К тебе, моя любовь

       Я все ещё помню запах хвои и мандаринов, витающий в воздухе праздник. Весёлую улыбку отца, счастливые, горящие предвкушением глаза матери. Я был тогда достаточно мал, чтобы увидеть стол целиком, мне было доступно только то, что лежало на самом краю. Папа, посмеиваясь, подкладывал туда то конфетку, то несколько долек оранжевой сладости. По телевизору шёл голубой огонёк. А я все смотрел на разноцветную ёлку и ждал...ждал, когда придёт дед мороз и принесёт свой огромный красный мешок. В животе неприятно урчит пустотой, и папа снова подталкивает ко мне конфету в разноцветном фантике. Мама, увидев это кричит возмущённо, но я знаю, что она не злится. Быстро хватаю конфету и забираюсь под стол. Отец весело смеётся. Мама ворчит. Я до сих пор очень хорошо помню тот день. Слишком хорошо. Папа становился все веселее, мама постепенно смурнела. Ещё помню, как просил у неё прощения за то, сто съел слишком много конфет, я думал она злилась из-за этого, а она лишь грустно улыбнулась и обняла меня. И к чему только я это вспомнил? В любом случае прошло много лет. Мне сорок. Мама снова хлопочет на кухне...то и дело выбегает, глядит то на меня, то на полупустой стол. И кажется, что взгляд этот я у нее уже видел. Исподлобья, боязливый и может самую чуточку любопытный. -Мам? - собственный голос кажется чужим, хриплым и странным, - Не копошись так, просто послушаем президента, салатика поедим, да спать, - в её лице легко угадывается смущение, она знает, что слишком суетится, знает, но... -Конечно-конечно, - лепечет неслышно, глядя куда угодно, только не на меня. И куда только пропала её извечная самоуверенность? Мама снова исчезает на кухне. В гостинной бормочет телевизор. Оля растянулась на диване, забросив ноги на подушку. -Ну как ты? - она тут же протягивает ко мне руки, лицо кажется совсем детским. Сердце окутывает невероятная любовь. Такая сильная, что кажется я могу в любой момент умереть от нее. Я сажусь на край. Оля обхватывает меня поперёк живота. -Надо извиниться перед Мариной Леонидовной, - бормочет смущенно, утыкается носом мне в бок. -За что? - она смешно вздыхает, фыркает -За то что совсем не помогаю, я попросила тебя позвать её вовсе не для того, чтобы она делала все сама. Я просто хотела чтобы мы все вместе...как в детстве, понимаешь? - я молча киваю и она продолжает, - А выходит, что хозяйка отдыхает, пока гостья работает, - шумно вздыхает, обдавая меня горячим дыханием. -Не беспокойся, я тоже хотел помочь, она меня не пустила, думаю ей нравится быть полезной, - я зарываюсь пальцами в тёмные слегка влажные волосы. Оля заметно расслабляется, довольно мычит. Беременность сделала её очень чувствительной и милой. Особенно сильно это проявлялось вечерами после дневной усталости. Ноги отекали, груди сильно округлились, в животе металась наша дочь. -Ай, - её руки крепче сжимаются на мне, опоясывая тугой резкой болью, лишь на долю похожей на ту, что испытывает в этот момент моя любимая -Что? Опять буянит? - не в первый раз, я знаю, что делать, но приходится дождаться, пока отпустят. Оля хнычет накрывая обеими руками округлый живот -Ну что ты, маленькая, что у нас случилось? - я завожу привычную шарманку, задираю край домашней широкой сорочки. Под руками заметны шевеления. Я медленно, едва касаясь кожи, начинаю круговые движения. Оля прикрывает глаза, она никогда не жалуется, все терпит в одиночку, пока я не увижу сам, никак не могу переучить её, но очень понимаю...я такой же. -Тоже хочешь к нам, моя радость, папа тебя очень ждёт, - не знаю чудо ли это. Ведь считается, что ребёнок слышит, даже будучи в животе у мамы. От моего равномерного голоса и поглаживаний становится лучше. Оля открывает глаза, кладёт свои руки поверх моих. -Мама тоже очень ждёт, очень-очень, - улыбка на бледном лице кажется вымученной, но я знаю о её искренности. Знаю и наклоняюсь касаясь губами натянутой почти прозрачной кожи, слегка потираюсь щекой. Оля вмиг краснеет, вновь закрывает глаза, но рук не убирает, разводит пальцы и стоит мне отнять ладони от живота, сцепляет наши руки в замок. -Поможешь мне встать? - я почти плачу услышав это. Она попросила...правда попросила. -Конечно, мон амур, - меня захлестывает такая волна нежности, что в уголках глаз действительно проступают крошечные слезинки, но Оля не замечает, смущенная прозвищем. Я зову её так очень редко в моменты особенной душевной близости. Оттого и эти два простых слова стали для нас особенными. Прежде чем помочь подняться, я убираю из-под ее ног подушку и спускаю их на пол. Босые ступни, такие холодные. Она тихо смеётся, пока я хмурусь и ищу глазами по полу её носки -Их нет, мон шер, я пришла босиком, - если господь существует, только он знает, как я люблю её смех, как сильно люблю. Я мягко беру её руки в свои и тяну, усаживая. С ее лица пропадает весёлость, сменяясь озадаченностью. В моих руках снова та подушка. Аккуратно подкладываю ее под спину. Оля благодарно улыбается. Прежде чем уйти в спальню за носками подкатываю небольшую тумбочку, куда она тут же забрасывает ноги. На часах без десяти полночь. Я развешиваю шторы на кухне, за которыми прячется застекленная лоджия с креслом гамаком, которое Оля обожает, но в последнее время совсем перестала в нем сидеть. Боится, что не сможет выбраться сама. Заметив его, я невольно смотрю в отражение стекла. Прямо в ее лицо. -Хочешь выйдем посмотреть фейерверки? - недоверчиво, но с такой надеждой глядит она то на меня, то на маму, вновь вышедшую с кухни с очередным блюдом с едой. Впору закрыть дверь и заставить её сесть и успокоиться насильно. -Сходите, посмотрите, конечно, как раз будет видно большой, с площади, - блюдо по-королевски водворяется в центр стола, я оборачиваюсь -Мама, селёдка под шубой? - мой насмешливый голос пугает её -А что? Нельзя? У кого-то аллергия? - она испуганно косится на Олю, развалившуюся на стуле, но та мотает головой -Я съем все, что дадут, советую остановить меня, иначе вам ничего не достанется, - говоря это жена смотрит на меня с мягким осуждением. Уж я никогда не отберу у неё еду, ещё и свою отдам, если попросит, или покажется, что не хватило. Я тушуюсь, мама смеётся. И я вдруг понимаю, что Оля была права. Вместе с высокой ёлкой под потолок, украшениями на стенах, коробками, полными подарков мне и ей нужна была семья. Чтобы были все. Не только я, Оля и наша малышка, но и мама. Новый год семейный праздник и как бы бурно не отрицал, я думаю...что скучал. Даже по смутному ощущению счастья, которое невольно дарили запах мандаринов и дурацкий ароматизатор с запахом хвои, на котором настояла жена. Мама замечает мой взгляд. И слабо улыбается. -Давайте я вам пока салатик положу, сколько ещё до курантов? - её спокойствия хватает на несколько секунд. Словно кто-то выгонит, если не будет постоянно занята. Я уже давно бросил затею одергивать её и просто позволяю, поддерживая иллюзию. Когда-нибудь мы найдём путь, когда-нибудь... Отгремели куранты. За окном яркими всполохами светятся красиво взрывающиеся узоры. Оля решилась, попросила меня помочь ей усесться в кресло и теперь с восторгом маленького ребёнка смотрела в чёрное небо. Я сел на пол. Этот маленький уголок раньше был только для неё. В углу узкая этажерка. За всполохами видно корешки некоторых книг. Это стихи, романы. Они о любви, они о нежности. Иногда кажется, что Оля скрывала их, не желая обнажать душу, прячась здесь от меня вместе со своими секретами. Теперь же, заметив мой взгляд она протягивает руку, я тут же стискиваю её и тоже смотрю в небо. Красивые всполохи не пугают. Они завораживают. -Я люблю тебя, мон шер, - тихо шепчет, не глядя в мою сторону. В моем горле ком, я силой заставляю себя продолжать смотреть в небо. -И я тебя, мон амур, - в моих блестящих от влаги глазах отражается красным последний, самый красивый всполох. И я сдаюсь, поворачиваю голову, встречаясь с яркими голубыми глазами, полными любви ко мне. Такой же всепоглощающей, как у меня