Орехи аджиленах

«Красноплодник — плод кактуса Обыкновенного. Считается ягодой. Представляет собой овальный фрукт размерами от двух пальцев до одной ладони. В основании плода возможно образование отростков-шипов. Отличительная особенность красноплодника — наличие на созревшем фрукте «короны» из отслоившейся от плода кожуры, напоминающей по форме лепестки цветов. По мере созревания цвет плода меняется с зелёного на красный…» Тигнари зевнул. Глаза почти закрылись, текст расплылся перед глазами. На щеку скатилась сухая слеза, и Тигнари вытер её краем платка. «Из-за уникальной яркой окраски фрукт используется для изготовления красителей. Широкая распространённость и доступность красноплодника послужили причиной большой популярности красных тканей (в основном, льняных) среди населения Пустыни. В основном это относится к кочевым племенам и жителям небольших поселений (как правило, выросших из бывших стоянок кочевников). Также красители из красноплодника являются одним из основных товаров, которые жители Пустыни и торговцы используют для обмена с населением приграничных лесных территорий. Их обменивают на древесину, слоновую кость, зерно и др.» Тигнари сглотнул. Хотелось пить. Почему в библиотеке не было кувшинов с вином? Остальная часть дворца только ими и была заставлена. А если не была — вино всё равно пряталось где-то поблизости, только знай, где искать. Кавех вот знал. Ему не стоило вчера оставаться в зале допоздна, но Кавех опять использовал свою магию: пока все смотрели на Нилу, он тихо вытащил из-под столика два кувшина с вином и настойчиво поделился с ним, а Нилу всё танцевала и танцевала, и другие один за одним присоединялись к ней, и Тигнари и сам порывался выскочить на сцену, и музыка играла быстро, подгоняя стук его сердца, которое то билось в груди, как ему и положено, то падало в живот, то подпрыгивало прямо до висков. Тигнари потёр глаза, ресницы слиплись. Он положил голову на раскрытую книгу, полежал так. Стало лучше — шея расслабилась, уши довольно прижались к голове. Прошлой ночью он уснул прямо в одежде, сразу после того, как дотащил себя до комнаты и вылил едва не половину флакона масла на хвост. Утром ему всё ещё было весело, но сейчас… Сейчас он мечтал об отдыхе и был согласен на старую книгу вместо подушки. Когда мысли начали затихать в голове, готовые провалиться в сон, он через силу поднял голову, нашёл взглядом строчку и заставил себя читать дальше. Нечего тут спать. Сам виноват — в библиотеку он мог попасть лишь несколько раз в неделю, и уж лучше он завтра пропустит завтрак и встанет с кровати в отвратительном настроении, чем упустит хоть один вечер. «Известно, что во времена Первых потомков красноплодник использовался для изготовления лечебных мазей и различных напитков. Изображение земледельцев, пьющих сок красноплодника, было нанесено на одну из стен Царского дворца примерно семь веков назад. Красноплодник содержит в себе большое количество влаги. Тем не менее, в наше время поедание красноплодника в целях уталить жажду не является распространённой практикой. Житель Пустыни скорее срежет и съест мякоть кактуса, рискуя пораниться о колючку, а красноплодник довезёт до ближайшего поселения и продаст ремесленнику. Это связано с увеличением роли торговли в жизни Пустыни за последние столетия. Также среди населения уже пару веков бытует стереотип, что красноплодник годен исключительно для изготовления красителей и дальнейшей продажи. После опроса жителей четырёх поселений Пустыни не удалось найти ни одного рецепта, в составе которого бы значился красноплодник. Исключение — рецепт омолаживающего средства, записанного со слов лекаря кочевого племени. Средство не предназначено для приёма внутрь, наносится на кожу. Многие люди верят, что красноплодник и вовсе ядовит, хотя ни одного случая смерти от поедания фрукта либо контакта с ним не было зафиксировано. Местные считают, что в давние времена жители Пустыни были ближе к богам, и те защищали их от ядов и болезней, помогая выживать в тяжёлых условиях, в том числе каким-то образом спасая их от отравления красноплодником.» Тихо скрипнула дверь. Ткань встретилась с камнем, собирая пыль. Тигнари упёрся подбородком в кулак, ещё раз пробежался взглядом по тексту, перевернул страницу. Там на него смотрел красноплодник собственной персоной. Снизу он был подписан: «Рисунок красноплодника. Раскрашен непосредственно краской из красноплодника.» Красноплодник и впрямь был очень красным. Тигнари опять зевнул. Он слышал шаги, потом опять шуршание ткани, цокот — Лиза встала со своего места. Что-то тихо говорила. Выходит, что среди хаотичных дворцовых рисунков можно найти этих земледельцев с красноплодным соком? Если их ещё не стёрли. Хотя даже если и нет — Тигнари не пустят проводить изыскания во Дворце. Он выходит из гарема только в библиотеку, и по пути туда его пасёт Лиза. И пусть обратно Тигнари шагает без неё, он никогда не остаётся один — стражи в коридорах только выглядят безучастными, и он подозревал, что стоит ему махнуть хвостом не по той траектории — они возьмут его под руки и ткнут мордой в гаремную дверь, как непослушного щенка. Надо было внимательнее разглядывать стены, когда Лиза вела его к тронному залу… Цокот стих. Шаги двинулись дальше — к стеллажам. Тигнари навострил уши. Интересно, что новое применение красноплодника полностью вытеснило старое. Разве для пустынников источник влаги не априори важнее какой-то краски? С другой стороны, а как ещё было простым людям обмениваться товарами с лесным Сумеру? Не каждый мог пойти добывать золото, а пальм на всех пустынников явно не хватит. Хотя и чтобы сделать краситель, если подумать, нужны минимальные вложения… Шаги приближались. Кто-то спокойно и глубоко дышал. Тигнари не нервничал — контроль Лизы этот незнакомец прошёл, а уж за свою библиотеку та была готова на всё — скинуть туфли и кидаться в незваных гостей каблуками, например. Ну, это со слов Кавеха, а ему, по опыту Тигнари, можно было верить. Так что он позволил красноплоднику занять мысли… …И конечно, в итоге люди придумали, что эти фрукты ядовиты. Наверняка кто-то намеренно пустил слух, чтобы жители не мешали перемалывать их в краситель. Как-то у них в деревне один торговец начал обжигать и продавать грибы-звёзды, и твердил каждому встречному при этом, что сырыми они несут в себе каких-то паразитов, которые «убивают желудок» и вызывают страшные болезни. Слишком абстрактная формулировка, доверия не вызывает — так подумал Тигнари и сначала даже не обратил на него внимания. А зря. Удивительно, как в страхе все жители мигом забыли, что в годы неурожая почти только этими «грибами-убийцами» и питались, и детей своих ими кормили. А может, они об этом прекрасно помнили, потому и начали как один скупать обожжённые грибы — надеялись на противодействие. Когда торговец ожидаемо не справился с паническим спросом, грибы на время пропали с прилавков и, на радость Тигнари, из умов людей. Но тут один житель, преисполненный чувством долга перед сообществом, решил покончить с грибами раз и навсегда. Вылилась его инициатива в пожар прямо на опушке леса. Пожар потушили, а житель едва не со слезами на глазах извинялся перед всей деревней, рассказывал патрульным, что хотел обезопасить лес, ведь если грибы могут убить человека, то что им стоит погубить дерево? Решил бить на опережение, в общем. Жаль только, что он не подумал о том, что горят деревья гораздо лучше грибов, даже во влажном тропическом лесу. Тигнари тогда разозлился на всех — и на торговца, который намеренно обманул всю деревню, и на идиотизм самих жителей, что так легко на это повелись, — и в качестве протеста сел на мост у центра их рынка с корзиной этих грибов — сырых — и съел их все до последней шляпки. Жители, правда, не впечатлились — кто-то потом приносил ему под дверь лечебные настойки на травах и спрашивал о самочувствии, а кто-то утверждал, что на пустынных лисиц человеческий яд не действует. Слава Лесной богине, торговец вскоре уехал из лесов Авидьи пытать своё счастье на городских базарах. Через год про обжигание грибов-звёзд деревня позабыла, а Тигнари вынес для себя урок — нет ничего проще, чем манипулировать людьми через их страхи. И нет страха больше, чем тяжело заболеть или видеть, как болеет близкий человек. Шаги были совсем близко. Тигнари дёрнул ушами, посмотрел в дыру между стеллажами. В читальный зал вошёл человек в мантии. Тот самый, что несколько дней назад гремел своими плитами и угрожал Тигнари посохом. Тигнари поёрзал на стуле, положил хвост на колени. Мантия остановился и посмотрел на Тигнари, и при нормальном освещении его глаза не казались такими уж страшными, хотя и были всё того же дикого красного цвета. На лице у него не было никакого выражения. Ни когда он осматривался вокруг, сбрасывая капюшон, ни когда подходил к статуе богини, склоняя голову, ни когда шёл прямо к столу Тигнари и садился на стул напротив. Всё это он сделал невозмутимо, и, Тигнари казалось, даже не моргая. Мантия достал из рукава свиток, совсем новый и ещё не пожелтевший, сломал печать и начал читать. Тигнари положил руку на страницу книги, подмяв её ладонью. Посмотрел на текст, но буквы скакали перед глазами вместе с ярким пятном красноплодника. Он поглядывал боковым зрением на мантию. И чего это он решил сесть рядом с Тигнари? В зале ещё полно свободных столов. Или следит, чтобы он не забрёл опять не в ту секцию? Он знал, что не сможет теперь спокойно сидеть и читать, поэтому сказал: — Тут ещё много свободных мест. Вам так приглянулось именно это? Мантия, услышав его шёпот, сначала прекратил читать — Тигнари видел это по тому, как его глаза притормозили на одной строчке и больше не двигались, — потом, когда Тигнари договорил, он молчал, не поднимая взгляд. Когда поднял, молчал опять, будто был не уверен, что обратились именно к нему. Будто в библиотеке были ещё люди, которые теоретически могли бы нарушить покой Тигнари. — Да, — ответил он наконец. Он сидел прямо, даже не сгорбившись над своим свитком, — Это лучшее место во всём зале. Тигнари выгнул бровь: — Да? И почему же, позвольте спросить? — Это место — под крылом у Сешат. — Сешат? Это… — он попробовал прикинуть, кто это мог быть. Какая-то рабыня под контролем Лизы держит конкретно это место самым комфортабельным во всём читальном зале? Звучит, как бред. Мантия смотрел поверх Тигнари. Качнул головой на что-то. Тигнари повернулся. Он смотрел на статую богини. — Сешат покровительствует этой библиотеке с момента постройки. Её кисточка указывает в сторону этого стола, поэтому это самое благоприятное место для чтения и учёбы. Когда библиотека была открытой, сюда не имели права садиться обычные люди. Ну, конечно. Божественное благословение. Хорошо, что он не ляпнул про рабыню. Как-то неожиданно для себя он присел на место чужого паломничества, так ещё и спиной к самому божеству. Он сложил руки на груди, уточнил: — Хотите сказать, что это я должен пересесть? Мантия посмотрел ему в глаза, будто и в самом деле раздумывая. Тигнари не отводил взгляд, хотя очень хотелось. Наконец, мантия ответил: — Нет. Можешь сидеть здесь. Тигнари расслабился, но не смог сдержаться и добавил: — Ну, спасибо, — он едва вдобавок не закатил глаза, но тут же одёрнул себя и прикусил язык. — Пожалуйста, — ответил мантия серьёзно и опять уткнулся в свой свиток. Зал погрузился в молчание. Мантия крутил папирус и поворачивал его в разные стороны, волосы закрывали его лицо, и Тигнари удивлялся, как тот вообще за ними что-то видит. Он подвинул книгу обратно к себе, закрыл яркое красное пятно следующей страницей. «Фрукт харра — фрукт, представляющий собой круглый плод зелёного цвета, с красноватыми листьями у основания плода. В размерах достигает около трёх пальцев. Был завезён в Пустыню около пяти столетий назад из тропических лесов и искусственно выращен группой учёных в царском оазисе. Оттуда он попал на прилавки и распространился по всей западной части Царства. Мякоть пустынного фрукта харра — более сухая, чем у его лесного родственника…» — Что ты читаешь? Мантия осматривал его книгу вверх тормашками, сведя брови. Тигнари медленно положил пальцы на страницу, взялся за обложку, перевернул и прочитал название: — «Энциклопедия растительности Пустынного царства и Пустыни, составленная учёными из Сумеру Джузджани и Дуньей по милости Великого царя Пустыни, Царя царей, в соавторстве с царскими лекарями и учёными в одна тысяча пятьдесят шестом году после того, как Первый из Великих царей закончил свой путь в мире живых и отошёл к своему Ка на небесах». Вау, — выдохнул Тигнари, — Какое длинное название. Мантия наклонил голову, спросил: — Ты не посмотрел, что за книгу читаешь? — Я не стал читать дальше слов «энциклопедия растительности». Мне её Лиза посоветовала. — Ясно. Мантия не торопился возвращаться к своему свитку, продолжая наблюдать за Тигнари. Может, он и придумал всю эту историю с благословением Сешат с начала и до конца и на самом деле хотел проследить за непонятно откуда вылезшим наложником, чтобы убедиться, что он не сидит тут и не читает чего не надо. И не ходит опять в этот склеп — то есть, в старую секцию. Если так, то разведчик из него был не очень. — А вы что читаете? — Тигнари отпустил книгу и откинулся на стуле. Осознал запоздало, что закрыл теперь страницу с фруктом харра, и едва не выругался в тишину читального зала. — Это… — мантия посмотрел на свиток, — Это — сводка событий в Пустыне за последний месяц. — О, — хвост слез с колен и закачался из стороны в сторону, — Интересно. — Не очень, — мантия повёл плечами, отвёл взгляд от свитка, — В основном — информация о преступлениях и некрологи. — Неужели совсем ничего хорошего? — Есть хорошее. Рождения детей и свадьбы знати, например. Но это всё равно не очень интересно. — Зачем тогда читаете? — Зачем? У меня нет выбора, пожалуй. Тигнари осмотрел его ещё раз. Та же мантия, полностью закрывающая силуэт и оставляющая всё тело, как и одежду, открытыми разве что воображению; те же длинные торчащие волосы; те же красные глаза — на свету они не пылали, а тихо тлели. Тигнари понял, что понятия не имеет, кто перед ним сидит. Ясно одно — это был не обычный человек. Не обычный пустынник. — Кто вы? Он не ответил сразу, будто ответ никак не приходил ему на ум, хотя в таком месте, Тигнари думал, каждый должен был знать наверняка, кто он такой и что здесь делает. — Жрец, — сказал он. — М-м. Это многое объясняет. Жрец моргнул, посмотрел на Тигнари нечитаемо. Тигнари добавил: — Имею в виду, это объясняет вашу мантию и посох. Ну, и почему вы копаетесь в клинописных текстах тоже, господин. Вы меня сильно напугали тогда. Я даже подумал, что вы можете быть вором. Но потом отбросил мысль — всё-таки через Лизу ни один вор бы не прошёл. — Пожалуй, — уголки его губ чуть поднялись. Он медленно выдохнул, будто хотел сказать что-то ещё, и Тигнари его заблаговременно не перебивал, — Не обязательно так официально, — добавил. Тигнари улыбнулся: — Простите, но как ещё я должен к вам обращаться? Я даже не знаю вашего имени. — Сайно, — сказал он после небольшой паузы, — Меня зовут Сайно. — Хорошо, — кивнул Тигнари, — Сайно, значит. Скажи, Сайно, ты за мной следишь? Ничего, если да. Просто хочу знать. — Нет. Следить за тобой — дело Лизы. Но, — он сказал твёрдно, — не ходи больше в ту секцию. Один, по крайней мере. Я знаю, каково это — там заблудиться. — Правда? Не хотелось бы оказаться на вашем месте, — сказал Тигнари, — Обещаю, что не пойду туда один. Мне всё равно не очень понравилось. Сайно кивнул. — Мне только одно непонятно — тебе даже чтобы читать скучные некрологи нужно благословение богини? Хотя вы, пустынники, суеверные. Что уж говорить о жрецах. — Знаешь, Тигнари, — внезапно, Сайно вспомнил его имя. Он сложил руки на груди, — Божественное благословение ещё никого не убивало. Тигнари тихо засмеялся, прикрыл рот ладонью. — Как скажешь, — он повернулся на стуле, посмотрел на Сешат, — А что у неё за корона на голове? Похоже на звезду. Сайно моргнул и посмотрел на корону, будто не понял, о чём Тигнари вообще спросил. — Звезду? Мне всегда казалось, что это больше похоже на цветок. Странно, что человеку из лесов первой в голову пришла именно звезда. Действительно, и откуда взялась звезда? И впрямь, это был зелёный цветок, тянущий лепестки к небу. — Хотя нет — скорее, это лист, — решил Тигнари, — Погоди-ка, — он прищурился, — Ты знаешь, откуда я? А говоришь, что следить — не твоя работа. Сайно посмотрел на свои руки, лежащие на столе, постучал пальцем по дереву. Ответил медленно: — Поверь, когда в гареме пополнение, об этом гудит весь Дворец, — он поднял взгляд, — Так ты слушаешь про корону? — Ну-ну. Слушаю. Сешат смотрела своими блестящими глазами, выложенными цветным стеклом, на столб напротив. Знала ли вообще богиня о том, что ей здесь поклоняются? Что молятся ей, надеясь на помощь в учении? Что доверяют хранить библиотеку, когда уходят на ночь и захлопывают за собой дверь? Или же смотрела веками на мелкое письмо, не выпуская из рук кисточку, и не замечала больше ничего вокруг — ни мельтешащих людей, ни этот благословлённый стол, ни саму библиотеку. — Сешат — покровительница письма, литературы и счёта. Также — судьбы, если смотреть на более… архаичные прочтения. Её корона сама по себе — это символ, обозначающий богиню Сешат на письме. Происхождение этого символа до конца не известно. Но у него семь концов — семь лепестков, если угодно. Цифра семь ассоциируется с бессмертием, поэтому… моё мнение — Сешат тоже неизбежно с ним ассоциируется. Она отмеряет годы человеческой жизни, и бессмертие — такой же её вечный атрибут, как и кисточка, — Сайно опять бездумно постучал пальцами по столу, — Потому я и копаюсь в старой части библиотеки. Может, когда-нибудь я узнаю, почему именно этот символ у неё на короне. Если правда о богах и обо всём, что живёт или однажды жило в Пустыне, и скрыта в каком-то месте, так это там. — То есть, ты не знаешь, что это за символ? Сайно недовольно фыркнул: — Нет. Точно не знаю. Тигнари вздохнул, уши повисли: — Жаль. Может, ты тогда хотя бы знаешь, что у вашего Царя за странная корона? Или это тоже у вас… потеряно в прошлом? — Ты… — Сайно поднял брови. Тигнари во второй раз прикусил язык, уши повисли ещё сильнее. — Прости. Я в последние дни окончательно разучился держать язык за зубами. Хотя, наверное, должно было случиться наоборот. — Ничего, — сказал Сайно, — Просто ты первый, кто задал мне такой вопрос. Тигнари спросил невесело: — Ну, по крайней мере, я могу гордиться этим, да? — Почему бы и нет? Любопытство — не порок. И он начал рассказывать. *** Тигнари придержал закрывающуюся дверь и вышел во мрачный коридор. Он поёжился — было не холодно, но жутко. Он быстро двинулся вперёд, ловя взглядом ближайший зайчик света от факела. Он тихо семенил босыми ступнями по голой каменной кладке, хвост мёлся по полу следом за ним. Стражей впереди было не видно. Он пожалел, что не ушёл с Сайно, когда тот предлагал. Он сначала рассказал ему всё про шакалов — которые, вообще-то, собаки не больше, чем ты сам, Тигнари, — потом продолжил про роль и место Пустынного царя в иерархии пустынных богов — самый великий и могущественный, как же иначе, — и закончил вопросом — а как тогда потомкам Пустынного царя править от его имени и вообще жить со статусом его реинкарнации, если Пустынный царь расхаживал с головой шакала, а его потомки — люди, и талантами отращивать себе части тела животных не обладают? Тигнари на это справедливо заметил, что без короны правящий Царь похож на своего предка меньше, тем сам Тигнари, когда растопырит уши в стороны, и Сайно опять вернулся к своему рассказу про шакалов и теперь объяснял, где пустынные лисицы ну совсем на них не похожи, и Тигнари замахал руками и едва в голос не сказал, что понял уже, понял! Сайно одобрительно покивал, они поговорили ещё немного, и Сайно собрался уходить. Он схватил раскрытый на столе свиток, засунул его в широкий карман мантии и предложил проводить Тигнари до гарема. И именно в этот момент Тигнари вспомнил, что он сюда не поболтать пришёл, а читать про пустынную флору, и отказался, намерившись по крайней мере дочитать ту главу про фрукт харра. Сайно пожелал ему доброй ночи и скрылся меж стеллажей. Тигнари опять остался один. Он открыл книгу, попробовал найти потерянную главу, но, листая жёсткие страницы, не смог отыскать даже перекрикивающий все прочие иллюстрации рисунок красноплодника. Тигнари ещё посражался с бумагой, но та не хотела поддаваться и порезала ему палец. Он слизал выступившую кровь, почувствовал вновь накатывающую усталость и тоже встал из-за стола. Он сдал книгу Лизе, которая увлечённо писала, кажется, письмо и почти не обратила на него внимания, и пошёл в коридор. И вот так он здесь и оказался. Совсем один. Тигнари ускорил шаг, перепрыгнул через один солнечный зайчик и разглядел впереди неподвижные фигуры. Стражи стояли к нему спиной, и издалека Тигнари услышал тихий разговор. Тигнари замедлил шаг, опустил уши, чтобы не расслышать случайно, о чём переговаривались стражи. Их голоса и почти незаметные покачивания головами сразу добавили в неживой коридор уюта; ушло ощущение, что он шёл по древнему лабиринту, в который веками не ступала нога человека, но вечно клубилось что-то такое же древнее, сильное и ужасающее — оно было в стенах и сгущалось под потолком, им был пропитан воздух, и только огонь факелов его ненадолго разгонял, позволяя Тигнари незаметно добежать до выхода. Казалось, наконец, что он просто идёт по обычному коридору — дойдёт сейчас до комнаты и ляжет спать. Он думал о том, как глупо он считал всех пустынников безмолвными статуями. Будто он сам, когда ходил на патрули, освещал лес своей улыбкой — да так же ходил с недовольной миной, и суровым тоном отчитывал заблудившихся в лесу детей и наевшихся ядовитых грибов родителей. Эти люди, в конце концов, делали свою работу, вот и всё. И даже так они позволяли себе моменты человечности — как два стража, увлечённых беседой в пустом коридоре у библиотеки. Или как жрец, объясняющий необразованной пустынной лисице, почему их Царь носит фальшивые уши на голове. Приближаясь к стражам, Тигнари начал ступать громче, всей стопой шлёпая о камень, и дёрнул пояс на бёдрах. Тот негромко зазвенел. Стражи сразу затихли. Он прошёл мимо них, добрёл до двери и зашёл в гарем. Вода в бассейне внутреннего дворика была неподвижна. В ней рябилась луна и скопления звёзд. Рябились густо, и если бы Тигнари не встретил когда-то две ночи в Пустыне, то не поверил бы, что небо это было настоящим. Даже в лесу ночью оно никогда не было таким чистым, что свет каждой звёздочки, каждой кометы долетал до людей и размножался многократно, отражаясь во всех водных телах на километры вокруг. Страусиные перья лежали у кромки воды. Из-за двери купели не было слышно всплесков капель и мягких голосов рабынь. Проход в жилое крыло был тёмным и пустым, а дверь общего зала за ним — плотно закрыта. Даже факелы на первом этаже не горели. Гарем спал. Он поднялся по пандусу, нашёл свою дверь, повернул ручку-цветок и зашёл в комнату. В комнате было темно. Он взял свечи со столика, вышел обратно в коридор и поджёг фитили от ближайшего факела. Вернулся, поставил свечи обратно на столик. Бросил на сундук шёлковую накидку, пояс и шаровары положил сверху. Надел ночную тунику, взял с низкой полки масло и сел на кровать. Он сел на что-то жёсткое. Вскочил, посмотрел на одеяло. На нём в кучу были свалены куски ткани, а между ними блестели металлические пластинки. Он поставил масло на пол, снял сверху один кусок ткани. Это оказался маленький зелёный платок, простой зелёный квадратик, украшенный золотой нитью, с завязками по бокам. Тигнари его отложил, поднял пластинки. Они были сшиты друг с другом в форме треугольника и скреплены сзади застёжкой. А, точно. Лиза вспомнила про своё обещание. Долго же до него несли эти вуали — видимо, Табия опять шила специально для него. Он улыбнулся невольно, представив, как она сидит и выкраивает ткань, подбирает бисер и вдевает цветные нити в иголку. А может, распускает завязки на старых вуалях и пришивает новые, вспомнив, что уши у него не на уровне глаз, как у нормальных людей, а торчат на макушке, выше его головы на уровень. Он взял ещё одну вуаль — чёрную, расшитую мелким бисером и стеклярусом, подошёл к зеркалу, нашёл концы завязок и приложил вуаль к лицу. Эта была жёстче, чем первый шёлковый платок, но монетки тянули ткань вниз, и она не топорщилась смешно на носу, а спускалась, плавно очерчивая лицо. Было красиво. Тигнари повертелся перед зеркалом. Даже с белой ночной туникой богато украшенная вуаль смотрелась гармонично. Он аккуратно взял все вуали и по очереди сложил в стопку, открыл сундук и положил их сверху. Тигнари опять взял масло, присел, положил хвост на колени и ещё долго, неторопливо растирал в скользких руках шерсть при слабом огоньке свеч.