wtf is wrong with your voice?

      Джозеф просыпается от того, что ему тесно в кровати. Отвратительно раннее утро, кто-то пихает его в бок, он упирается в кого-то в ответ, а потом и вовсе чувствует руку на своем паху.       — Кто бы там ни был, отвали. Еще очень рано. Даже для дрочки.       — Мне нужно ехать.       Это Ронан. Джозеф слышит звук одного поцелуя, а потом и второго, который ощущает своей щекой.       — Так поезжай, е-мае. Чо ты как курица-наседка возишься со своими детками. Ути пути, — ухмыляется Кавински.       — Муда-а-а-а-ак, — тянет Ронан, выходя из спальни.       Проходит еще несколько часов, и Джозеф снова просыпается. И снова от руки на месте, пользующимся сумасшедшей популярностью этим утром.       — Ладно, вот теперь можно, — бормочет он.       Начавшийся день совсем не располагает к спешке. Кавински лежит, нежится, укрывается ленью, как одеялом, слушает тишину. Мысли и воспоминания о вчерашнем так же неторопливо крутятся в голове. Все кажется правильным и идеальным. Джозеф знает, что обычно это чувство эфемерно и долго не задерживается, но сейчас он хочет верить, что все и правда так.       Он поворачивается к Адаму, рассматривает его сонное лицо. Касается пальцем его лба и носа, останавливается на губах, оттягивает нижнюю. Одновременно чувствует, как ладонью Адам начинает действовать активнее, хотя все равно очень нежно. Низ живота сводит от предвкушения, и Джозеф непроизвольно подается вперед. Обводит губы Адама, представляет, как бы он смотрелся между его ног. «Спокойно, спокойно», — говорит он себе.       Адам высовывает язык и медленно облизывает его указательный палец, затем средний. Джозеф в восхищении от того, насколько невинно тот при этом выглядит. Чувствует влагу, дыхание Адама на мокрой коже, а потом жар и глубину его рта. Адам посасывает пальцы так ласково и с таким удовольствием, что Джозеф не может отвести глаз. «СПОКОЙНО, БЛЯТЬ», — уже орет он.       Это совершенно не помогает.       Он вытаскивает пальцы и направляет руку вниз, касается Адама и видит его прикрытые в наслаждении глаза. Они дрочат друг другу неспешно и будто бы лениво, как раз под стать этому утру. Истома расползается по телу, от паха к ногам, вверх к животу и груди, голова приятно пустеет.       Вдруг Адам прекращает все свои действия. Джозеф сначала не понимает, но смущенное выражение лица Адама заставляет снова возобновить работу отключающегося мозга. Кажется, он сообразил в чем тут дело.       — Что, не знаешь, можно ли делать такое, если нет Линча? — с легкой усмешкой спрашивает он, нарочно задевая головку чуть сильнее. Адам кивает. Он такой милый, что Кавински улыбается, ничего не может с собой поделать. — Ну, шесть раз можно точно.       — Поделю пополам.       — Э-э-эй! Один наш секс Ронан не помнит напрочь, так что хрен ему! «Не три, а два, Джози, блин», «не четыре, а три, ты считать умеешь вообще?», — пародирует он Ронана. — Достал.       Теперь улыбается уже Адам. Кавински любуется немного, а затем обхватывает его член плотно-плотно и пару раз проводит ладонью. Улыбка тут же исчезает, Адам распахивает от удивления рот. Так-то лучше.       Они заканчивают так же томительно лениво. Джозефу кажется, что оргазм длится и длится, что Адам перед ним задыхается необычайно долго, а собственное сердце уже никогда не успокоится. Лежат еще немного, сменяют друг друга в душе, болтают, не затыкаясь, и спускаются вниз.       На завтрак Джозеф делает что-то незамысловатое и ловит себя на мысли, что было бы здорово притащить сюда Линча, где бы он ни был сейчас, положить третий набор столовых приборов для него, а после того, как они закончат, поехать куда-нибудь втроем на пару дней. Кавински мотает головой. Обозвал сегодня Ронана наседкой, а теперь и сам не лучше. У них куча гребаных дел: учеба, работа Адама, какие-то дела Ронана, не может же он целыми днями сидеть в четырех стенах и смотреть в одну точку! У них, в конце концов, запись. Это первостепенная задача. Кавински всерьез планирует выпустить что-нибудь дельное с ними.       — А теперь о музыке, — убирая тарелки, говорит он. — Если ты и правда хочешь писать и работать, не позволяй Линчу тобой командовать. Это я уже говорил и повторяю вновь. Ты видел его, этот засранец наплюет на все принципы, которых у него, кстати, нет, и разденется тут же, стоит тебе глазом криво моргнуть. Похерит всю работу.       — Это будет сложно, — улыбается в ответ Адам. Представляет, наверное, все сказанное в красках.       —Тебе и должно быть сложно, но только с одной вещью, когда ты в звуковой, — с голосом. Просто говоришь Линчу «нет» и вуаля!       — Посмотреть бы на его рожу, когда я скажу ему «нет», — смеется Адам.       — Я просто хочу, чтобы вы записали годноту. Отправим на радио, станете известными, и я буду трахать знаменитостей. Как тебе такой план, м-м-м?       — Звучит так, будто я сплю с продюсером ради карьеры.       — Ну нормально же общались, Пэрриш, что ты начинаешь!       Адам думает немного, а затем подходит к Кавински вплотную. Дотрагивается до его шеи, аккуратно ведет пальцем по шраму.       — Я ведь тебя слышал. Почему ты ничего не записываешь сам?       Джозеф чувствует касания Адама, его взгляд то ему в глаза, то на губы, то снова на шрам. Кажется, что для него нет больше этой маскирующей татуировки, он видит теперь только грубую, рваную полосу поперек его горла и пока еще не рассказанную историю.       — Слышал, но совершенно не понимаешь, чего мне это стоит. Мне не вытянуть и одной песни.       Адам наклоняется, чтобы поцеловать его в шею.       — А если на этой записи ты будешь не один?       Джозеф закрывает глаза. Об этом он никогда не думал. Но, определенно, стоит начать. Поцелуй Адама, уже в губы, уверяет его, что спать с продюсером — не так уж и дурно, если рождаются такие хорошие идеи.