Избалованный

Идеальное утро Сатору Годжо — когда он действительно был готов подняться с кровати и при этом никуда не опоздать — значительно изменилось с годами. От неистового желания просыпаться как можно чаще с подносом свежих мотти под рукой до возможности засыпать не там, где неожиданно придётся, будь то съёмная квартира, номер в мотеле, сиденье самолёта или лавочка в глубине городского парка, потому что в обычные дни сильнейшего, как правило, мучала бессонница, а в самые паршивые — отсутствие спального места в целом. И теперь ничего из этого не беспокоило его вот уже несколько лет. Осознание такого простого, на первый взгляд, факта возвращало его в глубокое детство, в те времена, когда ласковые объятия матери, её нежный, певучий голос, её запах лилий, приятно забивающийся в ноздри, её мягкие, белые локоны, подобно дорогому шёлку, отливавшие серебром на свету, сжатые в крохотных ладошках, были ничем иным как обыденностью. И всё же он любил эту обыденность, потому что то время для сильнейшего было самым спокойным из всех. И маг никогда бы не подумал, что однажды эти времена могут вернуться, а его покой и стабильность будут зависеть всего от одного человека. Удивительно, но обычно Сатору просыпался раньше упомянутого человека, проводя почти час в тёплой постели с головокружительными чувствами, что каждый раз как в первый вызывали порхание бабочек. Мышцы тянуло истомой после долго сна, и он всё никак не мог насмотреться всеми своими шестью глазами на свою спящую любовь, подмечая и пересчитывая мелкие морщинки и складочки на лице. Проснувшись этим утром, шаман рассчитывал, что их расклад не изменится, и это заставляло кровь бурлить и ускоряться по венам, смешиваясь с проклятой энергией. Но стоило только повернуться и провести ладонью по прохладной простыне, не нащупав искомое, вся спесь мигом слетела, сменившись опасным разочарованием и холодной настороженностью. Нежная улыбка, словно яркая лампочка, внезапно потухла — губы Сатору образовали тонкую линию. Без поцелуя они так и останутся бледными и сухими… совершенно безучастными... На секунду мужчина ощутил себя абсолютно одиноким и несчастным, до поджимавшихся пальцев ног нуждающимся в своём персональном источнике тепла. — Юджи-и-и… — сладко позвал, полностью перевернувшись на спину и похлопав по другой стороне кровати. Может, всё же ему сперва показалось, и его дорогое счастье просто решило поиграть с ним в прятки с утра пораньше… Но в комнате стояла звенящая тишина, обычно так несвойственная их маленькому миру, а рядом всё также было пусто. Сатору нахмурился, стремительно мрачнея, когда рука ловила лишь смятые простыни и соприкасалась с твёрдым материалом подушки. И одному богу известно, как человек мог спать на том, что на ощупь буквально напоминало кирпич, но Итадори нравилось. Надувшись про себя, Годжо собрал их общее одеяло, закутываясь так, чтобы только беловолосая макушка торчала, прежде чем с протяжным вздохом сонно вылезти из нагретой постели, надеть мягкие тапочки и найти наконец мужчину, чьё лицо ему нужно видеть каждое утро, чтобы он точно чувствовал себя хорошо. Медленно перебирая ногами, шаман спустился на первый этаж, и уголки его изящных губ вновь поползли вверх, когда нос уловил приятный аромат прямиком с кухни. Не удивительно, учитывая особую любовь Итадори к готовке. — Юджи-и-и-и-и… — напевал Сатору, приблизившись к розоволосому юноше, хозяйничавшему у плиты. Длинные руки с узловатыми пальцами медленно скользнули по плечам и тут же обвились вокруг, сцепившись в районе чужой груди. Беззастенчиво прижавшись всем телом к любимому человеку, Годжо удобно устроил подбородок на крепком плече молодого мужчины, блаженно прикрыв ясные глаза. Ресницы, молочно-белые, словно покрытые инеем, дрожали от переизбытка чувств, пока сам маг тихонечко мурлыкал какую-то незамысловатую мелодию на ухо улыбающемуся ученику, — Почему ты меня не разбудил, м? Только когда мужчина заговорил, Юджи тут же отвлёкся от жарки бекона, чтобы оглянуться на своего сенсея, с каждым днём всё больше смахивавшего на большого и наглого кота, и осторожно растрепать и без того взъерошенные локоны. — Не хотел тревожить ваш сон, — губы юноши горячо прижались к чужому виску, — Выспались, Сатору-сан? Простите, что оставил вас одного, просто вы выглядели таким милым, — и он хихикнул, когда руки мужчины внезапно полезли под футболку, вызывая щекотку. Пальцы скользнули по плоскому животу, по рёбрам, очерчивая выступающие тазовые косточки, аккуратно переместились к груди, задевая соски, взывая приглушённое шипение, заходя всё дальше. — П-погодите… п-погодите… — но Сатору не слушал. Кончиком языка коснувшись раковины покрасневшего уха, он оставил влажную дорожку по нежной кромке и тут же прихватил зубами мочку, — Чёрт… Сатору-сан, завтрак же сгорит… — и я вместе с ним! — рвалось смущённое, но длинные, ловкие пальцы даже и не думали останавливаться: потянули за пояс домашних штанов, вынуждая Итадори задушено пискнуть и начать уже более активное сопротивление, иначе плакал их правильно приготовленный бекон. Мужчина сверкнул потемневшими глазами из-под ресниц, плутовски ухмыльнувшись, и поспешил вцепиться в чужое запястье, разворачивая младшего мага к себе. Одеяло, совсем не устойчивое во время активных действий, сползло куда-то на пол, открывая вид на столь любимое и такое желанное тело. — За то, что не разбудил, — так сладко, почти доверительно проворковал Сатору, сделал шаг навстречу и со стоном навалился на любовника. С таким Сатору Юджи забывал, как дышать, — За то, что оставил одного… — кадык ученика судорожно дёрнулся, и Юджи облизнулся, предвкушая следующий шаг. А следующим шагом вновь были эти мягкие, невероятно умелые губы. Они терзали его шею мокрыми поцелуями и припечатывали тягучими засосами. Сатору помечал и вылизывал бронзовую кожу, оставлял явные следы аккурат в тех местах, где бился неспокойный пульс, после чего сразу двигался дальше, на каждом пройденном миллиметре высекая красноречивые метки, и не смел выпускать из хватки, заставляя Итадори цепляться за его спину и поддаваться бёдрами в ответ на шумное дыхание, протяжный скулёж или призывный стон. И хотеть, хотеть, хотеть! Но Юджи был не из тех, кто просто так падает под напором обстоятельств, и ни за что не позволил бы сенсею делать всё самостоятельно. Изнемогая от желания, он приблизился к чужому лицу и прижался к распухшим губам, обвёл их языком, пробуя на вкус, и неспешно толкнулся им в горячий рот, проводя по ровной кромке зубов, кончиком натыкаясь на клыки. Они у Сатору всегда выглядели длиннее, чем это было принято у обычных людей, придавая каждой нахальной улыбке вид хищного оскала. Годжо издал нетерпеливое мычание, рвущееся откуда-то из глубин его голодного существа, и сильнее сжал Итадори поперёк стройного тела. Старший маг раскрыл рот шире и толкнулся своим языком навстречу — ощущение того, как чувствовались влажные, пухлые губы Итадори на его собственных, всегда сносило крышу до основания — лучшего вкуса в целом мире не сыскать — и Итадори оставалось разве что стонать в поцелуй, путаться в густых, белых прядях, получая свою порцию неописуемого кайфа и углубляя ощущение. Юджи чуть приподнял ногу — и тут же наткнулся коленом на твёрдый, ничем не прикрытый член. Юный маг улыбнулся — Сатору-сан, такой сильный и невозмутимый, возбудился от обнимашек и поцелуев! Его обнимашек и поцелуев! — потёрся, приласкал, демонстрируя то, как сам умудрился завестись за столь короткий период. И они бы так и продолжали дразнить друг друга, долго, тщательно и с расстановкой, если бы чуткий нюх Итадори не уловил отвратительный запах сгоревшего мяса, неприятно оседавший в лёгких. — Завтртр… го.. ри… т… — первые попытки неизбежно одна за другой тонули в звонких причмокиваниях и бесстыжих стонах, и всё же молодой мужчина сумел-таки оторвать от себя запыхавшегося сенсея, несколько недовольного тем, что они так резко завершили. Он выпутался из объятий и кинулся к сковородке, где спасать уже что-либо было бесполезно, — Боже, бекон! — раздосадовано выдохнул Юджи, схватившись обоими руками за край плиты после того, как разобрался с последствиями их небрежного отношения. Затем юноша медленно повернул голову к главному виновнику их испорченного завтрака и, нервно хихикая — вид учителя в данную минуту вызывал у него ужасный приступ смущения — стараясь для своего же блага не опускать взгляд ниже, поинтересовался, — И что… теперь будем делать? Годжо склонил голову к плечу невинно, почти по-детски, ни разу при этом не испытывая мук совести, после чего уверенно заявил: — То, на чём остановились, конечно. Юджи на это лишь усмехнулся — глупо было спрашивать — внутренне вполне соглашаясь с ответом учителя. Наверное, он с самого начала не сомневался в этом, как и в своей собственной безоговорочной капитуляции перед таким невероятным и невозможным человеком.