Танец фиалки

      Прогулка по саду продолжилась, хотя туман не расступался, а лёгкое напряжение не покидало Энтони, будто он слишком глубоко вторгся в чужую личность — и она резала его изнутри, добираясь до самого сокровенного, которое и так было сильно повреждено. Лишь смотря на Марселя, лишь слушая его рассказ о каждой встреченной статуе, омега ненадолго обретал странный, но такой приятный покой. Он, кажется, даже осознавал в полной мере, что притягивало юношу в той или иной истории; осознавал, что нет никакого безумия, а есть лишь странные-странные сны.       Работы шли от самой новой к самой старой. Омега всматривался в них, ощущал то неизвестное горе, то простую радость обретения, то рассеянность, то расчётливость. Он чувствовал, пока Марсель рассказывал увиденный им сюжет. Он удивлялся, когда бета смеялся над своими навыками, которые, по его словам, возросли к текущему моменту. Энтони не видел никакой разницы в обработке камня. Мрамор весь был одинаков: ему дано было лишь запереть в себе крохотную частичку судьбы.       Перед одной, как окажется единственной, Марсель остановился молча, будто дал омеге время ощутить сомнение в подлинности творения. Мальчик нахмурился, всматриваясь в изгибы камня, высеченные знакомой рукой, но высеченные как-то иначе. Будто руки те вдруг обрели иного хозяина, а умений не растеряли. — Это… какая-то странная работа, — не сдержался омега. — В ней что-то не так. — Это реплика. — Вы сделали реплику? Не поверю, что вам нужно делать копию, когда вы можете создать нечто… уникальное, — сказал Энтони, махнув рукой на краткий ряд статуй, который они только что прошли. — У этой статуи история не менее поразительная, чем у других. Она — единственная, где чувства скорее мои, чем других людей.       Марсель сложил руки за спиной, хотя прошлых статуй обязательно касался, будто указывал самое важное их место, самый центр чувств. К этому творения создатель, кажется, был несколько равнодушен. Глаза нежнее лепестка обрели холод цветного алмаза: сиреневые бриллианты сквозили не то усталой обидой, не то сдержанным волнением, а статуя человека, кажущегося то альфой, то омегой, то подростком, то давно взрослым мужчиной, отдыхала пред взором с ожидаемой неподвижностью.       Не приподнимались дыханием опущенные плечи и сдавленная неведомыми стенами грудь. Голова казалась излишне запрокинутой назад, хотя губы были плотно сомкнуты, без намёка на напряжение. Диссонанс всё больше вырисовывался в простой позе. Неизвестный был расслаблен: он всего лишь стоял, но ощущение наигранности его движения не покидало сознания смотрящего. — Вам не нравится эта работа? — спросил Энтони.       Он коснулся руки беты, стремясь обратить на себя внимание, но Марсель внезапно оказался погружён в воспоминания так сильно, что его реакцией был лишь небрежный вздох. Очнувшись через несколько мгновений, бета рефлекторно охватил пальцами ладонь Энтони, будто это была единственная ниточка связи с реальным миром. — Мне не нравится её история, — ответил юноша, не спеша разорвать прикосновение. — Это лишь очередной пример порога, который человек переступает, следуя к цели не слишком правильной дорогой. — Как можно делать что-то неправильное, если создаёшь? — с капелькой опасения спросил Энтони. — Эта статуя… нарушает чьи-то права? — Она нарушает принцип, о котором многие забыли… Я сделал эту работы, чтоб никогда о нём не забывать. С этим связана история куда менее долгая, чем до этого. Пойдём обратно, я тебе расскажу.       И до сих пор оставляя ниточку касания цельной, Марсель медленно пошёл по дорожке средь тумана обратно к входу в мастерскую. Каждая пройденная плиточка стала секундой рассказа. Бета неопределённо упомянул время и место. Тогда был вечер. Выставка признанного гения, коллеги по несчастью. Марсель был на ней лишь гостем, хотя другие люди узнавали его, пытались разговорить, отвлекая от созерцания работ. Это злило юношу, но он сдержанно увиливал от ненужного внимания.       Злило его и нечто иное: злили не только люди, а их восхищение статуями. Нет, бета не завидовал. Он лишь не мог разделить общего восторга тем, что не было наполнено чувствами творившего. Марсель смотрел на улыбки статуй, но словно знал, что они не нашли отклика на лице создателя, не удостоились ни капельки любви, ни снисходительной слезинки. Казалось, что крохотная ошибка в мимике на мраморе была лишь признаком усталости или неопытности, но во взгляде иного гения она становилась следом отчуждения.       Получив приглашение на личную встречу с хозяином выставки, Марсель не отказался лишь из-за любопытства. Нет, из-за настойчивого желания развеять все эти чувства. Он взглянул на первую в ряду статую, мельком запомнил «Человека под дождём», его опущенные плечи и неестественно запрокинутую голову, и проследовал в соседний зал, в личную комнату отдыха. — Я думал, ты выше. — Эту фразу Марсель запомнил дословно. — Вы меня видели и раньше. — Тесного знакомства не имел, — сказал альфа.       Его голос вызвал в бете навязчивое желание осклабиться и сострить, но он не стал, подавив в горле слова, а следом — и чувства. Только диссонирующий отголосок продолжал царапать шею изнутри, напоминая, что все прочие скульпторы, с которыми Марсель встречался лично, навевали бете скромное, неяркое дежавю. Этот же человек был совсем иным. Смазливый, молодой альфа казался юноше кем угодно, но не творцом. Он сам казался статуей, сделанной умелой, нежной рукой, давшей ровную кожу, острые скулы и словно ненастоящие, светлые волосы. — Спасибо за приглашение, — поддерживая разговор, вздохнул Марсель. — Я рад, что ты пришёл. Очень хочется услышать твоё мнение о моих работах. Ты ведь тоже зарабатываешь этим. Да и побольше меня. Может, раскроешь свой секрет? — Нет никакого секрета, — сказал бета. — Хорошо, настаивать не буду.       Ощущая всё больший дискомфорт, юноша слабо дёрнул плечом и поспешил заговорить о том, ради чего, кажется, его и позвали. — Касательно ваших статуй. Я не осмотрел их детально, на это потребуется куда больше времени, чем несколько часов, — вздохнул он, стараясь вспомнить хоть какую-нибудь работу, которая запечатлелась хотя бы искоркой. — Но я немного уделил времени «Человеку под дождём»… — О, это просто удивительная работа! Она буквально открыла мне глаза, — перебил альфа. — На что же? — неохотно уточнил Марсель. — Создавая её, я понял, что достаточно просто выдумать красивый бред, чтобы люди не закрывали рты, говоря, какой же это шедевр. Я не мучился, не искал чувств и опыта, которые подали бы мне идею. Я всего лишь выдолбил из камня статую, рассказал слезливую историю, и всё. А ведь это заняло куда меньше времени. Такая возможность для заработка!       Что-то внутри беты рухнуло в эту минуту. Он понял, что всё это время вызывало в нём диссонанс, стоило взглянуть на эти статуи. Всё в них было ненастоящее. Марсель, ищущий чувств, вдруг столкнулся с ложью ради выгоды, с ложью такой наглой, что от неё свело внутри всё, стянуло в крохотный клубок. От бессилия и злобы к глазам на секунду подступили слёзы. — Но это лишает смысла всё, — сказал он, справляясь с собой. — Вы обманываете себя, обманываете других. Как оно может быть настоящим, если вы до конца не поняли того, что создали. — Мне и не нужно это. Это устаревший рудимент, который только замедляет процесс. Уверен, ты не отвлекаешься на такие глупости. — Ошибаетесь! — воскликнул Марсель.       Он раскраснелся от негодования и всплеснул руками, смотря на человека, который, видимо, искренне не понимал, о чём сейчас говорил юноша, не понимал смысла в поиске, в выражении чувств, в их понимании. Медленно сглотнув, бета чуть не взялся за голову, но лишь с жалостью посмотрел на иного создателя. — Мне вас не понять. Меня оскорбляет ваш подход, — эмоционально прошептал Марсель, развернулся и вышел обратно в зал.       Взгляд мгновенно упёрся в эту чёртову статую «Человек под дождём». Смотря на неестественную позу, старающуюся обмануть и прикрыться несуществующим посылом, бета весь поддался мгновению дрожи, а потом вышел и из зала, на улицу. Его не было около часа, а затем Марсель вернулся с огромным молотом, который пришлось волочить по полу. Охрана задержалась из-за личных телохранителей беты, которых он взял именно ради этого.       Сам же он прошёл в зал, замер перед статуей — и обрушил на неё боковой удар. Руки пробило болью из-за отдачи до самых локтей, отлетевший осколок мрамора полоснул по плечу, а сама статуя закачалась, незакреплённая на пьедестале. Следующий такой же удар опрокинул жалкий шедевр на пол. Голова отлетела в сторону, но Марселю было мало, и он продолжил опускать молот на несчастное мраморное тело.       Вокруг уже кольцом собрались другие гости, среди которых — и создатель. Он бесстрастно взирал на уничтожение его труда, а когда бета остановился, спокойно спросил его, доволен ли он. — Нет. Сам ваш принцип оскорбляет меня до глубины души! — воскликнул Марсель, но продолжить ему не позволили.       Марсель нынешний остановился посреди сада и взглянул на впечатлённого Энтони. Тот проникновенно смотрел на юношу, растерянно приподняв брови, но до сих пор крепко сжимая руку творца. Вздохнув, бета коснулся кончика его носа, стараясь привести мальчика в чувство. — Думаю, ты понимаешь, что на выставки меня больше не приглашают, — усмехнулся он, уловив детское недовольство во взгляде Энтони. — С вас даже не потребовали компенсацию? — Представляешь, нет. — Марсель усмехнулся. — Такой скандал только привлёк к этому идиоту внимание, чему он был лишь рад. — Это… — О, это один из самых безумных моих поступков. Сейчас я бы сдержался.       Бета тихо выдохнул, и лёгкая улыбка коснулась его губ. Он почувствовал себя вдруг таким расслабленным, но и на секунду таким пустым. Подняв свободную руку к груди, Марсель нервно отёр основание шеи, едва-едва не царапая, но омега вовремя остановил его, взяв за запястье. — Знаете, это очень тупой поступок, — строго сказал Энтони, но одобрительно хмыкнул: — Зато какой впечатляющий.       Омега выпустил руки Марселя, поправляя рукав кофты, который сильно задрался из-за ходьбы с костылём. Подавив раздражение, он лишь плотно сжал губы, неуверенно стоя полностью на одной ноге. Кажется, прогулка во влажном осеннем тумане сильно вымотала мальчика. Коротко глянув на виднеющиеся вдалеке стёкла мастерской, матовые из-за сырой мглы, бета приобнял младшего за талию, помогая ему устоять и оправить одежду. Кажется, сейчас, в бескрайнем дымном саду, Энтони был особенно маленьким и беззащитным.       Он закинул одну руку на шею Марселя и невольно засмотрелся на его прохладный, сосредоточенный профиль, на длинные ресницы, чуть прикрывшие сиреневые глаза, на светлую, окрашенную туманом в тон пастельно-голубого кожу. Однако, несмотря на иллюзорную холодность, Энтони неосознанно чувствовал лишь скомканное тепло. Делая вид, будто немного потерял равновесие, он склонился к Марселю и коснулся носом его щеки. От кожи пахло чуть-чуть солью, но больше всего фиалками. — Всё хорошо? — спросил Марсель. — Вполне, — ответил омега, не спеша отстраняться. — Вы пахнете фиалкой… казалось бы, такой нежный цветочек. — Но? — Нет никаких «но». Этот нежный цветочек может выдержать десятиградусный мороз, — усмехнулся Энтони и поднял голову. — Вы выглядите растерянным. — Так и есть.       Марсель посмотрел в глаза мальчика с неприкрытым любопытством, но неяркое мерцание в карих глубинах сбивало с толку. Казалось, что усталость во взгляде омеги сменилась на упорство и сдержанное восхищение. Он поднял руку к лицу юноши, позволяя костылю с гулким эхом упасть на дорожку, и взял бету за подбородок, склоняя к себе. — Зная, что вы бываете невероятно импульсивны, я всё ещё чуть-чуть не верю, что вы уничтожили чужую работу прямо на выставке, — сказал Энтони. — Почему-то мне невероятно нравится эта история… — Я бы предпочёл изменить её ход, но уже слишком поздно. — Тогда бы вы не были собой, — хмыкнул мальчик, касаясь большим пальцем нижней губы юноши. — Будь вы кем-то иным, то не видели бы своих странных снов, не понимали бы принцип создания, уж точно не захотели бы ради этого разбить чей-то труд, да и в конце концов… здесь бы не было меня.       Марсель лишь рот чуть-чуть приоткрыл, но потом не стал ничего говорить, а потянулся к омеге. Только тот вдруг отстранился, разрывая точки касания. Он с трудом, но сам поднял костыль и мирно поплёлся обратно к мастерской, оставляя растерянного творца наедине с его мыслями. Бета лишь через несколько секунд пришёл в чувство и посмотрел вслед тяжело ковыляющему мальчику. Одно его плечо было опущено, а от сдержанной гордости не осталось и следа. Кажется, Марсель даже жалел об этом, будто знал больше, чем ему было дано.       Догнав омегу, он молча пошёл рядом, сложив руки в карманы. Они ни о чём более не говорили, будто было нечего сказать, а туман всё сильнее сдавливал сад, наваливался на голые деревья молочным дымом и прибоем стелился по дорожкам. Открыв дверь в мастерскую, Марсель впустил осеннюю мглу в помещение, а следом зашёл и Энтони. Бета был последний. Он задвинул прозрачную створку до щелчка и опустил руки. В голове роилось множество мыслей и множество событий, но они не складывались в единую картинку.       Скинув обувь, Марсель вновь взял омегу на руки, чтобы избавить его от жалких попыток разуться самостоятельно, и унёс его на диван, где уже помог снять кроссовки. Там же до сих пор лежал набросок, притянувший взгляды обоих. Взяв его, Марсель присел возле Энтони. Мальчик молчал, а карие глаза неотрывно смотрели на рисунок. — Кажется, я тоже стал нарушать некоторые принципы, — вздохнул бета, касаясь шеи, где осталась царапинка, оставленная омегой. — О чём вы?       Вместо ответа, юноша разорвал бумагу на несколько частей и тяжело вздохнул, откладывая их в сторону. — Марсель… — Да? — Зачем? — Голос омеги в одну секунду невероятно просел. — Разве это не то, что вы искали всё это время? — Моя работа не должна стать для тебя… мёртвой точкой, — сказал Марсель.       Он посмотрел на Энтони, но тот отвернул голову в сторону, подтянув к себе здоровое колено. — Эй, Эни… — вздохнул юноша, приобнимая омегу за плечи. — Эни, посмотри на меня…       Тот дёрнул плечом, но Марсель протянул руку к лицу мальчика и коснулся его подбородка, одним пальцем поворачивая голову младшего к себе. Глаза к бете поднялись растерянные, почти отчаянные, а украшали их слёзы. — Не обманывай меня больше. — Марсель покачал головой. — Это того не стоит.       Он подался ближе к омеге и коснулся его лба своим, опуская взгляд. Пахло ветивером, а губы уже ощущали вкус чёрной смородины, хотя до них дотронулось лишь дыхание мальчика. Коснувшись щеки Энтони, бета медленно огладил холодную кожу большим пальцем и закрыл глаза. Слова вновь спровоцировали небрежные касания губ: — Ты не обязан быть тем, кого я хочу видеть, — сказал бета. — Наоборот, это я обязан запечатлеть тебя таким, каким ты захочешь стать, но я совсем об этом забыл… Сегодня, во время нашей прогулки, я снова осознал это.       Марсель буквально кожей ощутил дрожь в дыхании омеги. В это же мгновение случайное прикосновение, наконец-то, стало поцелуем. Энтони обнял юношу за шею, не отрываясь от его губ и постепенно поддаваясь их ласке. Кажется, в это мгновение он получил то, чего не имел и не обрёл бы никогда более. На секунду сжав меж пальцев тёмно-русые пряди, омега спустил руку на шею Марселя, оглаживая кожу чуть ниже уха. Тот неожиданно вздрогнул, задерживая череду мягких касаний, но Энтони поторопился, спешно продолжая затянувшийся поцелуй.       Ладонь омеги соскользнула с шеи юноши, и он сжал в кулаке ворот футболки Марселя. Поцелуй ожесточился, разгорелся — и вспыхнул вдруг: Энтони прикусил растрескавшуюся нижнюю губу беты. Болезненный вздох разорвал касание. Мальчишка жадно посмотрел в сверкающие глаза цвета бурного сиреневого рассвета. — Это не я. — Ухмылка не покидала раскрасневшихся губ, а на них ещё держался привкус цветов. — Да что ты. — Марсель качнул головой, не спуская рук с плеч омеги.       Энтони вновь дёрнул юношу к себе, впиваясь в его губы, покрытые трещинками. Лепестки фиалок приняли металлический тон из-за единственной капельки крови. И поцелуй внезапно окончился: оба услышали вне мастерской быстрые шаги. Запястьем стирая с губ красный, Марсель взглянул на вход со стороны дома. Одышка не отпускала лёгкие, а отпечатки прохладных рук сглаживали мурашки.       Двери открылись, и вошёл Легран. Проницательный взгляд серебряных звёзд скользнул по разводам алого, скользнул по разгорячённой коже и легко выдержал две пары раздосадованных глаз. Энтони тоже поднял запястье к губам и отвернулся, ощущая, что с каждым мгновением его уши горят всё сильнее. — Эй, куда? Обернись, я тебе буду сейчас аплодировать, — окликнул альфа. — Я впервые в жизни уверен, что у меня брат не умрёт девственником! — У тебя опция стыда отключилась от шока, что ли? — вздохнул Марсель. — Зачем ты пришёл? — Я проводил этого драгоценного ребёнка, набил одному идиоту рожу и пришёл жаловаться, а вы тут заняты. Кому мне жаловаться теперь? — Легран поднял руки, показывая их тыльную сторону, а именно разбитые костяшки.       Однако паясничать он вскоре перестал и с явным недовольством взглянул на запёкшуюся кровь, но не стал об этом говорить ещё что-нибудь, а будто невзначай добавил: — И да, Эни, к тебе гости. — Гости? — Если мне не изменяет память, это твой отец-омега.