жженый сахар

      Крис видит этого мальчишку чаще, чем ему хотелось бы.       По сути, он самый обычный посетитель, очередной мимолётный клиент как и все остальные, приходящие в кофейню только чтобы выпить и заесть горечь свежей выпечкой. Парень всегда выбирает место посередине зала, из-за чего Чан, протирающий чашки чистой тряпкой, прекрасно может разглядеть его отливающий золотом на солнечном свете маллет, плохо спрятанные тональным кремом веснушки и улыбку, что появляется каждый раз, когда он смотрит в вибрирующий от сообщений телефон. Стиль у него подходящий его яркой натуре: светлые тона, детские принты… И пах он довольно приятно, свежими персиками, его аромат остаётся на сиденье даже спустя часы, когда Крис остаётся в заведении чтобы вымыть полы за маленькую прибавку к заработной плате.       Неизвестный омега, как решает бариста по летающим вокруг места феромонам, является завсегдатаем в их небольшой кофейне посреди Сеула, носящей название « Белый Кит ». Он приходит едва ли не ежедневно, чаще всего ничего не заказывает и сидит около получаса, поглядывая в смартфон, крутит самодельный браслет с ромашками, сделанный явно детскими руками, и иногда пялится на Чана.       Сперва, он думает, что тот смотрит на Минхо. Альфа обладает притягательной внешностью, чем завлекает посетителей в их тихий уголок, но когда владельца кофейни на месте не оказывается, взгляд тёмных глаз юноши по прежнему направлен на барную стойку, где Крис варит кофе на глазах у клиентов. Чан предпочитал думать, что мальчишка смотрит на меню, стоящее на подставке рядом с молодым мужчиной, но никак не на самого работника.       Потому что Бан Чан как и он – омега.       Да, крупный. Да, со странным запахом, напоминающим подержанное дешёвое вино. Да, с огромными мешками под глазами и мизерным бюджетом. Но, самое главное – он гей, ему нравятся омеги.       Поэтому, чтобы ненароком не разочароваться, солнечного мальчика, пахнущего чем-то сладким и детским, он предпочитает игнорировать даже тогда, когда они пересекаются на улице, и наблюдателем в этот раз является Чан, до тех пор, пока в один из пасмурных дней таинственный постоянный посетитель в очередной раз не заявляется на пороге кофейни и не садится на своё уже привычное всем место.       Ребёнок, которого он приводит в тот день с собой, очарователен и сразу же приковывает всё внимание к себе.       Длинные тёмные пряди немного лезут в его ещё пухлое, но невероятно красивое лицо, обрамляя правильные черты и губы, складывающиеся в улыбку. Малыш светится изнутри, распространяя вокруг себя солнечные лучи, что сейчас поглотили чёрные тучи, и вносит в кофейню чувство тепла и уюта.       Юноша же выглядит отвратно.       Он стыдливо прикрывает испачканную шоколадной смесью домашнюю футболку, стараясь запахнуть пальто как можно лучше, и время от времени мнёт собственное бедро, стискивая пижамные штаны. Чан вглядывается в лицо, улавливая в нём очертания усталости. Большие карие глаза красные от слёз, значительная часть щеки пухнет то ли от удара, то ли от длительного плача, а губы подрагивают в преддверии истерики.       — Джинни, пожалуйста, посиди тихо, – просит он, мальчик реагирует и выполняет просьбу. Омега прикладывает телефон к уху, вслушиваясь в гудки, а потом тихо что-то лепечет. – Этот урод выпроводил меня на улицу…       Слух у Чана, выросшего в окружении музыки, отменный, поэтому он легко собирает единую картину, невольно подслушивая посетителя. Он и некий Бёль поженились в преддверии родов по наставлению верующих родителей альфы, жили вместе до этого полгода, спокойно вели совместный быт, а сегодня мужчина точно взбесился: домой не пришёл, едва не выломал двери на утро, напугал сына, маленького омегу, восприимчивого к феромонам, и едва не утопился в ванной, будучи в полном угаре. Феликс, так зовут белобрысого юношу, не задавал вопросов, лишь уложил ребёнка и помог супругу переодеться в домашнее, а потом Бёль сорвался с невидимой цепи, что сковывала его эти два года бессмысленного брака. Он кричал, метал вещи и рвал одежду, не давал внятных объяснений и всё брызгался пеной из рта. Феликс пытался что-то разузнать, но каждый раз ему затыкали рот. По итогу, подняв на уши большинство соседей, что ещё не ушли на работу или только вернулись с ночной смены, Бёль выгнал собственного мужа из дома, швырнув ему в лицо пальто и даже не потрудившись дать верхнюю одежду ребёнку.       — Он назвал Хёнджина « грязным ублюдком »! – продолжает возмущаться парень, перебирая в свободной руке пышные локоны сына. Упомянутый любовно жмётся к его боку, нежно растягивая « Па-а-апенька », что вызывает у Бана улыбку. – Он может оскорблять меня, я стерплю, но не моего сына. Джинни – самое светлое в моей жизни, я не буду терпеть к нему подобного отношения!       Феликс разговаривает по телефону ещё несколько минут. Он то срывается на тихий болезненный тон, то наоборот повышает голос, из-за чего обращает на себя внимание и сыпется извинениями перед ранними пташками, что заглянули сюда за чашечкой кофе, дабы проснуться к началу рабочего дня, и посмотреть на очаровательного баристу. Как альфы, так и омеги крутились вокруг него, норовясь заполучить, но у Чана было слишком мало времени чтобы начинать отношения. Тот по прежнему водит ухом, рисуя на кофейной пенке.       — Похоже у него трудная жизненная ситуация, – бурчит под нос Минхо хриплым со сна голосом. – Выглядит довольно молодо, малец у него лет двух, еле слова в предложения связывает, похоже на раннюю беременность.       — Ты всех посетителей так анализируешь? – хмыкает Крис.       — Нет, только тех, кто тебя интересует, – парирует альфа. – Ему лет от двадцати, и, судя по разговору, совсем нет денег. Может, воспользуешься случаем и заманишь пташку в свои цепкие волчьи лапы?       Чан и без этого собирался предложить свою помощь. Натура у него такая, мягкая и сопереживающая: если окажется в стороне, проигнорировав человека в беде, не сможет спокойно спать – мозг будет вырисовывать не самые приятные картинки, мучая его денно и нощно за бездействие и безразличие, и слова друга лишь убедили его в необходимости помочь солнечному мальчику. Не будет же доброе дело стоить ему жизни, верно?       Чан наблюдает за Феликсом весь день. Он ничего не заказывает, просто иногда хватает в руки дощечку с перечнем напитков и выпечки, наверное, чтобы не казаться странным в глазах прочих, заново собирает волосы Джинни, выпавшие из пучка, и целует в тёмную макушку, пока мальчик вертит в руках его телефон. Тот выключен, поскольку у омеги скорее всего нет с собой зарядки, а батарея на исходе, и единственное развлечение маленького Хёнджина – разрисованный им же чехол, покрытый прозрачным лаком. Уходить Феликс не собирается, он неловко мнется, крутясь на месте, и жалобно осматривает уходящих посетителей. Незнакомые ему мужчины и женщины не засиживаются в кофейне больше двух часов, в отличие от парня, и от этого ему становилось неловко. Те, кто приходит по второму разу чтобы перекусить или выпить понравившееся латте, поглядывают на него.       — Уже поздно, не собираешься домой? – попытается начать разговор с ним Чан, заезжая с довольно нейтральной темы. Последние клиенты испаряются точно по щелчку, оставив в помещении только двух омег и маленького ребёнка, сопящего у папы под боком, что укрыл его от сквозняка, исходящего от входной двери, своим пальто. Чан появляется перед ним без формы – на нём брюки и чёрная обтягивающая футболка, из-за которой Феликс сглатывает образовавшуюся во рту слюну. – Ты сидишь здесь весь день и не сходишь взгляда с меня, я подумал, что тебе требуется помощь. Извини, если это не так. Меня зовут Крис. Кристофер Бан Чан.       Белобрысый юноша откидывает пряди чёлки, позволяя заглянуть в его большие глаза, и благодарственно жмёт протянутую ему руку. Когда Феликс наблюдал за ним, смотрел как Бан ловкими движениями пальцев рисует молоком изящные линии в кофейной пенке, что потом выстраиваются в рисунки, ему казалось, что большая тёплая ладонь могла покрыть его собственную, но на самом деле разница была почти неощутима – рука Криса была чуть больше его собственной.       — Я Феликс, – с лёгкой вымученной улыбкой отвечает он. – Феликс Ли Ёнбок. А это... – он взглядом указывает на ребёнка. – Хёнджин. Прости, должно быть это странно, то что я здесь сижу.       — Ничего подобного, сюда часто приходят просто погреться, даже студенты между парами заваливаются – поудобнее устраиваются на сиденьях и спят, в этом нет ничего зазорного, просто… – омега решает не тянуть и переходит к главной сути: – Ты приходишь сюда каждый день и пилишь меня взглядом, а сегодня сидишь загнанным цыплёнком.       Щёки Феликса вспыхивают жаром.       — Прости, пожалуйста, прости! Я должно быть причинил тебе неудобства!       — Нет, постой, я ещё ничего толком не сказал, – собеседник явно напряжён, волнение так и летает в воздухе вместе с природным ароматом, что отдаёт в нос некой кислинкой переживания и лёгкой дымки страха. Чтобы исправить сложившуюся ситуацию, Чан сверкает глазами, искорки так и пляшут в тёмных щёлочках, заставляя человека рядом успокоиться – задорный взор и ямочки располагают к себе, являясь главным оружием у омеги. Он давит ухмылку, без зла и негатива, скапливая в её уголках усталость и всю свою отзывчивость, и размеренно продолжает, когда видит вертящегося во сне Хёнджина: – Это было не правильно с моей стороны, но я случайно подслушал твой разговор. Тебе действительно некуда идти?       Слёзы показываются в уголках опухших глаз. Они появляются всего на несколько мгновений, как редкие росинки на жухлой траве, и Феликс смахивает их рукавом подобно утреннему ветру, сносящему капельки оставшейся туманной влаги, не позволив новому знакомому и среагировать.       — Мой муж выгнал меня вместе с сыном, – он понижает голос, стараясь не разбудить комочек рядом. – Я не знаю, что произошло, правда. Я пытался вернуться, умолял дать мне немного вещей на первое время для Джинни… Плевать на меня, я не хочу чтобы мой ребёнок заболел в преддверии осени! Он здоровьем пошёл в меня, такой хрупкий и слабый, простужается от одного дуновения… Но он лишь прогнал меня, даже ударил, после этого я и пришёл сюда.       — Надеюсь ты не собирался пойти к этому ублюдку ещё раз? – Кристофер сжимает кулаки, крупные вены проступают на его предплечьях от испытываемых чувств. – Не собрался унижаться?       — Сначала да, – Феликс шмыгает носом. – Но после разговора с сестрой понял, что ни я, ни Джинни не заслуживаем подобного. Сегодня он ударит меня, завтра тронет сына. Я не могу подвергать его опасности.       — Правильно мыслишь, – рука, до этого угрожающе сжатая, тянется к скрытой макушке, и омега сперва напрягается, сильнее прижимая малыша к себе, а потом расслабляется, когда Чан лишь гладит Хёнджина по голове. От него веет спелым виноградом, от чего самого Феликса ведёт, да лёгкими нотками обжаренных кофейных зёрен, от чего кривится детский носик. Джинни тянется к теплу чужих ладоней, к жару родительского бёдра, и прижимается ещё ближе, причмокивая губами. – Бери его на руки. Идём ко мне домой.

***

      Квартира у Криса уютная, но необжитая – подмечает Феликс, тихо пройдя в гостиную. Вещей по минимуму, не сразу можно догадаться что здесь кто-то живёт. Диван красуется перед гостем двумя маленькими подушками, одиноко блестела в лунном свете миниатюрная плазма, покрытая сетью незаметных с первого раза трещин. Чан неловко давит лыбу почти весь путь, когда поглядываеь на плетущегося позади второго омегу. Хёнджина он отбирает ещё на начале пути, аргументируя тем, что почти не устал, а у нового приятеля наверняка что-нибудь да затекло. Тот, на удивление, спокойно спал всё это время, прижимаясь щекой.       — Где хочешь спать? – шепчет Крис, проводя гостей в зал. – Диван полностью свободен, нужно лишь разложить его, но если хочешь, можешь занять кровать, я заберу ноутбук и буду работать здесь, чтобы не мешать вам. Извини, что у меня не прибрано, не ожидал сегодня гостей.       — Ничего, это я как снег на голову, – Ёнбок перенимает ребёнка обратно в свои руки. – Мы с Джинни расположимся на диване, если тебе не трудно.       Чану не трудно, он с лёгкостью превращает твердую мебель в мягкое ложе, напихав подушек, и даже вручает плюшевого волка, которого Хёнджин сию минуту сжимает в руках.       Пожелав спокойной ночи и в очередной раз рассыпавшись благодарностями, Феликс ложится на бок. Рука сама тянется к спящему сыну. Грудь Джинни спокойно вздымается, волосы лезут на лоб, и омега привстает чтобы убрать их, а когда показывается родное лицо, падает обратно, пристроив ладонь на животике и чуть поглаживая его, малыш же игнорирует ласку, крепко погрузившись в сон.       Его родитель собирается последовать примеру маленького человека, но только Ли прикрывает глаза, как слышит копошение: Чан как можно тише пробегает мимо, на пару секунд запирается в ванной, издаёт квакающий звук и так же тихо бежит на кухню. Хозяин квартиры шелестит упаковкой средства от желудка, достаёт кружку и выпивает лекарство, ожидая результата. Постояв в комнате минуты две в тишине, Бан, по всей видимости, принимает звонок.       — Я надеюсь ты не забыл про приём у врача? – слышит Феликс на удивление чётко.       — Какой к чёртовой матери врач, Чанбин? – бурчит в ответ Крис. – Я в порядке.       — Нет, хён, тебе нужно предпринять какие-то меры. Ты не спишь уже третьи сутки, игнорируешь приёмы пищи и загибаешься от боли в животе. Это не нормально, тебе нужна консультация у врача, просто необходима.       — Хорошо. Допустим, мне действительно нужно показаться специалисту, но как связаны мои проблемы со сном и желудком с гинекологом?       Феликс затаивает дыхание.       Он никогда не жаден до сплетен и не имеет права подслушивать человека, приютившего его на эту неделю, но зарождающееся в грудине любопытство заставляет навострить уши.       — Ты действительно не замечаешь или пытаешься не замечать? – на удивление мягко ворчит на том проводе мужчина, названный Чанбином. – Хён, тебя беспокоит вовсе не желудок. Тебя до тошноты воротит от самых обычных запахов, недавно буквально вырвало при виде Сынмина, ты ешь за четвёртых человек и заявляешь, что не наелся, и сочетаешь сладкое с солёным! Чан, кто в здравом уме ест клубничное мороженое и поливает соевым соусом? Даже твой аромат изменился: он стал сильнее, ярче, заметнее. Сам посуди, как ты там говорил… Э-э-э… « Воняю как протухший изюм »? Теперь от тебя исходит шлейф спелого винограда. А твои боли? Это не желудок, Чан. Это твой ребёнок.