Куда ты ведешь

Томас несколько мгновений сидел, слишком ошеломленный, чтобы шевелиться. Наконец, он заставил себя взглянуть на обветшалое здание. Группа парней слонялась снаружи, поглядывая на остальных и подшучивая. Металлический щелкающий звук с ветвей наверху привлек его внимание, заставил его посмотреть вверх; вспышка серебристо-красного света привлекла его внимание как раз перед тем, как исчезнуть за деревом, он вытянул шею в поисках знака того, что он услышал, но увидел только голые ветви, серые и коричневые, раздваивающиеся, как пальцы скелета — и выглядящие такими же живыми. Эти маленькие шпионы повсюду, и Томасу пришлось бы быть осторожным, чтобы увернуться от них, иначе он рисковал бы посвятить ПОРОК в тот факт, что два человека в лабиринте знали больше, чем следовало. — Это один из этих… жуков-стукачей, — сказал Чак. Томас повернулся направо, и его снова охватила такая сильная печаль, что он понятия не имел, как скрыть это на своем лице. Почти рефлекторно он полез в карман за маленьким тотемом, который когда-то подарил ему Чак, и который он постоянно носил с собой, прежде чем понял, что его нет. Хотя память, как мускулы, так и мозг, казалось, совершили путешествие, ничто физическое не осталось с Томасом… где бы он ни был сейчас. — Жук… что? — Томас прочистил горло и кивнул ему. — Жук-стукач, — сказал Чак, указывая на верхушку дерева. — Не причинит тебе вреда, если ты не будешь настолько глуп, чтобы прикоснуться к одному из них. — Он сделал паузу. — Шанк. — Последнее слово прозвучало неуютно, как будто он не совсем усвоил сленг Глэйда. Он протянул руку. — Меня зовут Чак. Я был Новичком, пока ты не появился. Найди моих родителей, Томас. Томас не мог избавиться от крайнего дискомфорта и боли. Чувство неудачи. Ничто не имело смысла, и у него болела голова. Чем дольше он шел, тем легче ему было вспоминать, что он сказал и сделал, когда впервые испытал это. Это похоже на худший в мире случай дежавю. — Почему все называют меня Новичком? — спросил он, быстро пожимая руку Чака, затем отпустил ее, прежде чем у того возникло искушение засунуть ее в карман и защищать до конца его дней. Который был бы намного длиннее, чем в прошлый раз, если бы Томас имел хоть какое-то право голоса в этом деле, Чак выберется отсюда живым. — Потому что ты самый новый новичок, — указал Чак на Томаса и рассмеялся. Томас покачал головой и поднялся на ноги, готовый к тому, что Чак поведет его по поляне; ему действительно нужно время, чтобы подумать и понять, что произошло. Как могло случиться, что он и Ньют отправились в прошлое? Почему только они двое? Этого не могло быть, потому что они оба умерли, не тогда, когда так много других тоже погибли. Это должно было быть как-то связано с молнией - единственным общим моментом. Ньют уже был мертв, так что все это зависело от Томаса, от того, что он сделал, чтобы вызвать такой ход событий. Он был под дождем, шел, кричал, умирал внутри и умолял кого-нибудь, кого угодно, сделать эту смерть реальной, а потом его ударили. Это просто Томас, один, без Ньюта. Он прикусил губу, не обращая особого внимания на рассказ Чака о Глэйде, поскольку он все равно слышал все это раньше и не был обязан говорить за это. Томас глубоко задумался, пытаясь применить логику к чему-то, что было буквально невозможно, когда он понял, что пытается ухватиться за ожерелье, которого нет. Хотелось надеяться, что его там никогда не будет. Томас чуть не споткнулся от осознания. На нем было ожерелье и даже одежда, которые были на нем в ночь смерти Ньюта. Не то чтобы он часто их надевал. Только когда ему было особенно жаль себя, и он ненавидел все больше, чем обычно. Но из-за этих двух предметов и плохих способностей к стирке вполне возможно, что часть крови Ньюта была на нем, когда ударила молния. Могло ли это быть причиной? Этого не хватало? Внезапная тишина вывела Томаса из задумчивости, Чак смотрел на него так, как будто он должен был что-то сказать. — Чак, как… ты думаешь, сколько мне лет? Мальчик оглядел его с ног до головы. — Я бы сказал, что тебе шестнадцать. И, если тебе интересно, пять футов девять дюймов… каштановые волосы. О, и уродлив, как жареная печенка. Близко, но неправильно. Добавь еще один год, Чаки, из-за смягчающих обстоятельств. — Ты серьезно? — он сделал паузу, подбирая слова. — Как… — Он даже не знал, что спросить. — Не волнуйся. Несколько дней ты будешь совершенно измотан, но потом привыкнешь к этому месту. Я привык. Мы живем здесь. Лучше, чем жить в куче кланка, — он прищурился, возможно, предвосхищая вопрос Томаса. — Кланком мы называем дерьмо. Когда дерьмо падает в ночной горшок, оно издает звук, похожий на «кланк». Томас посмотрел на Чака, и хотя это второй раз, когда он вел этот разговор, поверить в это было ничуть не легче. — Это мило, — это все, что он смог выдавить. Он снова прошел мимо Чака к старому зданию; слово «лачуга» подходило больше. Здание высотой в три или четыре этажа и готовым рухнуть в любую минуту — безумный набор бревен, досок, толстой бечевки и окон, казалось, беспорядочно сколоченных вместе, за ним возвышались массивные, увитые плющом каменные стены. Когда он шел через двор, отчетливый запах дров и какого-то готовящегося мяса заставил его желудок заурчать. Он мог видеть, как парни на расстоянии собирают последние мелочи, которые им понадобятся для приветственного костра, где Томас украдет Ньюта и, надеется, совершит невозможное. — Как тебя зовут? — спросил Чак, подбегая. — Что? — Твое имя? Ты все еще не сказал нам — и я знаю, что Ты многое помнишь. — Томас. — Приятно познакомиться с тобой, Томас, — сказал Чак. — Не волнуйся, я позабочусь о тебе. Я здесь целый месяц и знаю это место вдоль и поперек. Ты можешь рассчитывать на Чака, хорошо? Теперь Томас был растерян. В прошлый раз он отправился на поиски выхода из лабиринта и сразу же попал в дерьмовый список Галли за это, что было не тем, в чем он нуждался, если все это на самом деле не было сном. Поэтому вместо этого он остался с Чаком, и его отвели туда, где они спали, где он попытался на ощупь установить гамак. Краем глаза он увидел Ньюта, хромающего в направлении дверей, с легким выражением замешательства на лице. Когда он взглянул на Томаса, Томас покачал головой, как бы говоря: «Нет, нам не нужны проблемы, если мы можем их избежать’. Ньют поднял бровь, но продолжил идти к дверям, готовый приветствовать бегунов, когда они придут на ночь. Цвет его лица был немного лучше, чем раньше; очевидно, ему удалось хотя бы немного взять себя в руки, а обо всем остальном можно позаботиться, когда у них, наконец, будет больше, чем несколько минут, чтобы поговорить у костра. Тени от стен значительно удлинились, уже поднимаясь по сторонам увитых плющом каменных граней с другой стороны. Пейзаж вокруг него был успокаивающим в ностальгическом смысле — деревянные здания, примостившиеся в северо-западном углу, вклинившиеся в темнеющий участок тени, роща деревьев на юго-западе. Территория фермы, где несколько работников все еще пробирались через поля, занимала всю северо-восточную четверть Глэйда. Животные находились в юго-восточном углу, мычали, кукарекали и лаяли. Точно в середине двора все еще зияла раскрытая крышка Ящика, словно приглашая его прыгнуть обратно и вернуться в свое время. Рядом, примерно в двадцати футах к югу, стояло приземистое здание из грубых бетонных блоков, единственным входом была угрожающая железная дверь — окон не было. Большая круглая ручка, напоминающая стальной штурвал, отмечала единственный способ открыть дверь, совсем как внутри подводной лодки. Время тянулось медленно, чертовски медленно, пока Томас ждал, когда разожжется костер, но в конце концов Чак потащил его туда, откуда доносились восхитительные запахи готовящегося мяса и древесного дыма. Томас начал планировать все в своей голове. Сначала еда. Стресс съедал его заживо, а он ничего не ел… ну, честно говоря, он понятия не имел. Это тело сегодня не получало еды, и мозг Томаса напоминал ему, что в Безопасном убежище он тоже ел не так уж много. Итак, сначала еда, а затем, как только специальные напитки Галли появятся и начнут распространяться, он находит Ньюта и тащит его туда, где медики хранили свои припасы. Если все пройдет хорошо, выпивки и борцовских поединков было бы достаточно, чтобы все отвлеклись, пока Томас выполнял простую небольшую процедуру, которой его никогда раньше не учили. Верно. Отличный план. Фрайпан осмотрел Томаса с ног до головы, прежде чем накормить его полезным количеством пищи, в том числе мясом на палочке. — Ешь побольше, Салага. Здесь ни один тощий шанк долго не протянет. Томас благодарно кивнул — если бы Фрайпан приготовил сегодня рагу, Томас не думал, что смог бы держать себя в руках. Эта сковородка выглядела настолько счастливее, настолько непринужденнее, что на нее было почти трудно смотреть. Его окружало море лиц, которые, когда Томас видел их в последний раз, были окрашены кровью и ужасом. Было трудно не потерять аппетит. Однако вскоре голод победил, и он откусил огромный кусок. Чудесный вкус ветчины, сыра и майонеза наполнил его рот. — Ах, чувак, — пробормотал Томас с набитым ртом. — Я умирал с голоду. — Я говорил, — Чак вгрызся в свой сэндвич. Они сидели на бревне, недалеко от главного костра, молча наслаждаясь едой, когда Ньют бочком проскользнул между Томасом и Чаком и занял свое место точно так же, как и в прошлый раз. Близкий контакт заставил Томаса сделать глубокий вдох и напрячься, чтобы сохранить самообладание. Нервное потрясение от того, что рядом с ним сидели два человека, по которым его сердце все еще скорбело, было, мягко говоря, дезориентирующим, и в какой-то момент Томас был на волосок от того, чтобы превратиться в кричащего, рыдающего человека, молящего их о прощении. Он не хотел снова подвести их так сокрушительно, так основательно, и если эта вселенная действительно дала ему второй шанс, то он разорвется на части, чтобы этого больше не повторилось. Он уже был сломлен, и не похоже, чтобы он многого стоил. И если это был всего лишь дурманящий сон перед пробуждением, то, по крайней мере, он проснется, зная, что хотя бы в одной из версий этой истории поступил правильно по отношению к тем, кого любил больше всего. Конечно, пробуждение убьет его, но такое существование все равно не стоило того, чтобы его продолжать. — Все в порядке, Томми? У Томаса перехватило дыхание, и к тому времени, как он посмотрел на Ньюта, своего Ньюта, Чак уже ушел, оставив их наедине, насколько это возможно в ближайшие несколько часов. С риском быть подслушанным на низком уровне Томас больше не мог сдерживаться. — Мне жаль, Ньют. Мне чертовски жаль… Ньют зажмурился, прежде чем вскочить на ноги, таща Томаса за собой, и когда он заговорил, голос его был таким же дрожащим, как и у Томаса. — Не здесь, приятель. Давай. Его глаза наполнились слезами, самоконтроль пошатнулся под прикосновением Ньюта, и он едва мог сказать, куда его ведут. Он смутно осознавал, что Ньют разговаривал с другими, когда они проходили мимо, объясняя их исчезновение: — Наконец-то случился первый приступ паники, хочу увести его подальше от лиц, которые могут доставить проблемы. Через некоторое время он будет в порядке, вернусь позже. Томас слышал голоса, бормотавшие что-то понимающее, и не успел опомниться, как уже стоял посреди хижины медаков, а в его объятиях рыдающий Ньют. Это стало последней каплей. Томас держал в руках всхлипывающего блондина и дал волю чувствам, когда все эмоции, которые он хранил в себе с тех пор, как очнулся в лифте во второй раз, хлынули наружу со слезами. Рыдания перешли в дрожь, и прежде чем он это осознал, они уже сидели на полу в единой безутешной массе, выплакивая ужас, боль, горе и вину, которые каждый из них нёс — не только по отношению к другому, но и по отношению к окружающим их людям, к тем, кого они похоронили, к тем, кого они подвели. Они плакали о своих погибших друзьях, о потерянной невинности, о пугающей перспективе пережить все это еще раз, когда они прекрасно понимали, что потеря друзей во второй раз, по сути, сломает их настолько, что о восстановлении не будет и речи. Прежде чем Томас это осознал, они оба заговорили, извиняясь и прося прощения — давая прощение и даря покой, как только могли. В этот момент, держа Ньюта в объятиях, Томас больше не винил его за то, что тот умолял Томаса убить его. За то, что он вынудил его сделать это. Ощущение все еще бьющегося сердца в груди Ньюта, бешено колотящегося как и его собственное, смягчило нанесенную рану, пока он не разобрал последние слова, прозвучавшие из уст его друга. — Я не могу пережить это снова, Томми. Я — я не могу снова заболеть, снова потерять себя, я чертовски недостаточно силен, клянусь, я не могу этого сделать… Томас убрал все еще всхлипывающее тело Ньюта с того места, где оно покоилось у него на груди, и подал его вперед, между их лицами было так мало места, что они дышали одним воздухом, и Томас чувствовал вкус дыхания Ньюта на своих губах, когда он пристально смотрел ему в глаза. Томас прочистил горло, и слова, которые выходили, были гораздо тверже, чем он думал, когда ему удавалось говорить. — Этого не будет, Ньют. Этого не произойдет. Этого не случится, ты меня понимаешь? — сказал Томас. Голова Ньюта сразу же начала трястись, но Томас поднял его в воздух и посадил Ньюта в кресло, которое использовалось для пациентов, прежде чем порыться в ящиках в поисках необходимого ему оборудования. — Томми… — Нет. Я не знаю, как много ты помнишь, как далеко, когда… ну. Пока… пока все это происходило, Тереза заговорила по громкоговорителю. — Тереза?! Какое отношение имеет эта предательница к… — Заткнись и слушай пять гребаных секунд, или, клянусь Богом, я тебя вырублю. Ньют от удивления сжал челюсть и моргнул, его щеки начали краснеть от гнева. — Хорошо. Как я уже говорил, она говорила через громкоговоритель в городе и умоляла меня вернуться в лабораторию, потому что я мог спасти тебя. У нас все это время было лекарство, Ньют. Все это чертово время оно было прямо перед нами, и ты знаешь, что самое дерьмовое? — пока Томас говорил, он пустил себе кровь и начал имитировать процесс, который, как он видел, Мэри делала для Бренды все эти долгие месяцы назад. Он был осторожен, чертовски осторожен, потому что любое неверное движение означало бы, что он снова потеряет Ньюта, и это было единственное, с чем он не мог справиться. Черт возьми, учитывая его нынешнюю ситуацию, было бы справедливо сказать, что он все равно не справился с этим в первый раз. — Если бы мы слушали Терезу, когда были в ПОРОКЕ, когда она говорила о выживании Бренды, мы могли бы спасти тебя, — продолжил Томас, и он услышал, как у Ньюта перехватило дыхание, хотя на лбу и в глазах все еще читалось замешательство. Томас закончил дистилляцию и сразу направился за автоинжектором, прежде чем подойти к Ньюту, как человек, выполняющий задание. Ньют выглядел так, что у него начиналось учащенное дыхание, слезы все еще текли из глаз, но надежда на его лице казалась отпущением грехов. — Я — лекарство, Ньют, и я знаю, ты сказал, что если бы ты мог пройти через все это снова, ты бы ничего не стал менять, — прошептал Томас, прежде чем вколоть автоинъектор в Ньюта с удовлетворяющим чувством уверенности. Их лица были достаточно близко, чтобы Томас мог увидеть тот самый момент, когда понимание осенило лицо Ньюта, и пришло осознание. — Но я — не ты, и будь я проклят, если потеряю тебя снова.