Два револьвера в зарослях цикория

Остаток ночи Дайсуке и Хару провели в машине. Спросить, где бы тут можно остановиться, не у кого: ночью по Горьеву прогуливаются только коты. Хару так и вовсе нет разницы: он десятый сон видел ещё на подъезде к городу. Город — это громко сказано. Скорее, деревня. Лишь в центре ютятся пятиэтажки, а все остальные дома частные, многие деревянные, старые, покосившиеся, с облупившейся краской. Дайсуке не представлял как в этом можно жить, но заикнись он о таком при Хару — получил бы очередную тираду о том, что не в деньгах счастье. В городах всегда есть гостиницы. Но что если здесь нет? Дайсуке вздрогнул от мысли, что ему придётся жить в ржавой развалюхе, по ошибке названной машиной! Ближайший крупный по меркам Сарматии город — Пропошеск — находится за 150 километров от Горьева. До Чергорода — столицы — около трёхсот километров. Везли ли адрий в столицу? В административный центр? Или припрятали в лесу? Вопросы, вопросы, вопросы… Тем временем светало. На улицах появились люди. Собравшись с силами, Дайсуке вылез из копейки и направился к старушке, присевшей на лавочку у одной из пятиэтажек. — Прошу прощения, где в вашем городе можно остановиться? Старушка улыбнулась. — А ты, милок, иностранец, да? Дайсуке, гордившийся своим чистым произношением, удивился. — У нас костюмы етакие только в Чергороде носят, — пояснила старушка. — Да и лицо у тебя ненашенское, да… А, остановиться-то? Ой, милок, гостиница-то наша сгорела уж неделю как. Пьяные китайцы свои ети петарды запускали, вот проводка и того, да-а… Связь между петардами и проводкой Дайсуке понять не смог, но про костюм запомнил. Надо будет сменить. — Так етого, милок, у меня остановиться можно, коль не побрезгуешь. Я баба Света. А тебя зовут как? — Даниил, — припомнил «местное» имя Дайсуке. — Со мной ещё будет коллега. — Данечка, значит. Хорошо… Я живу там, на окраине, — махнула рукой баба Света. — Тут-то я внучков проведать пришла. Давай-ка вот что сделаем, милок: я тебе адрес-то свой продиктую, а ты со своей коллегой езжай. Человек ты, вижу, приличный, так что, Данечка, не боись, етого, заходи-то в дом, там от входа направо комнаты пустые есть, для тебя и для етой твоей коллеги. Обустраивайтесь, а там и я приду. Договорились, Данечка? Запомнив адрес, Дайсуке отправился в машину. Ехать до места оказалось всего ничего: через минут десять перед ним предстал добротный кирпичный дом. Красный, с узорами, выложенными белым кирпичом, и крышей из шифера. Жильё не для главы семьи Камбэ, конечно, но можно и потерпеть. Всё же это лучше копейки. — Подъём, приехали, — Дайсуке потряс Хару за плечо. — А? Что? Где я? А где Антон Анатольевич? — То. В Сарматии. Не в Сарматии. А теперь выходи, не трать время. Сонный и приплющенный с перепою Хару вылез из машины и огляделся. Странное местечко. Дома совсем не как в Японии. А вон по соседству от участка, где они с Дайсуке остановились, вообще от дома остались две стены, зато сад выглядит ухоженным. Неужели люди здесь так живут? Или ухоженность сада — это бред от похмелья? Решив обдумать всё позже, Хару последовал за Дайсуке. — А это разве не частная территория? — удивился он, когда Дайсуке открыл дверь в дом. — Частная, — кивнул Дайсуке, проходя внутрь. Хару давно подозревал, что Дайсуке отвечает именно на те вопросы, что ему задают, игнорируя подтекст, а потому сейчас лишь вздохнул и тоже зашёл в дом. Бегло оглядев те самые две комнаты, Дайсуке указал на дальнюю: — Тебе туда. — Как скажешь, — безразлично пожал плечами Хару, мечтая лишь о том, как бы голова не болела. В комнате было тепло и довольно просторно. Пылинки светились в лучах солнца, пробившихся сквозь кружево занавесок. Почему-то именно на занавески Хару обратил внимание в первую очередь. Похоже, не то плетёные, не то вязаные, вряд ли покупные. Как там Дайсуке сказал? Баба Света? Если это она плела, то руки у неё золотые, конечно. Оторвавшись от занавесок, Хару рассмотрел и другие детали. На стене справа от окна висел ковёр, почти такой же ковёр лежал на полу. Ковры казались Хару атрибутом дорогих домов, но, видимо, здесь, в этом странном краю, принято иначе. Ковры, конечно, собирают пыль, но что-то в них есть такое. Уют, наверное. У стены с ковром стоял потрёпанный серо-зелёный диван, укрытый вязаным покрывалом. Две подушечки по его краям украшала вышивка. Красные узоры на белой ткани — квадраты, ромбы, полоски — перекликались с кирпичными узорами на стенах дома. У противоположной стены расположились несколько тёмных шкафов, тоже явно старых: лак кое-где слез, а дверца там, у окна, покосилась. Ближе ко входу, на тумбе под стать шкафам стоял древний телевизор — огромная чёрная коробка, укрытая сверху вязаной салфеткой. Довершала интерьер хрустальная люстра, отсвечивающая салатовым от обоев на стенах. Сквозь деревянное окно виднелся тот самый странный участок с развалинами и садом. То ли Хару почудилось, то ли у стен мелькнула тень, но кто это был — осталось загадкой. — Баба Света сказала, что постельное в том шкафу, — заглянул Дайсуке. — Ты его хоть стелить умеешь? — скептически уточнил Хару. — А ты? Хару вздохнул. — Ясно. Доставай, будем разбираться. В шкафу обнаружились большущие перьевые подушки, три тяжеленных пуховых одеяла и несколько комплектов простыней, наволочек и пододеяльников. С горем пополам разобравшись во всём этом многообразии, Хару разложил и застелил свой диван, а затем вместе со стоявшим статуей самому себе Дайсуке отправился в соседнюю комнату. Оформленная в розовых тонах, комната раньше явно была детской. Или, по крайней мере, принадлежала девушке весьма романтичной. Обои в мелкий цветочек, всё те же кружевные занавески, довольно большая и даже на вид мягкая кровать, вездесущие ковры, как и положено, на стене и на полу, светлые шкафы, письменный стол, полки, заставленные книгами и безделушками… И люстра, разумеется. — А ты, видимо, в детстве мечтал быть принцессой, а, Дайсуке? — пошутил Хару. — Ну, вперёд, ты видел, как это делается. Когда Дайсуке в третий раз попытался натянуть пододеяльник на матрас, Хару понял, что всё совсем плохо. — Ладно, принцесса, сейчас заправим твоё ложе… Стоило Хару покончить с обустройством кровати и направиться к себе, как вернулась баба Света. — Доброе утро! Вот и я етого, пришла, — раздалось с порога. — Ну как, Данечка, расположились вы с коллегой-то? Хару выглянул из комнаты. — Доброе утро. — А, вы коллега Данечки? Ой, а я етого, думала, что он… ну… Хару с удивлением обнаружил в себе способность с перепою понимать намёки. — Я Хару Като. Мы с… э-э-эм… Данечкой братья. — А-а-а, братья? — с облегчением улыбнулась баба Света. — Как, говоришь, милок, тебя зовут? — Хару. — А, Хведор? — Хару! Хару Като. — А, Хару? Ты хоть не китаец, Хару? Подоплёку вопроса Хару не понял, но враждебность к китайцем уловил. — Нет-нет… э-э-эм… баба Света. — Вот и отлично, — кивнула она. — Ну, чего на пороге стоять? Идём на кухню, етого, чайку выпьем. «Данечка» наконец выглянул из своих покоев. Он ещё не знал, что «чаёк» не имеет ничего общего с тем, что готовила его покойная бабушка.