***
Катя сидела рядом с Антоном, выслушивая его всхлипы, пока Дима обнимал его и пытался заставить сказать хоть что-то. Её лицо сохраняло абсолютное хладнокровие, и моментами казалось, что сложившаяся ситуация её даже раздражает, но действия говорили об обратном: она подавала ему салфетки, чтобы тот мог вытереть слёзы, подносила ко рту стакан, чтоб тот мог напиться, ведь от плача морозило и тряслись руки, удержать стакан было проблематично. — Ар... — слова из уст Шастуна выходили с трудом, чередуясь с трясущимися вздохами. — Ар-с... Арсений... — Да-да, — Позов уже пару минут пытался вытянуть з друга законченную мысль, — мы поняли, Арсений. — Арсений, Арсений... Понять бы, что с этим Арсением делать, — сухо прокомментировала Катя. Эмоции постепенно начали угасать, но все трое знали: одно лишнее слово, малейший триггер — и может накатить истерика похлеще. Если Антон влюбляется, он теряет контроль. В этот момент он видел себя от третьего лица: перед ним плачущий ребёнок, которого надо успокоить. Восстановить дыхание. Попить воды. Вытереть слёзы. Очистить мысли. Было бы легко, если не один нюанс: он и есть этот плачущий ребёнок. И контроль ослабевал, волнами усиляя эмоции. — Дим, — почти шёпотом произнесла девушка, — выйдем? Они быстро и почти безшумно покинули спальню, остановившись прямо за дерью. — Догадки верны? — спросила Катя, намекая на ранее мельком упомянутую влюблённость. — Походу, — задумчиво ответил Дима. — Если учесть то, что этот дебил врал ему о возрасте, и при этом между ними... ну, не знаю... Я бы тоже прихуел на месте Арса. Да я даже не будучи на его месте прихуел. — Как думаешь, это подростковый максимализм, или всё реально настолько серьёзно? — Ну, и то, и другое... Я сколько помню Шаста, он плакал только из-за влюблённости. Никогда так сильно, но в последний раз отходил полгода. Сейчас всё ещё хуже. Катя приподняла бровь, внимательно выслушивая. — Его всегда тянет на взрослых мужиков? — Ну, я бы не сказал, что это частое явление... — мужчина поджал губы, боясь ляпнуть лишнего. — И судя по реакции Арсения, он не такой уж и взрослый. Да и ты видела их? Ходят за ручку, мороженое едят. Цветочные подружки. Поговорить им надо. — Как ты себе это представляешь? Приехать и сказать, мол, иди к Антошке, а то совсем поплохело ему? Дим, это нереально. — Надо чтобы он сам ему позвонил, — сказал Позов, и кивком пригласил вернуться в комнату. Парень, поджав коленки, стеклянным взглядом сверлил потолок. — Шаст? — М? — он неохотно откликнулся, готовясь к очередному потоку эмоций. Дима подсел к нему ближе, обнимая одной рукой. Катя осталась в стороне. — Ты Арса любишь? — тихо, но твёрдо спросил Позов, готовясь к бурной реакции. Но её не последовало. На лице Антона отразилось такой силы удивление, словно его током ударило. — Нет. К такому возмущению Дима был не готов. На секунду он даже поверил, что все их теории были полнейшей чушью, но лишь на секунду. Наиграная уверенность выбивалась в его взгляде. — Врёшь? — Вру. Челюсть задрожала, но слёзы не текли. — Почему не позвонишь? — А зачем? — смотреть на друга не хотелось. — Что это изменит? — Много чего изменит, — Позов старался говорить мягко, чтобы ненарочно не задеть болезненные точки. — Какой смысл сидеть и страдать, если можно действовать? — Я провинился. Осталось только надеяться, что он простит, хоть этого и не произойдёт, — голос был тихим, но местами срывался на фальцет. — Понимаешь, вполне достаточно одной надежды. Надежда — это хорошая эмоция. — Ты слишком много своих сил вливаешь в эту надежду. Не стоит он того. — Стоит. Пусть я болею им, но я готов страдать этим, — нотки излишней серьёзности немного пугали, — а меньше чем вечность страдать не умею. Катя, молча всё это выслушивая, даже прикусила палец, чтобы сохранить спокойствие. Искренность её тронула. Но и тревога за парня нарастала, ведь подобные чувства для неё были не чужды. Беспокойство даже отчасти походило на родительское, таким беззащитным ребёнком казался Шастун. — Антон, позвони ему, — тихо сказала она, — ты ведь считаешь себя виноватым, так попробуй извиниться. Парень посмотрел на неё озадачено, словно ища подвох в её словах. Повонить? Даже потянулся за телефоном, нервно покрутив его в руках. Позвонить?...***
Арсений держал листок в руках, нервно потирая бумагу пальцами. Перечитывал строки снова и снова, вчитывался в каждое слово, вглядывался в мокрые разводы внизу листа. Любовался кривоватым почерком. Глупые грамматические ошибки заставляли его улыбнуться ещё сильнее, чем сам смысл написанного. Может попытаться? Улыбка мгновенно сползла с лица. А какой смысл? Опьянение усиливало чувства. Казалось, если мужчина прямо сейчас не возьмёт себя в руки, его голова взорвётся от переизбытка эмоций. Дыхание уже несколько минут было слишком частым, а в комнате стало душно. Выйти, проветриться. Покурить, в конце концов. Подумать. А если повезёт, то даже протрезветь. Арсений неспешно оделся, вышел из квартиры, прихватив письмо с собой. Он уже не читал, но оставлять его не хотелось, поэтому холодные пальцы продолжали сжимать листок. Исписанные стены лифта навеяли приятных воспоминаний. Ностальгия мешалась в глазах. Может я всё-таки люблю тебя? Голова была тяжёлой, но от этого желание закурить стресс не исчезало. Походка шаткая, ступеньки так и просились выскользнуть из-под ног. Тяжёлая дверь подъезда открылась перед Поповым, впуская его в мир свежего морозного воздуха и последних лучей заката. Я должен страться. Я устал бесконечно ныть. Я хочу действовать, но не понимаю, как. Гулять по району ему очень нравилось. Хотя мало красивого было в серых многоэтажках, жёлтых фонарях и лужах. Но его привлекала сама задумка: бродить по знакомым окресностям, но в итоге заворачивать в те места, которые ещё не видел, пусть в них и не было ничего примечательного. Письмо по-прежнему было в руке. Может мы просто разные? Больно-то как... Аккуратно он достал сигарету. Последняя в пачке. Чиркнул зажигалкой, проходя мимо знакомого парка. Голова предательски закружилась, от никотина снова ощутилось опьянение. Мелькнула идея перейти на другую сторону улицы. Здесь Арсений уже бродил. Сделал очередную затяжку, тяжело выдохнул, быстро шагая. Какой-то странный свет отразился в уголке глаза... Резкий сигнал автомобиля ударил по ушам. Всё произошло так быстро, что Арсений не успел понять, от чего он потерял равновесие. Капот, лужа, асфальт, и толком не понять, насколько сильно он пострадал, казалось, что болит везде, и удар был отовсюду. Телефон отлетел на пару метров, сигарета давно потухла об землю. Где-то около лучей от фар послышался хлопок двери автомобиля, матерные, но встревоженные крики водителя, быстрые шаги. Кто-то потрепал Попова по плечу. — Эй, приятель, ты в порядке? Приятель не в порядке. Арсений попытался приподняться, но в глазах сильно потемнело. С другой стороны раздалась негромкая вибрация телефона, он попытался дотянуться до него, но вскрикнул от боли в руке. — Давай я тебя отвезу в больницу и без обид, договор? — повторял мужчина нависнув над ним. Пьяный, небритый, в домашней одежде... Нахуй меня выгонят из больницы. — Лучше до дома, — еле смог выдавить из себя Попов. Водитель подхватил его за плечи, затаскивая в машину. — Мужик, ты только сознание не теряй, раз в больницу не хочешь... Вот только на асфальте остался лежать телефон, разрывающийся от входящих звонков. На экране всё так же светилось «Домовёнок». Машина отъехала. Поднялся ветер. На ветру закружился упущенный лист бумаги. Кривые и глупые строки гласили:«Дорогой Арсений,
хочу чтобы ты знал что я сильно виню себя за это глупое враньё. Я никогда не хотел тебя обидеть и тем более тебя розачаровать. Когда я впервые с тобой встретился, моя жизнь преобрела потереный смысл. Ты очень много мне помогал и я безконечно тебе благодарен. Всё что напишу дальше чистая правда. Меня зовут Антон. Мне 17 лет, но совсем скоро исполнится 18. Моя мать наркоманка, а отец имеет проблемы с законом. Я не смог поступить в вуз и сбежал из дома. Мне просто повезло, что я встретил тебя. Кроме тебя и Димы у меня никого близкого нет, поэтому ты мне очень важен. А учитывая последние события, я понял ещё коечто важное. Я не жду от тебя прощения, но я тебя люблю.Антон.»
***
— Не берёт? — Позов с искренним сожалением смотрел на Антона. Шастун в ответ лишь молчит, пусто глядя в экран, пытаясь дозвониться снова и снова. Смилуйся, любовь, так жестоко со мной нельзя, я ломаюсь. А сейчас поломаться нельзя. Ещё десять минут назад он радовался, что гудки идут. Сейчас он почти уверен, что Арсений просто забыл его заблокировать. Катя окинула его сочувственным взглядом, и они с Димой направлись к выходу. — Значит не стоит он твоих нервов, — сказал он, выключая свет. Антон вновь ничего не ответил. Лишь дождался, пока дверь закроется, воткнул в уши наушники, укрылся пледом и перевернулся на бок, глядя в темноту. Музыка, спокойствие, любовь, любовь, любовь. И так приятно проводить время только с собой. Гореть от любви к кому-то, но наслаждаться своими чувствами. Главное гореть, а не сгорать.