Ты погубишь меня

       — Тебе не идёт. Насмешливая ухмылка исказила лицо Кодо. Дефективная карма, обновлённая новыми данными, светилась грязно-серым цветом. — Выглядишь как клоун. — Хех! Ты всегда так безвкусно ревнуешь, Боруто. И чтоб ты знал, — он намного лучший сосуд, чем ты. — Вот как. Он хорошо ублажает тебя? — Да ладно! — Момошики скрестил руки на груди и злорадно оскалился. — Неужели соскучился? — Ты так неожиданно сбежал от меня, даже не попрощавшись. Это было очень некрасиво, Ооцуцуки. — А ты вообразил себя моим хозяином? Думал, я буду вечно находиться в унизительном положении твоей ручной зверушки? — Помнится, тебя всё устраивало, когда мы спали вместе. Ты сам хотел этого. Момошики фыркнул. — И что с того? Я никогда не был и не буду твоим, Боруто. В конце концов, на этой планете останется только один из нас. Я скормлю тебя или твоего братца Десятихвостому и заполучу свой плод. А от тебя останутся одни лишь воспоминания, мой голубоглазый мальчик. — Я не допущу этого и убью вас обоих, если придётся. — Какая банальщина. Сросся со шкурой Учихи и стал невыносимым занудой. Всё ещё воображаешь себя шиноби? Ты — Ооцуцуки и телом, и душой. — А ты вообразил себя бессердечным, да? Я знаю, каков ты внутри, ублюдок. — Ты ничем не лучше меня, тупица!.. Но хватит болтать попусту, — сверкнув алыми глазами, он облизнул губы и провокационно улыбнулся. — Не хочешь вспомнить былое? — Ты что, серьёзно? А как же Кодо? — Он знает своё место, в отличие от некоторых. — Пожалуй, откажусь. Едва ли у меня встанет на твоё новое обличье. — Уверен? — Момошики двинулся к нему кошачьей походкой. — Я не буду предлагать дважды. Несмотря на специфическую внешность альбиноса, в мимике лица сумасшедшего фанатика ясно проглядывался его заклятый враг. Но он совершенно не мог разобрать горящую эмоцию в его глазах. Когда Момошики покинул его, их ментальная связь оборвалась, и теперь ему не удавалось читать его так же легко, как раньше. Они напряжённо замерли, играя в гляделки. Боруто нерешительно прикоснулся к бледной щеке кончиками пальцев, и тот вдруг дёрнулся к нему, впившись в губы голодным поцелуем. Это было непривычно и совсем по-иному ощущалось на вкус. Он целовался с Момошики и Кодо одновременно. Вот только у последнего не было выбора. Он бы почувствовал стыд, если б мог. Но придурочного последователя Ишшики было абсолютно не жалко. — Ну как? — Ооцуцуки отстранился и жадно уставился на него. — Развлечёмся наяву, сопляк? — Не-а. Я пас, — Боруто хмыкнул и отступил назад, предупреждающе открыв правый глаз. — Не хочу быть третьим лишним в вашем милом дуэте. Фанатик Ооцуцуки и его бог. Вы хорошо друг другу подходите. — Какая жалость, — голос Момошики изломился, став нежнее и мягче. Он вздохнул и, склонив голову набок, посмотрел на него иным взглядом, полным отвращения. — Он просчитался, решив, что ты думаешь одним лишь членом… но это ничего. Наша месть свершится, и ты заплатишь за все свои грехи, Боруто. — Мечтай, урод белобрысый. — Мы скоро увидимся вновь. До встречи в Конохе, — мерзко улыбнувшись, Кодо ушёл через царапину. Хоть его ярость и предназначалась Каваки, Боруто испытывал к нему взаимную ненависть, растущую день ото дня. Ведь он украл то, что по праву принадлежало ему. Он украл у него Момошики.