его пальто пальцы Криса, переплетается фалангами и проглаживает по замёрзшим костяшкам. Его взгляд, напоминающий, как хихикнул когда-то Минхо, Бэмби, тяжелеет. Бан никогда не видел его таким. Он видел его плачущим, видел изумлённым, шокированным, любым, но не таким. Устрашающе серьёзным. – Звать родившего омегу « бездонным ведром » не очень вежливо с вашей стороны, мисс Кан. Или о своей матери вы такого же мнения? Женщина с силой прикусывает губу, сдирая с кожи слой бордовой помады. — В целом, я даже не удивлена, – хмыкнула она. – Никакой здравомыслящий альфа не захочет встречаться с конченным сыном конченного папашки. — А что насчёт вас? Не вы в предвыпускном классе кидали этому конченному сыну валентинки на праздник всех влюбленных? Санхва прикусывает язык. Несмотря на то, как сильно одноклассники и однокурсники недолюбливали Чана, им восхищались. Старались поймать каждый искрящийся взгляд, неловко прикоснуться к плавным изгибам фигуры, намотать на палец кучерявую прядь. Крис был одновременно предметом как ненависти омег класса, так и одержимости со стороны молодых альф. Его имя всегда было на слуху, именно оно заставляло подростков пусанской старшей школы сходиться в бессловесной холодной битве. — Ты! – Феликс сдержанно указал свободной рукой куда-то в сторону. Там, куда он показывает, красным блестит камера записи. — Это не муляж, камера прекрасно снимает нас троих. Поэтому, если вы, мисс Кан, решите что-либо предпринять, то только загоните себя в могилу. Уж я-то постараюсь, чтобы суд был на нашей стороне. Санхва в ярости сжимает ремень перекинутой через плечо сумки, но тут же охлаждается. Она вдыхает морозный воздух сквозь плотно сжатые зубы, чувствует, как холод растекается по венам. В то время, когда она издевалась над Баном, ей едва ли исполнилось девятнадцать, она была дочкой богатых родителей и не имела понятий о морали и чувствах других. Сейчас, когда она уже взрослая женщина, слегка потрёпанная жизнью, а Чан – не слабый мальчишка, неспособный дать ей отпор, у неё нет смысла вновь задевать его, нет желания влезать в проблемы, когда дядя бывшей мишени поднялся в звании. — Ладно, – Кан выпускает пар, – я поняла тебя. – А потом обращается к Чану: – Просто услышала, что ты родил относительно недавно, хотела поздравить. — Спасибо, – кивает Крис, а потом улыбается при упоминании сына. Феликс же хмурится, улавливая в голосе альфы лишь желание угодить и откровенную фальш. – Моему ребёнку в феврале был год. — О, я всё-таки опоздала. В любом случае… Рада, что ты нашёл в себе силы двигаться дальше и чудесного мужчину. Мне пора. Санхва уходит, оставляя после себя смешанные чувства. — Ты… никогда не был таким, – не утаивает Чан лёгкой озадаченности поведением возлюбленного, когда они двигаются дальше. — Каким? — Грозным. Феликс лишь смеётся на это утверждение, мягко и тепло, и по привычке неощутимо сжимает чужую ладонь. — Это моя… обязанность? Ну, как здорового партнёра, – предполагает он, – оберегать. Ты защищаешь меня, я – тебя, в этом нет ничего странного. — Должно быть ты прав, – Кристофер кивает, улыбаясь на эту реплику. Как человек, не имеющий до этого серьёзных отношений, и чувствующий безопасность только в окружении родственников, он впервые ощущал, как партнёр встаёт на его защиту. К сожалению, подобного примера от родителей он не увидел, но не раз наблюдал, как вставали спиной друг за друга Хосок и Сокджин. От мысли о погибшем дяде в душе потяжелело. — Идём домой, – предлагает Ёнбок, незанятой ладонью прикрывая слепящий глаза закат чтобы разглядеть скатывающегося с горки Хёнджина, – думаю, Чимин и Чонгук-хёны уже замучались с нашим младшим сыном.***
Дом семьи Ким встречает пару относительной тишиной. Чонгук сам выплывает Чану навстречу с медвежьими объятиями, Сокджин копошится на кухне, как обычно находя отдушину в занятии кулинарией, а Чимин спит на диване в гостиной с Чонином в руках, что с интересом трогает его осветленные волосы. Подобно золотистыми деревьям за окном коттеджа, Пак, спустя месяцы восстановления волос, решился сменить имидж, выбрав чудный оранжево-желтый оттенок, до истерики напугав Хёнджина: с дядей он виделся не часто, а теперь, когда чёрную копну сменил яркий оттенок, он и вовсе не узнал альфу, ударившись в слёзы. Вот и сейчас, Джинни настороженно сел в ноги мужчины, отказавшись снимать утеплённые штаны, от чего издавал забавное « фить ». — Минхо так и не вернулся из Каннама? – спрашивает Чон, когда родственники наконец разбредаются по дому, оставляя его с двоюродным братом наедине. — Открытие новой кофейни дело долгое, – уклоняется Чан, не зная что сказать про друга. Полгода назад забегаловка Лино внезапно обрела популярность и мужчина принял решение ковать железо пока оно горячо: открыл ещё одно заведение в другом городе, где проводил уже вторую неделю. – Где Бам? Добермана кузен завёл год назад, когда понял, что с детьми ему всё-таки стоит повременить – уход за Чонином слишком его выматывал, а вот о собаке он всегда мечтал, оказавшись, как и все из семьи Ким, заядлым собачником (Чан с тоской вспоминает Ёнтана, что умер почти сразу после его отъезда в Корею – Тэхён говорит, что от тоски). Забота о щенке далась ему удивительно просто, они с Бамом оказались так похожи, что Намджун всякий раз неутешительно вздыхает: « Ещё один Чонгук ». — С Чанбином, – коротко отвечает омега. – О, завтра обещают погоду потеплее. — Ага. — И младший дядя приезжает из Сиднея к обеду… — Угу, спасибо что сообщил. Чон замолкает на несколько минут, тыкая что-то в телефоне. Он откидывает мобильник на стол, сам падает на спинку стула, дёргает ногой и рассматривает интерьер. Когда Сокджин предложил молодой семье съехать к нему, Феликс поспешил начать ремонт, вытесняя скорбь старшего омеги, коей пропитались стены за всё это время, поэтому орнамент обоев сменился, перестал напоминать о том, как в детстве они с отцом разрисовывали стены и получали по шапке. — А-а-а! – рычит Чонгук, вновь сгибаясь над мебелью. – Я не могу! Расскажи мне хоть что-нибудь! Я умру без сплетен! Чан ухмыляется и отпивает гранатовый сок из расписанной Хёнджином кружки. — Что мне тебе рассказать? – Растягивает слова он, задумываясь. – Я сижу дома, ничего особенного не делаю. Это ты у нас – главный суетолог, везде и всюду, а я… — А ты омега, встречающийся с омегой! Мне любопытно! Чонгук всегда любил совать свой нос туда, куда не нужно, особенно если это касалось отношений Криса. Пусть и прикрывается старший интересом, на деле он просто хочет убедиться, что Феликс действительно достоин его драгоценного кузена. После произошедшего вся семья относилась к Ли с настороженностью, опасаясь, что Ёнбок может втянуть Бана своей обманчиво ласковой натурой в неприятности. Чан ведь как мотылёк, летящий на малейший свет, что может обжечь его. — Ладно, я сам буду задавать тебе вопросы, – Чон прочищает горло. – Эм… секс? – Крис издаёт сдавленный звук, сок идёт у него носом и капает на шорты, оставляя после себя мокрые полосы. – Что насчёт него? — Хён! – он бьёт Чонгука по ноге, предсказывая про себя появление на этом месте синяка. — Что « хён »? – Невинно хлопает глазами Чон. – Рано или поздно нам бы пришлось завести этот разговор, я просто ускорил неизбежное. В любом случае, как я понимаю, судя по реакции, ты с того времени даже не дрочил ни разу? Крис утыкается носом в собственные колени, пытаясь скрыть смущение. С тех пор, как Хичоль сделал с ним это, Чан не может даже думать о чем-то более интимном, чем глубокие поцелуи. Тема близости для него страшна и неизведанна, более того, неинтересна. — Поговори с Ликсом на эту тему, – Чонгук кусает нижнюю губу. – Он у тебя понимающий, примет твою позицию, просто… Я чувствую то напряжение, что витает между вами. Ты пусть и асексуален, но Ёнбок – нет, вам нужно обговорить свои отношения в постели. Крис прекрасно это понимает. Он видит, как Феликс время от времени одергивает себя во время проявлений тактильности, как резко отталкивает его во время поцелуя, когда они заходят далеко. Это… Немного огорчало Чана. Вдруг Феликс его не захочет? — Эй, – кузен аккуратно берёт его ладонь в свою, согревая, – я вовсе не говорю, что это обязательно. Я прекрасно понимаю, то, что ты перенёс – отвратительно, милый, но нужно что-то с этим делать. Твоя травма… она тормозит тебя, понимаешь? Нужно что-то с ней делать. Он как обычно оказывается прав. Чан боится находиться с альфами, хоть как-то напоминающими ему Хичоля: по росту, по фигуре, по запаху, не может из-за этого выйти на работу, потому что в последний раз, когда он столкнулся с таким человеком, его настигла паническая атака, и постоянно испытывает беспричинное беспокойство. А мысли, постоянно напоминающие ему, какой он грязный и использованный, мешают в общении. Чонгук сжимает его ладонь, Чан и сам от чего-то не может не отпустить, хватает кружки и целует его в висок, от чего младший ощущает тепло металлического пирсинга: — Мы пойдём, возьмём Джинни и Инни с ночёвкой. Удели этот вечер себе и своему парню, пока папы не будет. В глазах Криса блистает благодарность.***
Когда Хёнджин с радостью собирает все свои игрушки с собой, а Чонин через слёзы облачается в синий комбинезон, подарок от Суджин, и чета Пак увозит племянников с собой, покидая коттеджный район, Бан решает начать действовать. Всё то время, что Чимин потратил на пробуждение, дети на сборы, а Чанбин на возвращение пса хозяину, Чан собирал волю в кулак, намереваясь всё-таки выполнить задуманное. Феликс – не альфа, не Ян Хичоль, он не сможет ему навредить. Феликс чуткий, ласковый и нежный… Омега долго разглядывает своё отражение в зеркале, рассматривает свои каштановые под светом лампы кудри и белые шрамы – он никак не может заставить себя сделать так, чтобы они хотя бы не бросались в глаза. Как-то Хёнджин спросил, откуда они, и робко наклеил пластырь, раскрасив его маркером, чтобы « папе не было грустно ». Наконец, он надевает футболку и выходит из ванной, возвращаясь в спальню. — Думаю, я готов, – Чан заостряет внимание на последнем слове, тем самым делая прозрачный намёк, от чего у Феликса перехватывает дыхание и начинают гореть уши. Старший садится на постель рядом с ним, растянувшимся посреди одеял и подушек с романом в руках. — Хён… – начинает он, откладывает книгу и перемещается, усаживаясь рядом. – Тебе не нужно заставлять себя, если ты не хочешь этого. — Я чётко уверен в своём решении, – настаивает на своём Крис. – И моё решение таково: я хочу заняться с тобой сексом. Лицо Ёнбока светлеет от испытываемой за любимого радости: неужели смог собраться с силами? Он обкатывает немного напряжённую шею омеги горячим дыханием, носом проходится по паховой железе, вдыхая аромат винограда, ей выделяемый. Бан старается расслабиться, позволяя себе отдаться в умелые руки, и заползает на кровать, меняя их местами. Шёлк простыни обволакивает разгоряченную распалённым воздухом кожу. Его тело покрывается тонким слоем липкого пота, Чан чувствует, как ткань прилипает к его взмокшей спине. Выстиранная им же, пахнущая свежестью и морским воздухом, она разглаживается под руками Феликса, пока он скользит по кровати, точно порхает над ней, убирая всё лишнее. Нервозность витает в помещении чем-то раскаленным и тяжёлым, чем-то, из-за чего Крис вынужден закрыть глаза. Он не видит, но чувствует, как другой омега перемещается из одной стороны комнаты в другую, что-то двигает, а потом, наконец садится рядом. Он легко опускается рядом, чему свидетельствует прогнутый под его весом матрас, и опускает ладонь на напряжённое чаново плечо. Его мышцы напряжены до предела. Он похож на тонкую натянутую струну, которую Ли дразнит пальцами, и готовится вот-вот сорвать одним неосторожным движением, разрезав нежные пальцы, но Ёнбок действует предельно аккуратно и ласково. — Чан, – сипло зовёт он, и упомянутый раскрывает глаза. У него огромные зрачки, блестящие в приглушённом занавесями свете, а в уголках глаз застывшие капли слёз. Бан поворачивается на бок, позволяя им стечь, и Феликс проводит большим пальцем по образовавшейся солёной дорожке. – Ты точно уверен, что хочешь этого? — Да, – рвано выдыхает Крис, пытаясь казаться предельно уверенным, хотя запах его откровенно выдаёт. Ёнбок улавливает кислые нотки и испускаемом аромате – признаки испуга, и слышит, как постепенно персик вытесняет виноград – неуверенность и покорность. Обычно, старший прекрасно контролирует свои феромоны, таким образом он скрывает своё истинное состояние, но рядом с возлюбленным он почему-то не мог действовать так, как обычно. Феликс не любит когда ему врут, а если замечает подобное, то легко раскусывает ложь, а Чан хочет быть с ним предельно честным. Наверное, всё дело в этом. – Бок-и, пожалуйста… — Ты ведь знаешь, что можешь остановить меня в любой момент? Только попроси. Хён, всего лишь одно слово и я прекращу. Бан хватает Ли за руку, ища тактильного контакта, и тот переплетает их пальцы между собой. Феликс смотрит в его глаза, широко раскрытые и доверчивые, улавливая там сияние подступающих слёз, и целует в уголки. Чан кивает, в который раз, и другой омега начинает действовать. Он касается осторожно, ласково и трепетно, так, будто Крис рассыплется перед ним от любого неосторожного вздоха, срываемого с его приоткрытых губ. Ёнбок руками елозит по крисовым предплечьям, легонько давит на выступающие вены, обводит линии на ладонях. Феликс запускает руки под футболку. Чан старается расслабиться, поддаться опытным рукам, но что-то будто ему мешает. Он хватается за подушку над своей головой, с силой сжимает ткань, в это мгновение показавшуюся ему грубой, и вдыхает раскалённый воздух, что жжёт горло, через нос. Маленькие пальцы Ли кружатся по его взмокшей коже, рисуют круги и время от времени поглаживают. Мягкие подушечки фланг наконец достают до груди. Крис отказался от прикорма как только Чонин смог есть более твердую еду, поэтому был уверен, что всё у него в порядке, уверен был до тех пор, пока Феликс не очертил мелкие растяжки. Самым главным страхом Бана было лишиться и без того отсутствующей привлекательности, поэтому он очень переживал по поводу растяжек, что появились у него за время беременности и не прошли до сих пор, « радуя » обладателя своим присутствием. Он набрал за это время вес – бедра его стали мягче и толще, пресс исчез, оставив только небольшой живот, в целом стал ещё крупнее, чем был до этого. Ему было стыдно. — Ты такой красивый, – слышит Крис над ухом, вновь открывает глаза и встречается взглядом с дрожащими ресницами Ёнбока, что губами мажет по его оголенным ключицам. – Восхитительный. — Я… – немощно скулит Чан. — Ты, – Ли засасывает кожу шеи в рот, оставляя после себя красную отметину, – самый прекрасный. Такой чудесный, Чанни. Феликс проводит боковой стороной ладони по линии живота, другой рукой придерживает изгиб талии. И Чана передёргивает. « Нет, нет, нет, – крутится у него в голове бесконечной каруселью, – пожалуйста… » Миниатюрные ладони возлюбленного сменяют чужие: длинные и тонкие, напоминающие паучьи лапы, смазанные ядом. Они дергают верхнюю одежду вверх, закрывают глаза и прикасаются к стоящим от фантомного возбуждения соскам. Выкручивают, играются с мягкой железой, ногтями впиваются в бронзовую кожу. Отпусти, пожалуйста, отпусти! Я не хочу! Не хочу! НЕ ХОЧУ!***
Он спит почти сутки. Просыпается рано утром следующего дня, когда солнце ещё толком не виднеется за горизонтом, и начинает свой ежедневный обход детских комнат. Хёнджин спит своим обычным сладким сном, прелестно раскрыв рот и растянувшись в позе звезды, а Чонин сонно потирает глаза кулачком. Чан замирает на пороге комнаты. « Так быть не должно, – думает он, – Инни – твой сын ». — Чонин-а, – тихо зовёт он и ребёнок мгновенно реагирует на папин голос, вытягивая руки. Омега вытаскивает сына из колыбели, которую альфы семьи таки собрали с отбитыми пальцами, седыми волосами и потрёпанными нервами, и обнимает его, вдыхая его запах, смесь молока и персиков. – Папа уже укладывал тебя, верно? Чонин ничего ему не отвечает, лишь пальцами хватается за его нос и мычит что-то себе, впрочем, этого и следовало ожидать от годовалого ребёнка. Чану от чего-то захотелось рассмотреть черты его лица. Глубокие черные глаза, при улыбке превращающиеся в две забавные щёлочки, ямочки, кучерявые вороновы волосы – маленький Бан полностью оправдывает свою фамилию, как можно больше отхватывая от родителя, но странный осадок после воспоминания не покидает грудь взрослого. Что, если Чонин вырастет копией своего биологического отца? Крис мотает головой, отгоняя мрачную мысль. К чёрту это всё.***
Как и говорил Чонгук, Тэхён приезжает ближе к обеду. В чистой белой рубашке от « Celine » и брюках от « Gucci », без выпрямленных кудрей и отбеленной кожи, от чего видно все три его родинки и бледные веснушки под глазами. Проходит всего несколько часов и вот, одежда откровенно испорчена краской. — Где ты успел так вымазаться? – удивлённо распахивает глаза Чан, рассматривая фигуру родителя, на деле догадываясь, что папа помогал Феликсу красить беседку в саду. Тэхён устраивает руки на тонкую, почти незаметную талию, и оставляет на зелёной футболке, что больше ему по размеру (скорее всего, до этого момента она принадлежала Чанбину), красочные отпечатки ладоней жёлтого и голубого цвета. — Джинни очень нравится рисовать на стенах, – улыбаясь отвечает Ким, усаживаясь на кухонный стул. Он поправляет повязку на лбу, что не даёт его густым кудрям закрыть его уставшее медное лицо, и красит взмокший лоб. На улице слышится шипение шланга и визги – Джисон со всей силы крутит вентиль, окатывая Хёнджина ледяной водой, следом кричит Феликс своим устрашающим басом: « Он же заболеет! ». – Не думали отдать его куда-нибудь? — Он талантливый ребёнок, – соглашается Крис. Чонин в его руках крутит смольной макушкой, проезжаясь головкой по подбородку, и всматривается в окно, – и рисует, и танцует… А недавно заявил, что хочет поступить на актёрское и на вокал ходить. Куда я его отдам? — Ох уж эти Джины, – шутит старший омега и точно по щелчку слышится, как чихает от пыли на чердаке Сокджин. Он встаёт со своего места и приближается к плите, принюхиваясь к исходящему от чонголя аромату. Голову мужчина устраивает на свободном у сына плече, носом проводит по его скуле и смазано целует в линию челюсти, на такое проявление любви Чан улыбается ярко и радостно. Они всегда демонстрировали свою любовь открыто, между ними, как папой и сыном, никогда не было каких-то преград или рамок. Их родственная связь была крепкой и нерушимой, а любовь – чистой, нежной и трепетной. — Чанни, – низко зовёт Ким куда-то в плечо. — М? — Феликс мне всё рассказал. Крис от резкости его слов случайно выпускает поварешку из рук. — Сынок, – особенно сладко начинает Тэхён, – это… это ужасно. Я очень сожалею, что меня не было в этот период рядом. Моё упущение. Поэтому, пожалуйста, воспользуйся моей помощью сейчас. — О чём ты, пап? – Хрипло спрашивает Чан, параллельно с этим укачивая почти уснувшего под их неясный для него разговор Чонина. — Когда молодой господин Мин… – при упоминании Юнги у него ломается язык, – умер, я ходил к психологу чтобы справиться с этим. Я хочу оставить тебе его контакты. — Спасибо, – произносит одними губами Крис. Старший омега молча касается его руки, большим пальцем оглаживая бледные следы от ожогов.***
Когда солнце распаляется до невыносимого предела, навевая воспоминания об ушедшей летней жаре, единственные кто остаются дома – Чан и Феликс, устроившиеся на диване после нескольких часов работы по дому. Аромат персиком перекрывает въевшийся запах краски, от чего старший смеётся, вдыхая феромоны Ли под собой. Он немного елозит у возлюбленного на коленях, пока тот поправляет ему спавшие носки одной рукой, в то время как с другой омега играет как с антистрессом, то сгибая то разгибая пальцы, и время от времени сравнивая их длину. — Папа сказал, что мне надо сходить к психологу, – наконец подаёт голос Крис, устраивая голову на плече парня. Они не поднимали эту тему с прошлого вечера, боясь потревожить ещё кровоточащую рану, и наконец один из них решился. – И я думаю, что он прав, мне действительно нужна помощь специалиста. — Я рад, что ты это осознаешь, – не утаивает Ёнбок, поглаживая уже икры массажными движениями. – А не отмахиваешься, как раньше. — Ты рад каждому моему вздоху, – в жалобной манере цокает Бан. — Потому что не умею иначе, я восхищаюсь тобой. Чан беспомощно вздыхает, понимая, что здесь возлюбленного ему не победить. Он разворачивается к парню лицом, закидывает руки на спинку дивана и шепчет, целуя Ли в уголок губ, прямо туда, где в эту же секунду появляется маленькая ямочка: — Я люблю тебя, ты знаешь это? — Знаю, хён, – бархатно хихикает Феликс, подставляя своё веснушчатое лицо поцелуям. – Я тоже люблю тебя. Потому что каждому поцелованному солнцем мальчику полагается его персональное солнце.