Орехи аджиленах

Тишина. Тишина захватила комнату. Тишина осторожно положила руки на его голову, стянула давящий на виски обруч. Пригладила по волосам. Под окном быстро прошли, песок разлетелся в стороны. Дрогнули веки, но тишина положила холодную ладонь на его глаза, не позволяя им раскрыться. Его утягивало в тёмную воронку. Тело поднималось и опускалось, перегоняя воздух, пальцы подрагивали у подушки. Тигнари чувствовал, как его тащит наверх; он висел уже под самой черепной коробкой, закатившиеся под веками глазные яблоки смотрели в его сторону. Где-то очень далеко пролетела хищная птица. Она угрожающе кричала, и Тигнари подумал, что она кричит не в реальности, а там, куда поднималось его сознание — в сонном бреду. Возможно, сегодня ему приснится Авидья. Птица во сне будет так же кричать, гоняя по лесу змей и лягушек, а он, с луком на плече и корзинкой в руках, будет продираться сквозь заросли, срывая на ходу листы папоротника и зрелые персики зайтун. Стон. Болезненный стон. В его сне это могло бы быть вскриком пойманной белки. За ним послышался удар; это птица хлопнула крыльями по дереву, крепче вцепившись в тонкую шёрстку. Обездвижила добычу. Потом — звон бьющегося стекла. Он был так чужд той картинке, что захватила его мысли, так неестественен среди прочих звуков тропического леса. Так прогреметь в него в ушах могла только реальность. Тигнари раскрыл глаза. Тишина пропала — улетела в окно. Теперь в комнату проникло напряжение. Тоже тихое, оно не убаюкивало, а стреляло по конечностям, повелевая подняться с кровати. Он сел на краю, свесив ноги, и замер, прислушиваясь. Звон ещё стоял в ушах, но больше — ничего. Мир опять будто застыл на месте. Он спрыгнул вниз, на цыпочках подошёл к двери. Повернул ручку и выглянул наружу. Первым, что он уловил, стало мерцание на полу. Кто-то пробежал и просыпал с сотню маленьких звёздочек, а подбирать не стал — слишком долго пришлось бы вытаскивать каждую из узких щелей между плитами. Потом он заметил кое-что покрупнее. Точнее, кого-то. Огромной тенью, как погасшая луна в гнезде из молодых звёзд, на полу лежало тело. Оно было неподвижно и, если бы не оттеняющий его блеск, было бы едва заметно на сером камне. Тигнари без раздумий кинулся вперёд, присел рядом. От резкого соприкосновения с плиткой заныли колени. Это была девушка. Она лежала на боку. Её руки жались к груди, лохматые волосы закрывали лицо. Туника очерчивала худое тело, грудь едва заметно приподнималась и опускалась. Казалось, что она просто спит — не дошла до кровати и решила прилечь прямо вот здесь, посередине коридора. Если бы не звук удара, Тигнари бы, может, так и подумал. Он убрал пряди с её лица, легко побил по щекам. Кожа была нежная и бледная, лицо в полумраке выглядело совсем юно. Он убрал её руки от груди, приложил свою ладонь. Сердце неторопливо билось. Тигнари поднялся, сбегал за кувшином, вернулся и присел обратно. На дне кувшина плескались остатки, он брызнул ими девушке в лицо. Но то ли жидкость была слишком тёплой, то ли вино было не лучшим средством реанимации — девушка никак не отреагировала. Он вскочил на ноги, обошёл её со всех сторон, оглядывая соседние двери. Лиза, Лиза… как назло, он понятия не имел, за какой дверью она жила. Он знал только, где комната Кавеха — на противоположной стороне, с узором из цветных квадратиков и ромбов на косяке. Будить его смысла не было, Кавех смыслил в медицине меньше Тигнари, да и спал, по его же словам, как убитый. Тигнари вздохнул, заставил себя успокоиться. Кричать он точно не станет — перебудит весь гарем, устроит переполох… Девушку это, может, и приведёт в сознание, но вот помощи она от всей этой суматохи не получит. Ему надо было к лекарю. Он знал, что в гареме есть своя целительница — здесь её не без гордости называли главной, но над кем она главенствовала, раз была единственной, было не совсем непонятно. Он обрадовался, когда узнал о ней — Великий царь, хотя и не радовал наложниц и наложников личным присутствием, не бросал их в этой огромной темнице, отрезанной от остального мира, на произвол судьбы. Напротив — дал им какую-никакую автономию: своего лекаря, рабынь, отдельный выход. Выход, правда, был скорее вход, потому как выйти из него было не так уж и просто, но это уже детали. Нет, лучше сразу идти к целительнице. А раз уж так, надо девушку поднять и сразу отнести, куда надо — не оставлять же её лежать на холодном полу без присмотра? Лишь бы тяжёлой не была… Тигнари наклонился, осторожно взял её за талию и потянул на себя. Как пушинка! Да что же это такое… Лизу совсем не волнует здоровье молодых наложниц? Одной больше, одной меньше? Тигнари положил голову девушки себе на плечо, одной рукой подхватил её под бёдра, другую оставил на талии, развернулся и быстро зашагал к пандусу. На спуске едва не потерял равновесие, вцепился в девушку крепче, замедлил шаг. На первом этаже прошёл в противоположную общему залу сторону, быстро нашёл взглядом белое пятно двери. Попробовал отнять одну руку, но девушка сразу начала сползать, и он вернул её обратно. Потом, недолго думая, ударил в дверь пяткой. Потом коленом. Потом — повернулся и стукнул косяк локтем. Хвост дёргано метался за спиной. Он бил и бил всем, чем мог дотянуться, пока за дверью не послышались шаги и на пол в коридоре не вылился жёлтый свет. Дверь приоткрылась, из щели на него недовольно посмотрели глаза. — Ты чего это бунтуешь? На ручке есть звонок, — целительница поправила растрёпанные со сна волосы, протёрла глаза, посмотрела на него ещё раз, и, наконец, заметила. Её глаза широко распахнулись. Она открыла дверь до конца, поманила рукой, — Заходи. Тигнари зашёл внутрь, огляделся. Покои главной целительницы гарема по размерам были с две комнаты Тигнари. Чуть поодаль, за ширмой, виднелась жилая часть — расправленная кровать, резные сундуки и письменный стол, а по стене рядом со входом тянулся деревянный шкаф. Целительница указала ему на низкий диванчик тут же, Тигнари опустил на него девушку, поправил сползшую тунику. Целительница бросила взгляд на диван, по пути к нужному шкафчику приказала: — Убери подушку! — от громкого шёпота Тигнари вздрогнул, приподнял голову девушки, вытянул подушку и бросил рядом. Только тогда заметил, что руки трясутся, вцепился в хвост, глубоко вдохнул. Боги, если он сейчас тоже потеряет сознание… Целительница порылась в шкафу, вытащила оттуда пузырёк, с нижней полки подхватила что-то ещё. Подошла к нему, присела и протянула. — Обмахивай её пока. Это был простой веер, не из перьев, а из обычной бумаги. Он схватил веер двумя руками, сел прямо у изголовья и начал обмахивать бледное лицо. Волосы разлетелись в стороны, упали на диван. Они выглядели теперь, как разросшиеся по земле лианы. Целительница присела рядом с ним, вытащила из кармана две круглые линзы в медной оправе, приставила их к глазам, прищурилась. Взяла девушку за руку, долго ощупывала запястье, потом кивнула сама себе, положила руку вдоль тела. Подвинулась ближе, перешла теперь к шее, снова долго что-то прощупывала. — Она дышала, когда ты её нашёл? — Да. Тихо, но дышала. И сердце бьётся. Целительница снова кивнула, достала пузырёк, вытащила маленькую пробку, поднесла горлышко к лицу девушки. Тигнари остановил руку, в нос ударил резкий запах. Это был не спирт, но тоже что-то до головокружения едкое и бьющее прямо в мозг. Девушка лежала неподвижно несколько секунд, потом её брови чуть дёрнулись, дрогнула губа, робко затрепетали ресницы. Тигнари показалось, прошла целая вечность, прежде чем она открыла глаза. Глаза были мутные, они долго не могли сфокусироваться на лице целительницы, щурясь и промаргиваясь. С губ сорвался хрип. Целительница поднесла к дивану свечу, в её руках оказался кубок. — Держи, выпей. Девушка, вновь прикрыв глаза, слепо протянула руку вперёд, взяла кубок, поднесла к губам. Сделала пару глотков, одна струйка полилась мимо рта на её тунику. Она закашлялась, тихо сказала: — С-спасибо… — она потянулась сесть, но целительница мягко придержала её за руку. Девушка повела плечами, как от холода, сглотнула и добавила, — Я всё сделала, как вы говорили, но всё равно… Не успела… Тигнари видел теперь, что она и впрямь была очень, очень юна. Огромные фиалковые глаза прояснились, губы нервно подёргивались, тонкая рука держала у лица тяжёлый кубок. Она явно младше Нилу — да, уже не совсем ребёнок, но пока ещё только в начале своего расцвета. Маленькая девушка. Маленькая, и непонятно откуда здесь появившаяся. — Я ведь говорила тебе сразу доставать духи. — Да, я так и… — она растерянно подняла руки, осмотрела их, заозиралась по сторонам, — Где? Я точно их… Я ведь точно с ними выходила из комнаты… Я помню, как их доставала, и потом выходила… — её плечи затряслись. Она часто и тяжело задышала, слеза скатилась по щеке, — Гольшан, я что, схожу с ума? — она сказала со всхлипом, — Мне это всё померещилось? Гольшан — та самая Гольшан, что не только спасала маленьких наложниц от ночных обмороков, но и должна была спасти его от теплового удара, в случае чего, — покачала головой, посмотрела на Тигнари, будто это он обокрал бедную девочку, спрятал её духи у себя под кроватью, а потом принёс бессознательное тело к лекарю, чтобы всех запутать и замести следы. Тигнари нахмурился, опустил взгляд на колени, уши от удивления взлетели вверх вместе с бровями. Все его колени были в дырках, из каждой проглядывала свежая кровь. — Кажется, я знаю, что случилось с духами, — Тигнари посмотрел на Гольшан. Та тоже заметила его убитые колени, вздохнула. — Коллеи, успокойся. Флакон разбился, когда ты упала. Ты не сходишь с ума, — она мягко улыбнулась, провела рукой по зелёным волосам. Девочка моргнула от неожиданной ласки. Кажется, она окончательно пришла в себя и успокоилась. Теперь она уже не выглядела так, будто вот-вот опять свалится в обморок. На лицо вернулся лёгкий румянец, глаза виновато потупились. — Я не хотела, простите… Он был очень красивый. — Ничего. Я тебе такой же найду, хочешь? — девочка кивнула, — Хорошо. Сейчас отдыхай, а я помогу пока твоему спасителю. Подними-ка, — она показала на полы его туники. Он взял ткань, скомкал в руках, обнажил колени. Ранки от расставания с тканью начали щипать кожу с новой силой. Гольшан встала, ушла обратно к шкафчикам. Пока её не было, Тигнари начал осторожно стряхивать с коленей куски стекла. Некоторые из них, особенно мелкие, засели глубоко в коже. — Извините, это всё из-за меня, — тихо пролепетали над ухом. Тигнари отвлёкся от коленей. Девочка смотрела на него своими глазами-блюдцами, в них снова начинали плескаться слёзы, — Вам, наверное, очень больно, господин… Извините. Тигнари устало улыбнулся, помотал головой: — Не переживай. Со мной всё будет в порядке. — Вы… вы уверены? — Конечно. Это просто царапины. Девочка недоверчиво посмотрела на его колени. — Всё равно… Простите, что напугала вас криком. И разбудила. — Криком? Ты не кричала, я просто услышал шум коридоре. — Правда? Тогда понятно, почему я так быстро пришла в себя, — пробормотала она отстранённо. В голосе не было ни шока, ни страха. Тигнари помолчал. Для неё это, кажется, было обыденностью. — У тебя это часто? Обмороки. — Время от времени. Как обычный человек бесстрастно перечисляет, что ел сегодня на завтрак, так и она без эмоций делает пометку, насколько тяжёлой была очередная потеря сознания. Эта девочка, должно быть, уже давно больна. Давно и серьёзно. У Тигнари на душе заскребли кошки. — И ты кричишь? Она стыдливо опустила глаза, потеребила рукав. — Кричу. Перед ними, иногда во время них, бессознательно. Если… если совсем плохо, — она прокашлялась. Тигнари с тревогой глянул на Гольшан, но та возилась в глубине комнаты и не обращала на них внимания. Девочка сипло сказала, — Простите меня. Вы и так много сделали, не стоит переживать, я привыкла. Он мягко погладил диван рядом с её рукой, сказал: — Попей ещё воды, — девочка послушно сделала глоток, поморщилась, — Меня зовут Тигнари. Я тебя здесь до этого ни разу не видел. — Я Коллеи, — она поклонилась, кубок поклонился вместе с ней, и капли из него пролились на пол рядом с диваном, — Ой! Извините, опять… Да что же такое… — Ничего, ничего. Дыши ровно, как я, — он взял её за руку, глубоко вдохнул. Коллеи вдохнула следом. Когда Тигнари выдохнул, она поспешила повторить. Получилось слишком резко, — Нет, делай медленнее. Не обязательно синхронно со мной. Найди свой темп и старайся его поддерживать. Они подышали вместе ещё, потом Коллеи снова глотнула воды. Объяснила: — Вы меня не видели, потому что я почти не выходила из комнаты всю неделю. Было плохо. А вы ведь новенький? Тигнари кивнул. — Лиза мне рассказывала, когда приходила. Сказала, что у вас очень… — она остановилась, слегла покраснела, — Ну, что у вас очень красивые… хвост и ушки. Тигнари мягко рассмеялся. Ну конечно Лиза об этом сказала, как иначе. Коллеи с любопытством смотрела на его уши, Тигнари опустил их ниже. Хвост лёг на колени. Он вспомнил, как дети в деревне подходили к нему, смотрели такими же огромными глазами и просили дать его потрогать. И хотя он мог сколько угодно огрызаться на бестактных взрослых, отказывать детскому любопытству он не находил в себе сил. Интересно, помнят ли дети Авидьи о нём? Спрашивают ли, куда делся «тот господин с пушистым хвостиком»? Вряд ли он когда-нибудь узнает, но всё же. Он спросил: — Хочешь потрогать? Приподнял хвост, положил кончик на край дивана. — Правда? — глаза Коллеи загорелись. Сущий ребёнок. — Конечно, только не дёргай. — Я бы никогда, господин Тигнари! Она протянула к хвосту сразу обе руки, взяла его в кольцо, погладила шерсть. Кончик вилял. Коллеи улыбалась. — Какой он мягкий… Мягче подушки. Пока она гладила хвост, к ним подошла Гольшан. Она присела рядом, помолчала, наблюдая за Коллеи. Потом сказала: — Коллеи, отпусти пока. Мне нужно обработать раны. Коллеи отпустила хвост, бесцельно одёрнула рукав туники, будто не знала, куда теперь деть руки. Гольшан взяла миску с водой, опустила в неё ткань, выжала и прислонила к его колену. Мягко провела, вытирая кровь. Та уже успела немного подсохнуть, но отходила легко. Капли стекали на пол, холодили кожу. Гольшан вытерла второе колено. Взяла тонкие металлические спицы, вытянула один за одним оставшиеся осколки. Было не больно, только ранки слегка щипали и неприятно натягивалась кожа. Гольшан работала быстро и умело, в её точных движениях — годы целительской практики, за тонкими линзами — сосредоточенный взгляд. Закончив, она отложила спицы, капнула на колени маслом из прозрачного пузырька, втёрла его в кожу. Боль притупилась. — Всё, жить будешь. Тебе повезло, куски мелкие, сильного кровотечения нет. А вот насчёт туники — не ко мне, тут уж прости. Тигнари опустил ткань, грустно посмотрел на дырки и кровавые следы. Эту тунику уже ничто не спасёт, даже лучший во всём Сумеру лекарь. — Спасибо, Гольшан. — Как ты сам себя чувствуешь? Лиза предупреждала, что тебе может понадобиться помощь. Дать тебе что-нибудь? — Я… неплохо, вроде как. На удивление. Думаю, ничего не надо. — Ну, сам смотри. Вроде как, говорит… Проглядишь, что плохо стало — будешь не её месте лежать, понимаешь ведь, — она вздохнула, — Коллеи, я тебе сейчас смешаю лекарство, пока не ушли… — Не-ет… — Коллеи закрыла лицо руками, прячась от Гольшан. Та недовольно цокнула языком. — Ничего, потерпишь. Тебе надо хорошо спать, иначе будешь падать в обмороки через день. Не упрямься. Коллеи убрала руки, но голову не подняла. Неохотно приняла свою судьбу. Гольшан забрала у нее кубок с водой, снова отошла, в этот раз недалеко. Поставила кубок на одну из полок, присела и открыла нижнюю дверку. Тигнари спросил и сам не понял, кого именно: — А что за лекарство? Коллеи сразу ответила: — Это отрава! Гольшан — следом: — Снотворное и обезболивающее разом. Редкая удача — достать рецепт такого. — На редкость отвратительная… — пробурчала Коллеи под нос. Тигнари улыбнулся ей, повернулся обратно к Гольшан: — Что за рецепт? Гольшан нашла, наконец, что искала, поднялась, поставила рядом с кубком миску, вылила в него тёмной настойки, начала размешивать. Только тогда ответила: — Рецепт несложный. Там есть перец, поэтому ей не нравится. — Оно ещё и горчит. — Да, корень вот этого растения, — она показала на миску, — горчит. С кулинарной точки зрения — неудачное сочетание. Но у меня здесь и не кухня! Тигнари посмотрел на поникшую Коллеи. Он мог понять Гольшан — сам однажды почти насильно вливал лекарство от отравления одним очень ядовитым грибом. Маленькая девочка плакала, когда он засовывал ложечку с настойкой ей в рот, но спасение ребёнка было важнее любых слёз. Девочка тогда прорыдала ещё пять минут, а потом успокоилась, когда он так же насильно скормил ей лепестки мяты. В родительской книжке он вычитал, что она не только успокаивает, но и очень хорошо спасает от ожогов и приглушает резкие вкусы и запахи, и он с тех пор взял это на вооружение. Тигнари подумал и сказал: — А мяту пробовали добавлять? Гольшан уже высыпала в кубок порошок из миски. Посмотрела на него серьёзно. — Когда-то мяту и давала, но слишком лёгкий эффект. Не помогает. — Я имею в виду, добавлять мяту в лекарство. Чтобы было легче пить. Она перекроет остроту. Гольшан задумалась. Тигнари добавил: — У мяты сильный вкус, но лечебные свойства она не перекроет. Может, попробуете? — Да, Гольшан! — Коллеи смотрела на Тигнари с любопытством, в голосе звучала надежда, — Попробуйте. Я тогда всё сразу выпью, обещаю. И если мне лекарство не поможет, я вам завтра так и скажу. Гольшан вздохнула, открыла верхнюю дверцу, достала склянку. — Вот экстракт мяты. Повезло, что храню так много для солнцезащитных кремов, — она вытащила пробку, налила немного в кубок. — Можно ещё немного… — тихо сказала Коллеи. Гольшан её проигнорировала, поставила склянку на место, размешала лекарство ещё раз. Вернулась к ним, протянула кубок Коллеи. — Пахнет уже не так ужасно, — сказала Коллеи с улыбкой, принимая кубок. Тонкий мятный аромат теперь долетал и до Тигнари. Коллеи аккуратно поднесла кубок к губам, сделала мелкий глоток, — Это… можно пить. — Ну тогда пей, раз обещала. Коллеи выпила лекарство залпом. Поморщилась, высунув язык. — Всё равно не очень. Но и не так ужасно, как было, — она протянула кубок обратно Гольшан, обратилась к Тигнари, — Спасибо. — Не за что. Персики зайтун тоже можно попробовать добавлять вместе с мятой, но не уверен, что они не потеряют вкус из-за перца. — Было бы здорово попробовать! Да-а? — последнее слово потонуло в широком зевке. Гольшан сложила руки на груди, заворчала, пряча улыбку: — Персики поешь за завтраком. А сейчас тебе пора спать, а то вон, уже засыпаешь. — А духи? Вы мне не дадите новые? — Завтра, всё завтра, — отмахнулась Гольшан. Коллеи потёрла глаза, встала с дивана. Тигнари придержал её за плечо. Они вместе дошли до двери, Гольшан сняла линзы. Она и сама сонно жмурилась, обнимая себя руками. Когда они вышли за порог, она собрала остатки строгости, сказала ему: — Проводи её до двери, а то уснёт по дороге. Тигнари кивнул, сказал: — Хороших вам снов. — Спокойной ночи, Гольшан, — Коллеи опять зевнула. — Спокойной ночи вам обоим. Дверь закрылась, снова стало темно. Они пошли к пандусу, Тигнари вёл Коллеи за локоть. Коллеи тихо прокашлялась, спросила: — Вы тоже лекарь, как Гольшан? Тигнари шёл, игнорируя ноющую боль в коленях. Ответил: — Нет, просто разбираюсь в растениях. — Вы учёный? — Нет. Я вырос в лесу. Он ожидал, что она хотя бы улыбнётся, но она открыла рот, будто он сказал что-то совсем невероятное. Поморгала, спросила: — Правда? — Да. Это… Так необычно? Теперь Коллеи всё-таки улыбнулась: — Не знаю. Просто моя мать тоже была из лесов. — Была? — после паузы повторил Тигнари. Улыбка с лица Коллеи не исчезла, но немного погрустнела: — Да. Была. Тигнари помолчал. Ничего удивительного — встретить здесь сироту. Он и сам был сиротой, если подумать. Родителей он почти не помнил, не знал, что с ними и где они. От них ему остались лишь старые книги. И уши с хвостом. А ещё — совсем призрачные воспоминания, на уровне ощущений — яркое солнце в глазах, чьи-то руки, подхватывающие его на лету, мягкий голос. Он хранил эти воспоминания в памяти, но они не могли заменить ему полноценных родителей, как бы он этого ни хотел. Какое-то подобие семьи у него всё же было. Всё просто: его семья — это вся его деревня. Она сама его вырастила. Как и десятки таких же, как и он, беспризорников, он был плодом коллективного труда, воспитанником старейшин, торговцев, охотников, местных лекарей и патрульных. Он был выращен, как новый цветок в общей композиции на клумбе, как очередное звено в длинной цепи механизма, по которому и работала их деревня. Каждый находил свой путь среди этих звеньев. Кто-то с детства приглядывался охотникам, и увязывался за ними на каждую вылазку, кто-то — торговцам, и помогал на рынке, раскладывая товар по прилавку и ошиваясь у карманов неосторожных покупателей. У всех было своё место. Как оказалось, даже у таких, как Тигнари — он в своей огромной семье приглядывался всем и никому одновременно. Тигнари задел пальцем прядку волос Коллеи, сказал: — Теперь мне понятно, откуда у тебя такой прелестный цвет волос. Сразу напомнил мне о доме. Коллеи смущённо улыбнулась, пискнула: — У вас же тоже! Тигнари отпустил её волосы, сказал: — Ну, почти. У тебя зеленее. Коллеи покрутила между пальцев прядку, задумчиво сказала: — Всегда было интересно, как там — в лесу. Я знаю, что там есть тигры и попугаи, и очень влажно. Не то, что здесь. А ещё там много растений, и Гольшан говорила как-то, что половина из её запасов лекарственных трав оттуда. Так что, если вы разбираетесь в них всех, то… это ведь так сложно, как вам удалось? Вы, наверное, всю жизнь на это потратили… Теперь Тигнари и сам смутился: — Ничего особенного… — он прочистил горло, — Когда растёшь там, всё само запоминается. Что можно есть, а что нельзя, что от живота, а что, как у тебя — снотворное. Коллеи слушала его внимательно, ловила каждое слово. Он сказал: — У меня есть с собой книги про лесную флору. Могу дать почитать, если тебе интересно. — Книги? — её глаза забегали растерянно, если не испуганно. Она помолчала, потом неуверенно кивнула, — Наверное, можно было бы… Только мне надо будет сказать об этом Лизе. Тигнари пожал плечами: — Хорошо, как хочешь. Можешь взять их завтра. Коллеи улыбнулась. Они вышли на середину коридора в тишине. На полу всё так же блестели звёзды. Точнее, сейчас-то он понимал, что это были обыкновенные осколки. — Нам, наверное, стоит кого-то предупредить, чтобы убрали стекло. — Зачем? Мы и так потревожили Гольшан. Пусть все спокойно спят. — А если утром кто-то наступит на него босиком? — Не наступит. На рассвете будет обход, их и так заметят. Пусть все досыпают, сколько им сегодня Великий царь отведёт. И, кстати, это хрусталь, — сказала Коллеи. — А я-то думаю, почему стекло так красиво блестит, — Тигнари не мог оторвать взгляд от мерцающих кристалликов на полу. Вот бы их вообще не убирали… Но тогда всем придётся ходить по этажу в ботинках, — Ладно, значит, никому ничего не расскажем. Коллеи хихикнула. Тигнари, как и обещал, дошёл с Коллеи до её двери. Она была с противоположной стороны. Интересно, куда здесь выходят окна? Он надеялся, что не как у него — на базар, иначе шансы Коллеи на здоровый сон были невелики даже под самым сильным снотворным. Её дверь была широкой, Тигнари показалось, что немного шире, чем все остальные. На дереве была вырезана кошка в золотом уборе и широком ожерелье. На лапах красовались браслеты. Глаза кошки были подчёркнуты изумрудными вставками. Коллеи взялась за чёрную ручку. — Спасибо вам ещё раз, господин Тигнари. — Не за что, Коллеи. Сразу ложись, хорошо? — Да, я поняла… — она зевнула особенно сладко, шмыгнула носом. Тигнари, глядя на неё, зевнул следом. Коллеи помахала на прощание, — Хороших вам снов. — И тебе, Коллеи. Коллеи скрылась за дверью. Тигнари повернулся, поплёлся к себе. Ему, наверное, стоило попросить у Гольшан ещё одну порцию снотворного — для себя самого. Желательно, посильнее. Можно просто чистый экстракт того перца, который она намешивает в лекарство Коллеи. Он не любитель остроты, но был готов и на такие меры. Может, он бы перебил утренний шум, в самом деле, и он бы всё-таки смог выспаться сегодня. Хотя что-то он размечтался… Он наткнулся взглядом на забытый на полу кувшин, перепрыгнул хрустальный островок, взял кувшин в руки, вылил оставшиеся капли в рот, прыгнул к двери на носочках, повернул ручку и зашёл в свою комнату.