Фаворит

У него трясутся руки. Он смотрит на фотографию родной сестры, стараясь не сжимать рамку, потому что боится, что если не сдержит себя, то с лёгкостью сломает единственное ценное, оставшееся после неё. Он не хочет кричать сейчас, потому что мама спокойно отдыхает под дозой морфина в своей спальне. Это вторая ампула за сутки. Обезболивающего эффекта должно хватить до утра, чтобы вколоть ей после приёма пищи анальгетик. Чуя уже взрослый. Да, он это знает. Но ему хотелось бы вернуться назад. Он обо многом жалеет. И Чуя ненавидит себя. Казалось бы, это действительно не имеет смысла, потому что Накахара совершенно не виноват в смерти младшей сестры — её сожрала болезнь. И он даже временами трясётся от мысли, что тоже может заболеть чем-нибудь, а это будет означать лишь нестерпимую, адскую и пронизывающую боль, которая изнутри стремительно будет пожирать всё живое. Но в чём Чуя до сих пор ощущает вину, так это в том, что он принял на себя решение взять полную ответственность. Он не смог вовремя оплатить операцию для неё, чтобы спасти, потому что болезнь в её организме решила иначе. Да, глупо. Глупо, ведь можно было взять оплату операции под кредит или, например, в рассрочку, но Чуя не привык пахать настолько своим телом. Он хочет и дальше развиваться в фигурном катании, уходить вглубь, совершенствоваться. Он даже сейчас, может быть, воистину благодарит себя за то, что занимался боксом раньше — висящая боксёрская груша замерла на его потолке в комнате. Долги, кредиты — нескончаемая платёжка, и мать, которая зарабатывает довольно мало. Все давние сбережения ушли на университет для Чуи. Денег у них мало, мать ломит от онкологии и постоянных доз морфина, потому что ощущать, что внутри твоего тела кто-то живёт и ест тебя – нестерпимо. Чуя просто гордый. Он думает, что со всем справится сам. Он всё сможет, только нужно чуточку потерпеть. И он действительно старается. Чуя приносит домой хорошие деньги. Не так много, как хотелось, но всё равно — это деньги. Это то, чем можно оплатить операцию. Он оглядывает комнату, отвлёкшись от изображения в рамке. Скоро час ночи. В доме невообразимая, будоражащая тишина. Всё как будто замерло. Лунный свет сочится через его обрамлённые тенью жалюзи. Накахара давно одет. Он сидит на своей кровати около часа, стараясь утешиться фотографией в рамке, пусть хоть и таким жалким способом. Но, по крайней мере, это работает, чтобы заставить его даже через силу двигаться дальше. Он, чёрт возьми, может, потому что всей душой желает, чтобы ситуация снова не обернулась также, как с его сестрой. Накахара снова переводит взгляд на рамку. В темноте он видит школьницу. Фотография сделана в апреле. Тогда это был новый учебный год. Она рыжеволосая, прямо как Чуя, глаза карие — две невинные бусинки — мамины, и такая ослепительная и задорная улыбка. Это больно. Когда он снова оглядывает её черты лица, сердце обливается кровью — это невыносимо. Он бы мог перестать прямо сейчас себя мучить и смотреть на светлое девичье лицо, потому что любое воспоминание о ней, как больной укол в душу, но Накахара не может никак с ней расстаться. Она слишком драгоценна для него, как и их мать. Ему придётся оставить её ненадолго. — Мива, я скоро вернусь… — его голос шепчущий и лелеющий, но очень печален и тосклив. У парня глаза тусклые, подуставшие и мечущиеся по очертаниям лица. Его голос и глаза — отражение прискорбной печали. Это его интимное зеркало души. Чуя бережно ставит своё сокровище на полку и нехотя встаёт с постели, перекидывая полную сумку на плечо. Он спускается по лестнице вниз, стараясь делать это как можно тише. Его шаги тихие, всё же чуть шуршащие. Ему нужно выйти из дома, пройти пару улиц и сесть на метро, чтобы пролететь под землёй в соседний район. Если честно, лучше бы он зарабатывал на фигурном катании, чем незаконно получал деньги в подпольном бойцовском клубе. Он любит этот вид спорта. Он посвятил ему почти всю свою жизнь. Но когда вы себя принуждаете заниматься любимым делом ради чего-то, а не ради себя… разве оно продолжает приносить вам удовольствие? Вам бы понравилось делать что-то, и при этом зарабатывать награды и призовые фонды ради чего-то другого? Не для себя, не для своих целей, не для своих же желаний. Не для своего же удовольствия и радости. Оно не будет больше приносить вам дофамин, наслаждение от результата, в который вы так долго и упорно вкалывали. Вы будете вкладывать свои силы не ради результата, а ради денег, которые нужны прямо сейчас. Вы будете пичкать свою голову тем, что вы должны быть лучше, что вы должны впахивать до посинения. А после идёт накатывающее ощущение — вы начинаете постепенно угасать от своего же принуждения. Это дотошно. Поэтому Чуя бросил. В приоритете лечение. Через соревнования он ничего толком не заработает. В метрополитене прохладно. Через тонкую куртку чуть продувает. С обоих линий слышен приятный для ушей гул, рокочущий по рельсам где-то в далеке с разных сторон. Тут есть пара людей — не шумят и не привлекают внимания. Они думают о чём-то своём, пока ожидают последний рейс. Потом метрополитен до пяти утра перестанет работать. Он возвращается примерно в это же время домой. Метро приносит с собой приятный ветер, который треплет Накахару и заставляет почему-то опомниться. Ему сегодня нужно одержать победу. Ради того, чтобы его мама была рядом с ним, а не в нескольких футах под землёй вместе с Мивой.

«Осторожно, двери закрываются. Пожалуйста, не прислоняйтесь к дверям.»

Чуя садится в опустошённый мёртвый вагон. После голоса двери с тихим грохотом закрываются, и поезд, плетясь ровно по маршруту в соседний район, уносит Накахару. Метро протягивается, уезжает вдаль, чуть успокаивающе укачивая Накахару в слабом свете и тишине. Это последние минуты, когда он может расслабить свои мышцы и мирно вздохнуть. Всё слишком тягостно для него. Его сердце слишком сильно ноет.