***
Остров Якусима Тихие торопливые шаги быстро мелькают в полумраке террасы. Девушка низко кланяется охранникам, тревожно шепча что-то. Один из телохранителей кивает и исчезает за тонкими стенами минка, направляясь к ширме, за которой спит его хозяин. Но каким бы тихим и осторожным ни был мужчина, Юдзуру опережает его: едва тот вступает на татами перед футоном, на него уже рефлекторно направлено дуло пистолета. — Юдзуру-сама, служанка Вашей матери ожидает Вас, говорит, что-то срочное. — Да. Сейчас, — мужчина накидывает хлопковое кимоно на голое тело, на ходу запахивая его. — Когда вернулась госпожа Аси? — Несколько часов назад, господин. Юдзуру не успевает подумать, какого чёрта его мать вернулась посреди ночи и что заставило её покинуть город, как дрожащая и заплаканная служанка падает перед ним на колени. — Юдзуру-сама… Моей госпоже плохо. Аси-сама… она невменяема! Прошу, помогите! — Что с ней? — слишком спокойно спрашивает альфа, уверенный в том, что его мать попросту перепила саке. — Врача позвали? — Она зовёт Вас и плачет. Пожалуйста, господин! Юдзуру уже не слушает её, быстрым шагом направляясь к минка матери. Вокруг тихо, лишь редкие фонари горят по периметру террасы. Он слышит приглушённые вздохи и совсем тихий плач. Аси действительно зовёт его, но не по имени. — Мой мальчик, мой сыночек… прости меня. Ещё у порога комнаты Юдзуру чувствует густой алкогольный перегар, а ряд пузатых кувшинчиков на подносе подтверждают его предположение. Переборов подступающее отвращение, альфа заходит в комнату и понимает, что, скорее всего, пропустил момент буйства у матери: вокруг всё разгромлено, разбросано и разорвано в клочья. Да и сама женщина выглядит неприглядно: всклоченные волосы, мокрые от алкоголя рукава и ворот кимоно, бледное лицо. Но сейчас она притихла, прижавшись спиной к стенке, обессиленно опустив руки и смотря бессмысленным взглядом в одну точку, и всё шепчет слова прощения сыну. — Ока. Что всё это значит? — нетерпеливо одёргивает её Юдзуру, жестом указывая прислуге матери покинуть их. Позади него возникает силуэт личного врача Аси, профессионально разворачивающего чемоданчик с необходимым, быстро и умело набирая раствор в иглу, и Юдзуру подмечает, что такое, наверное, не впервые происходит с его матерю. Всё то же тихое бормотание начинает выводить мужчину из себя. — Хватит! В чём ты просишь прощения? — он обхватывает предплечье матери, задирая рукав, и держит крепко, пока врач делает инъекцию. — Пошёл к чёрту, дьявольское отродье! — хриплый женский голос, словно из могилы, заставляет вздрогнуть мужчину, но сопротивления Аси не оказывает, спокойно даёт сделать укол. — Больно! — жалостливо тянет женщина, более осознанным взглядом смотря на иглу в руке. — Сейчас всё закончится, потерпи. — Сколько? Сколько мне ещё терпеть?! Этот дьявол не даёт даже надежды, а я… — Аси затихает, глубоко вздохнув. — У меня нет сил противостоять брату. Юдзуру кидает жёсткий взгляд на притихшего доктора, кивком головы приказывая покинуть их. — Не смей произносить такое! Даже воздух, которым ты дышишь, принадлежит главе клана, не говоря уже о твоей и моей жизни! — Мой сын, мой мальчик… — Юдзуру понимает, что его мать снова впадает в беспамятство и в полной прострации. Глаза её медленно слипаются, и тело безвольно повисает в руках сына. — Мой… Тэцуйя. Юдзуру замирает, удерживая мать в своих руках, но тут же дёргает её на себя, пытаясь привести в чувство. — Кто это? Кто такой Тэцуйя? Но с губ ослабшей женщины доносится лишь невнятное бормотание: — «Прости… прости». Он укладывает мать на циновку, подзывая прислугу. — Позаботьтесь о ней, — глухо приказывает он, но не уходит, смотрит, как приводят её в порядок и быстро убирают в разгромленной комнате. Прохладный ночной воздух забирается в низкий дом, проходясь по аккуратным комнаткам и строгим террасам, чуть колыша фонари и снова волнуя колокольчик фурина. Всё затихает вокруг в ночи, а здесь, на острове, ночи особенные, наполненные покоем, беспристрастные, дающие забвение. Да только, видимо, не для его матери. Юдзуру снова смотрит на женщину, довольный тем, что дыхание её спокойное, размеренное, значит, спит без снов. А самому спать всё труднее. К нему во сне приходят разные лица, шепчут разными голосами, но в последнюю ночь к нему приходит тот, кого он не хочет видеть никак — ни живым, ни мёртвым. Чикара смотрит на него долго, глазами, в которых неприкрытое волнение, но шепчет лишь раз: «Обещай!». Утром Юдзуру долго думает об этом, вспоминая, что так и не произнёс слова обещания умирающему. Ближе к рассвету мужчина покидает комнату матери, понимая, что пробуждение будет неловким для обоих, и позволяет отдохнуть самому себе. К полудню на остров приезжает человек, которого альфа ожидал с нетерпением. Молодой мужчина, чуть младше самого Юдзуру, кланяется почтительно, но сразу переходит к делу. Его крепкое натренированное тело обтянуто традиционным для клана чёрным пиджаком, но альфа является личным помощником вакагисары Айкава, и только Юдзуру даёт ему свои указания. — Минги, слушаю тебя. — Господин, я выполнил Ваше поручение, проследил за текущими счетами и IT-паспортами членов семьи покойного Киро Хару. Вы оказались правы. Они исчезли, попросту растворились, как будто и не было никого. Всё, что было связано с компанией старшего сына Киро, полностью в один момент стало принадлежать другим лицам, словно Ичиро Хару никогда и не являлся владельцем. Более того, все счета и именные банковские ячейки автоматически переписаны на других лиц. Все они разные и друг к другу не имеют никого отношения. Кроме одного. Этих людей нет в городе, нет во всей префектуре, боюсь, что даже на континенте нет. Весь легальный бизнес «Хангурэ» принадлежит разным лицам. Таканэки-сама получит доступ лишь к теневой сфере, хотя и этого будет немало, но всё же не весь капитал покойного Хару. — Выследи всех новых владельцев. Один из них может привести меня к омеге. — Да, господин, — мужчина снова кланяется, но застывает в ожидающей позе. — Что-то ещё? — Да. В районе Минато-Мираи объявились некоторые члены «Босодзоку», конкретнее, один из бывших лидеров Омори Шин. Он был в национальном банке и ушёл оттуда с некоторыми документами. Будут ли указания по нему, господин? Юдзуру задумывается на несколько долгих секунд. Он помнит этого альфу, хотя сталкивался с ним лишь раз. Тогда Омори пытался спрятать за своей спиной Мичи, а его рыжая бестия тыкала в Юдзуру своим пистолетом. Мужчина помнит этот момент, и еле заметная улыбка трогает губы: его нежный мальчик тогда проявил своё робкое бунтарство, укатив в ночи на байке, и так красиво смотрелся с этими растрёпанными волосами и сияющими от восторга глазами. — Проследи и за ним, — сухо бросает альфа. — Если эти отморозки попытаются вновь поднять голову, задушим на корню то, что от них осталось. — Будет сделано, Юдзуру-сама. Больше он своего гостя не задерживает, а вслед за ним отправляет на континент одного из своих людей с поклоном к своему дяде, выражая просьбу позволить ему вернуться к делам клана. Одна из прислужниц его матери беспокоит альфу уже ближе к вечеру, приглашая к госпоже. Юдзуру не хочет видеть мать от слова совсем, но вопросов немало, и потому он, не мешкая, отправляется к ней. Комната приведена в идеальный порядок, заменена часть мебели, и аромат благовонных палочек дарит чувство успокоения. Сама Аси выглядит безупречно со свежим макияжем на гладком лице и аккуратно убранными в пучок длинными волосами. Но чёрные глаза бегают испуганно из одного угла комнаты в другой, а тонкие руки нервно дёргают свисающую кисть шёлкового пояса. От неё не пахнет алкоголем, да и излюбленное ею саке рядом не наблюдается. Юдзуру рад этому. — Как ты себя чувствуешь, ока-сама? — мужчина не подходит близко, кланяется коротко, глаз не спуская с матери. — Садись, — резко выпаливает женщина, кивая на шёлковую подушку, туго набитую песком. Юдзуру послушно приближается. — Спрашивай, — снова коротко командует Аси, и Юдзуру понимает: его мать ничего не помнит из того, что сказала вчера, и своими вопросами альфа должен дать ей понять, до какой степени откровения она дошла в своём пьяном бреду. — Кто такой Тэцуйя? Аси бледнеет смертельно, словно из неё всю кровь разом вылили, и замирает на полувздохе. Секунда, другая… Глаза не мигают, слезятся, и тонкие, красиво накрашенные губы искривляются. — Твой брат. Юдзуру обдаёт жаром, а грудь распирает от слишком глубокого вздоха. — Где… он? — хрипит альфа, смотря на свои задрожавшие руки. — Я не знаю, — так жалостливо звучит в ответ, что Юдзуру выдыхает судорожно, вскидывая горящий взгляд на свою мать. — Его похитили? Кто? Говори! Почему я должен вытаскивать из тебя всё клещами? Говори! — голос срывается на гневный крик, а сильные руки сами тянутся, обхватывая запястья матери, сжимая крепко. — Да! Давно… едва он родился! Таканэки! Юдзуру требуется несколько секунд, чтобы сопоставить эти слова в одно и снова впериться испепеляющим взглядом в мать. — Почему? Зачем ему это? — Потому что так приказал твой дед, мой отец. Теперь оба замирают, умолкнув как-то обессиленно, но Аси понимает — Юдзуру ждёт её исповеди. Раз уж судьбе так угодно, то она смирится. — Я бы обязательно призналась тебе, но на смертном одре, — женщина делает глубокий вздох, словно перед погружением в омут. — Мне… было восемнадцать лет, и я была помолвлена с одним из деловых партнёров отца, вдовцом, у которого уже были свои дети. Он был старше меня на двадцать три года, — Аси снова умолкает, воздух в её лёгких заканчивается, а вздохнуть ещё раз трудно — прошлое теснит грудь, но она продолжает: — Я влюбилась в его молодого телохранителя. Невероятного, сильного и красивого альфу, бывшего спортсмена… Влюбилась так, что дышать не могла. Забыла обо всём: о долге перед отцом и кланом, о чести невесты. Йоши сопротивлялся своему чувству ко мне, он был благоразумнее меня, — горько усмехается женщина, мягко проводя ладонями по ткани кимоно, уже более спокойно. Эти воспоминания — не только её глубокая боль, но и нежная радость. — Я сама проявила инициативу, потому что моя несмелая любовь переросла в отчаянную страсть. Этим и погубила Йоши. Я забеременела перед самой свадьбой. Мой жених требовал моей смерти в уплату за несмываемый позор. Юдзуру вздрагивает от этих слов, теперь глаз не спуская с исповедующейся перед ним женщины, его матери. Как бы ни были они далеки друг от друга, Аси остаётся его матерю, а Юдзуру — её сыном. — Я молила отца, на коленях ползала у ног брата, умоляя спасти Йоши. Собственная жизнь не волновала, как жизнь моего любимого, — выдох из груди женщины получается слишком громким, будто она выталкивает из своей груди что-то тяжёлое, что-то, что давит на неё все эти годы. — Его жестоко избили и ещё живого бросили на дно залива, замуровав ноги в бетоне. Брат отстоял меня, убедив отца, что устроит всё, но ребёнка не приняли. — Как ты перенесла всё это? — голос Юдзуру сиплый, словно он долгое время не разговаривал. — Мне нельзя было оплакивать погибшего любимого. Меня держали в специально охраняемом доме, где никто со мной не смел разговаривать, а я разговаривала со своим ребёнком в животе. Рассказывала ему всё: и про его отца, и про себя, про нашу любовь, про то, что я была невероятно счастлива, хоть и недолго. Аси умолкает, сжимая губы до побеления, и Юдзуру понимает, что ей надо выпить. Он зовёт прислугу, что тут же неслышной тенью заходит в комнату, но женщина протестует: — Только чай. Юдзуру удивлён, но кивает довольно. Горячий напиток, разлитый по пиалам, испускает сладкий жасминовый аромат, но горечью обволакивает горло, ибо слова, что застряли там, ещё горше. — Его унесли сразу после рождения. Я ни разу не видела своего сына. Нужно ли говорить, сколько раз я пыталась лишить себя жизни, но меня хорошо охраняли, не давая покинуть этот мир, в котором ничего больше меня не держало. Таканэки всё же имел свои цели относительно меня. Брат видел, что делают с человеком чувства, и никак не хотел испытывать всё это, хотя его тоже не миновали страсти. Мой отец при нём же застрелил его омегу. После этого Таканэки закрыл своё сердце навсегда. — Что с ребёнком? Он… жив? — Я не знаю, Юдзуру, — женщина всё же плачет, обессиленно опустив руки. — Ещё вначале я пыталась разузнать о нём, наняла детектива, который как сквозь землю провалился. Наверное, мой брат приложил к этому руку. Долгие годы я не могла ничего поделать. То оплакивала его, считая мёртвым, то вновь во мне зарождалась надежда, и я не переставала умолять брата сказать о судьбе моего сына. Только когда он пришёл ко мне сообщить, что выдаёт меня замуж, у меня случился очередной нервный срыв. Я пригрозила, что устрою скандал на свадьбе, ославлю всю нашу семейку, расскажу всем о своём… позоре, — Аси улыбается надломлено, вновь сжимая пальцы в кулак. — Тогда я в первый и единственный раз видела страх на лице брата. Он предложил мне сделку: я добровольно выхожу замуж и рожаю наследника, он рассказывает мне о судьбе Тэцуйи. И пообещал информировать меня каждый год, где он и что с ним, но не будет раскрывать его имени и местоположения. Я согласилась тут же. — Ты вышла за моего отца? — глухо спрашивает мужчина, весь сжимаясь изнутри от обиды, каким мерзким было начало его семьи. — Д-да, — мягким и рассеянным голосом отвечает женщина, но смотрит в глаза сыну прямо. — Твой отец был прекрасным человеком: мудрым и сильным, понимающим и уважающим мои чувства. Таканэки долго подбирал его кандидатуру, — печально усмехается Аси. — Если бы не обстоятельства и не моё глубинное горе, засевшее в моём сердце навечно, возможно, новое чувство и расцвело бы во мне. Я была в какой-то степени счастлива с твоим отцом, Юдзуру, — она мягко обхватывает руку сына, улыбаясь ему ласково. — Не нужно думать, что ты родился в ненависти и насилии. Большего уважения и почитания, чем от твоего отца, я не получала ни от кого, даже от собственных родных. Я прожила с ним пять лет, наполненных покоем и тихим счастьем. Я знала, что Тэцуйя жив и здоров, и что брат следит за его судьбой и благополучием. Но это всё было обманом. Таканэки — безжалостный человек, лишенный всякой благодетели и чести. Тэцуйя грудным младенцем был отдан в детский приют, и о нём тут же забыли. Мой брат понятия не имел, что с ним и где он. Я узнала об этом уже после твоего рождения, когда смогла хоть чуточку уйти из-под душащего контроля твоего дяди. Юдзуру дрожит мелко, и почему-то набитое тату начинает ныть остро в изгибе шеи. Он знает, каков его дядя и, наверное, сам недалеко от него ушёл, но жестокость старшего, проявленная к единственно родному человеку, заставляет его сердце сжиматься. Тысячи мыслей роятся в его голове: а сам он как поступает с матерью, как поступил с любимым омегой, и как собирается с ним поступить ещё? Альфа гонит эти мысли прочь. Не время сейчас, потому что должен услышать слова матери в трезвой памяти. — Через полгода погиб твой отец. Я не могу утверждать, что брат приложил к этому руку, но то, что он умер в странной автокатастрофе, в тот самый момент, когда он попытался помочь с поисками Тэцуйи, говорит о многом. Ещё через год брат забрал тебя. Я осталась совсем одна, без надежды и без сил… Без моих детей. И всё-таки я выжила. Боги зачем-то оставили меня жить на этой земле, где у меня нет никого. — У тебя есть я, — срывается с губ альфы, — и всегда был. — Только тогда, когда это позволяет Таканэки. Я не имею права на ласку к собственному ребёнку, мне не позволяется вмешиваться в твою судьбу, и все наши встречи проходят под его контролем. Ты ведь сам всё это знаешь. — Знаю, — глухо отзывается Юдзуру, пряча взгляд от матери. — Зачем ты ездила к дяде? Что он тебе сказал? — Я потребовала вернуть мне семью! Моих сыновей! Я ведь тоже дочь своего отца, и во мне течёт поганая кровь Масахито, как и в тебе, и в Тэцуйя! Вы мои наследники и будете моими союзниками! Два сына — моя опора и гордость, моя сила! Пусть прошло много времени, но я его зря не теряла. Я смогу противостоять оябуну! У меня есть сила, деньги, связи! Я смогу… Если ты будешь рядом со мной! Ты и Тэцуйя. Аси замирает выжидающе, и глаза её горят заражающим огнём, в котором надежда и искреннее чувство уверенности. Юдзуру тоже замирает и тоже смотрит. Да только в чёрных глазах альфы больше настороженности и беспокойства за рассудок матери. — Ока… Не говори этого. Никогда и никому. Ты помнишь, кто сейчас перед тобой? — Разве не мой сын? — это звучит столь по-детски наивно, что Юдзуру откровенно пугается, не сходит ли его мать с ума. — Перед тобой вакагасира клана, ока. Предать оябуна — это предать весь клан. Они моя семья, мои старшие и младшие братья… — Твоя семья — это я! Это Мичи! А твой единственный брат — это Тэцуйя! И ты никому ничего не должен! Юдзуру подскакивает с колен, стряхивая с себя руки матери. Его строгий взгляд не сулит ничего хорошего для заплаканной и истощенной воспоминаниями женщины. — Я сделаю вид, что не слышал твоих последних слов, а ты — что никогда их не говорила. И на этом всё. Он уходит, оставляя разбитую мать рассыпаться на осколки от всех вновь пережитых воспоминаний и лишая надежды, что утекает у неё из рук. Юдзуру не готов к этому. Кровь альфы стынет и закипает в тот же миг от предложения собственной матери. Каково это — чувствовать предательство от родного человека? Как пережить смерть любимого и близкого? Его мать знает ответы… И Мичи тоже.*
Слова Аси застряли в голове мужчины: «Твоя семья — это я! Это Мичи!», и всё кружились в голове. Думал ли он об омеге, как о своей семье? Да. И никого другого рядом с собой не видил. С детства альфа знает и верит: семья — это его клан, где младший подчиняется старшему. И так испокон веков, неизменно. И мысли покинуть клан равнозначны мыслям о предательстве. «Твой единственный брат — это Тэцуйя!», — человек, которого он ни разу не видел, как и собственная мать. Но почему у неё столько надежд на него? Неужели у женщины атрофировано чувство реальности, или она и правда не в ладах с головой, раз верит в это? Что может сделать для неё чужой, по сути, человек, не знающий сущности клановой иерархии, не понимающий, а может, и вовсе не принимающий её основных ценностей — подчинения и собачьей преданности? Кровное родство не означает родства духовного. Может, его брат — человек абсолютно далёкий от их мира криминала и преступности, и, скорее всего, это так и есть. Тэцуйя, или как там его зовут, может быть клерком в офисе, посыльным на почте, поваром в кафе. Да мало ли кем он может быть! За всеми этими мыслями Юдзуру и не замечает, что думает о брате, как о брате, человеке, который ему близок и судьба которого ему небезразлична. Он высчитал в уме: между ними девять лет разницы в возрасте. И может, у него уже семья, любящий супруг и дети. Может, Юдзуру уже дядя и у него куча племянников! Об этом он даже никогда не думал, представить себе не мог! Альфа мысленно приказывает себе остановиться, прервать этот поток наивно-слащавых мыслей. Он не имеет права забивать голову столь откровенным бредом. Видимо, мать «заразила» его этим, её горящие глаза и громкие слова о воссоединении семьи возымели на альфу слишком большой эффект. Снова ночь проведена без сна, но и глупым мыслям Юдзуру не хочет предаваться. Он сам не спит и другим не даёт, терзает своих людей на расстоянии, требуя найти омегу, что как сквозь землю провалился. Но альфа уверен: Мичи в этом «помог» Сан. Если бы и у Юдзуру был близкий человек, что разделял бы его взгляды, веря ему и сам делясь своим видением мира, альфа чувствовал бы себя не таким половинчатым и не подвергался бы стольким сомнениям, что испытывал сейчас. Минеги — его человек, но не настолько близкий, каким бы мог быть… Тэцуйя? Зачем мысли вновь возвращаются к нему? Почему Юдзуру не может забыть о нём, человеке, которого совсем не знает? Но теперь другая мысль начинает свербеть в мозгу: а почему он не может узнать о нём? А ведь он может! Может найти его! Юдзуру практически всё подвластно в префектуре, найти человека для него — простое дело, но… Но. Глава клана может расценить это как угрозу, как предательство семьи — разыскать и привести бастарда в семью. Снова сомнения, снова разрывающие голову мысли… К утру решение приходит само собой, и почему-то альфа уверен в нём. Человек, посланный им с поклоном к дяде, вернулся в то же утро, сообщив, что вакагасира может приступать к делам и вернуться в город. Аси не ждёт сына, но он приходит, кланяется почтительно и присаживается, расправив широкие плечи. Глаза, в которых застывают сомнения ночи, горят странным огнём, но всё же смотрят решительно на женщину. — Если я начну поиски, об этом сразу доложат оябуну, а я не смогу убедить его в том, что это не предательство по отношению к нему. Поэтому… я сделаю это через других лиц. Громкий выдох, срывающийся с губ женщины, кажется тихим вскриком, и руки, прижатые к груди, дрожат. В глазах буря из неверия и надежды, а слёзы, выступающие на них, говорят о великой радости. — Юдзуру! Мой мальчик! — Не нужно, ока. Не смотри на меня с такой надеждой. Я обещаю, я найду его, но не для той цели, что ты пытаешься преследовать. И я ещё раз повторю: забудь об этом, ока. Я не предам дядю, не предам свой клан. И в том, что происходит сейчас, есть и твоя ошибка, признай это. — Признаю. И несу наказание всё это время. Но вспомни, сын, что любил говорить твой отец… — «Время разбрасывать камни и время собирать их». Я помню. Но не я их разбрасывал. И брать такой груз на свою душу не собираюсь. — Так ли уж, Юдзуру? Мне кажется, ты достаточно наворотил «камней», похлеще, чем сам Таканэки. — Не приплетай Мичи к этому, — грозно отвечает альфа, поднимаясь с колен. — Я всё сказал. Жди с новостями, но больше не разговаривай со мной об этом. Юдзуру покидает остров в тот же день.*
Йокогама встречает его закатным солнцем, привычным шумом портового города, но, кажется, воздух здесь теперь совсем иной, и Юдзуру это чувствует. «Чёрные пиджаки» захватили власть. Весь город принадлежит «Яматэ», теперь уже «Якудза». Это странное чувство. То, что может восприниматься как предательство идеалам клана, на деле приводит к его дальнейшему величию, практически к неограниченной власти. И уместно ли такое сравнение не ответит никто. Вот и сам Юдзуру не ответит, были ли действия Таканэки вероломными, и не является ли сам глава отступником. Мысли прерываются в тот момент, когда автомобиль тормозит у особняка Таканэки. Тот ждёт племянника с распростёртыми объятиями, но пронзительно сканирующими глазами. Короткое приветствие, и мужчины усаживаются на татами, а слуги ставят перед ними холодное саке и ароматные закуски. Юдзуру удивляется такому выбору дяди: Таканэки придерживался более европеизированного образа жизни: дорогой виски, брендовые костюмы, западные манеры держаться в обществе, а тут перед Юдзуру словно сидит знатный средневековый вельможа в шёлковом расписном хаори с короткими рукавами поверх белоснежного дзюбана. Но вместо традиционной широкополой хакама на ногах обычные суконные брюки. Густые волосы с проседью гладко зачёсаны наверх, а в руке — нефритовые чётки, и в сизой дымке благовонных палочек, расползавшейся по всей комнате, приземистая фигура Таканэки смотрится впечатляюще. Таканэки не задерживает племянника надолго, спрашивая ни о чём, интересуясь поверхностно о предстоящих делах вакагасиры, лишь раз упоминает свою сестру, обозначая её приезд. Но старший глаз не спускает с Юдзуру, пронзая насквозь острым, как бритва, взглядом. Юдзуру долго ещё видит этот взгляд перед собой и абсолютно правильно понимает: он уже под подозрением, его уже проверяют, а может, и следят. Сидя в машине, отвозившей его в собственный пентхаус, альфа обдумывает свой дальнейший ход. Ни он, ни Минги не смогут и шагу сделать под колпаком оябуна, но есть человек, обладающий реальной властью и являющийся в некоторой степени независимым от Таканэки. Его номер он набирает, находясь уже в своей квартире.*
Несмотря на поздний, вечер Такеши всё ещё в рабочем кабинете, и он не спешит покидать его. Ему действительно некуда спешить, не к кому… Теперь все его дни — беспробудная работа, а ночи — беспросветная тоска. Сам альфа — одна болевая точка. Куда ни ткни — кровавые надрывы сожаления, а в голове вечная мигрень воспоминаний. Но мужчина словно упивается этими муками, ни на минуту не даёт себе забыть, он не заслуживает забвения. Окружной советник отказался переехать в более престижный район, переселиться в комфортабельную квартиру и живёт всё в том же Ёконаи, в двухкомнатной квартирке с серыми стенами, где даже тени в углах напоминают ему о Рэне. И, кажется, аромат пурпурной розы до сих пор витает там. Хотя всё это обман воспалённого сознания. Сенатор устроил для своего погибшего супруга пышные похороны на одном из самых дорогих и престижных кладбищ города, заказав шикарное мраморное надгробие, на могиле которого каждый день появлялись свежие ароматные букеты роз. Кажется, мужчина уже протоптал туда дорожку своими каждодневными приходами. Ещё огромный плюс в копилку репутации окружного советника, безутешного вдовца, потерявшего семью при столь трагических обстоятельствах, но огромный минус нравственности и совести альфы, не сберёгшего самое дорогое в его жизни. Звонок в столь позднее время не вызывает удивления, но имя, высветившееся на дисплее, вызывает недоумение, а после и отторжение. — «Сенатор Накамуро?» — Не могу сказать, что рад слышать Вас, но всё же, чем обязан? — «Я хочу попросить Вашей помощи, Такеши», — Юдзуру сразу переходит к сути разговора. — Да неужели? — сарказм в голосе сенатора, как и ненависть, чувствуется за версту. — Сам Айкава просит помощи? — «Да. И поверьте, я в долгу не останусь. Нужно найти для меня одного человека». — Кажется, Вы меня с кем-то путаете. Я Вам не ищейка. Приказывайте своим цепным псам, а мне не смейте. — «Во-первых, я прошу, а это будет только первый и единственный раз, сенатор Накамуро. Во-вторых, я заплачу за информацию». — Мне не нужны никакие Ваши деньги, и роль личного детектива я играть не намерен. — «Речь пойдёт о Вашем супруге, сенатор Накамуро». Такеши чувствует странный треск внутри, будто что-то лопается и разливается по всему телу жаром. Воздух застывает в лёгких, и альфа понимает, что не чувствует своих ног. Мужчина делает неимоверное усилие, поворачивает голову, будто Юдзуру стоит перед ним сейчас и хриплым голосом скрипит в трубку: — Сучий сын! Не смей упоминать его имени! Я не посмотрю на твою грёбанную должность в клане, глотку перегрызу… — «Вы получите информацию о Вашем супруге, как только выполните мою просьбу. Но… Это должно остаться только между нами. Мой дядя не должен узнать об этом никоим образом. Поверьте, это и в Ваших интересах». Из горла выходят только хрипы и царапающие звуки, но всё же Такеши сглатывает, выдыхая воздух судорожно и вскакивая в гневе. — Как ты, поганая псина Таканэки, смеешь спекулировать именем моего покойного супруга? Ни в тебе, ни в твоём родственнике нет ничего человеческого… — «У Вас будут доказательства на руках, господин сенатор. Просто помогите мне». Это сказано так покорно-тихо, что Такеши замирает, а этим пользуется его собеседник. — «Нужно найти одного человека. Сейчас ему примерно около тридцати шести лет. Сразу при рождении он был отдан в детский приют, начните именно с них. Возможно, он был записан под фамилией отца. Точную информацию с датой рождения и именем родителя Вы получите от моего личного помощника». Такеши сбрасывает звонок, чувствуя поднимающуюся из глубины сердца невероятную дрожь, охватившую сильное тело. Он падает обратно в кресло. Сердце, бьющееся под горлом, теперь падает в ноги, как и кровь, отхлынувшая от лица. Слова Айкава кажутся ему кривой и злобной насмешкой судьбы, потерять самое дорогое и вновь быть обманутым призрачной надеждой — это худшее, что может произойти с человеком. Такеши — взрослый и серьёзный мужчина, испытывающий немало тягот и лишений, понимающий, что жизнь не сахар и что в ней совсем нет волшебства. Тогда почему он, как наивный ребёнок, верит чужим словам, отчаянно цепляясь за столь больное для него «Ваш супруг». А ведь Айкава ничего не обещал конкретного, лишь смутное «информация о нём». Это его больной мозг прямо сейчас додумывает всё остальное: что Рэн жив, что альфа сможет найти его. Пусть даже и не вернёт его, и останется непрощённым до конца своих дней, но одна мысль, что его прекрасный Рэн где-то есть на этой земле, делает альфу неимоверно счастливым. Писк входящего вызова по гарнитуре внутреннего соединения отвлекает альфу. Из аппарата доносится тихий голос личного секретаря: — «Господин сенатор, будут какие-либо ещё указания на сегодня?» — его уставший тон говорит, что «сегодня» уже стало «вчера», и Такеши, бегло посмотрев на свои часы, понимает, что уже далеко за полночь. — Можете идти. Спасибо за проделанную работу. Не успел облегчённый выдох сорваться с губ секретаря, как он сменяется на горестный, услышав громкое: — Нет! Стойте! Зайдите ко мне немедленно. Спустя несколько секунд строго вытянувшийся секретарь стоит перед сенатором с готовым раскрытым блокнотом для записей. — В кратчайшие сроки нужно найти одного человека. И запомните, дело строго конфиденциальное… Если уж судьба кидает ему в лицо этот вызов, то он принимает его. И пусть он не знает, что ждёт его в конце: может, вторая «смерть» от горького обмана или возрождение из пепла, в который он превратился после гибели Рэна, но принимает условия, впервые в жизни полагаясь на судьбу.*
Кроме личного секретаря, приходиться привлечь ещё одного надёжного технического специалиста и под видом государственных инспекций или благотворительных визитов пройтись по всем детским приютам префектуры и поднять архивные документы. Это занимает больше времени, чем рассчитывал сенатор, но в его случае лучше дольше, но надёжнее, чтобы не возникло более никаких вопросов. Такеши назначает встречу с Юдзуру через две томительные недели, уже имея на руках весомую папку. В полумраке одной из приватных кабинок дорогого ресторана не столь заметно дикое волнение альфы, как и то, что его «гость» бледнее, чем обычно. — Вы были правы, господин Айкава, — сразу переходит к делу Такеши. — Ребёнок действительно был записан под фамилией отца, но имя в записи было изменено, а возможно, попросту и не знали, как назвали его родители при рождении. — Кто он? — Юдзуру сам удивляется, сколь хрипло звучит его голос от волнения. — О-о, Вы можете гордиться этим человеком, кем бы он Вам ни приходился. Я сам удивлён некоторым фактам его биографии. Ни дата рождения, ни фамилия не были изменены, а значит, за его судьбой следили, по крайней мере, в первое время. Перед Юдзуру выкладывают какие-то файлы с карточками одного мальчишки, темноволосого и кареглазого. Фотокарточки меняются по годам, и альфа пытается разглядывать их внимательно, но на глазах словно белая пелена, текст плывёт перед его взором. Так вот как выглядит его брат: высокий, угловатый молодой альфа. И почему-то эти черты лица — широкие скулы, глубоко посаженные ясные глаза, тонкие губы, волевой подбородок — кажутся ему странно знакомыми. — Как… Как он выглядит сейчас? Где живёт? У него есть семья? — вопросы сыплются безостановочно, но тихо, словно Юдзуру боится услышать ответ. — Он достаточно знаменит, если Вы об этом. Конечно, ведь он один из сильнейших спортсменов по джиу-джитсу, обладатель чёрного пояса, чемпион Азии и Европы и основатель школы по айкидо. Мастер знаменит не только своими победами, но и достижениями своих учеников. — Его отец… был в прошлом спортсменом, — нервно сглатывает Юдзуру, чуть задрожавшей рукой притягивая к себе ближе фото молодого мужчины в белом кейкоги, обвешанного медалями на крепкой шее. — Так… что насчёт его семьи? Были ли у него… близкие? — Юдзуру уже спрашивает о нём в прошедшем времени, потому что уже всё понимает. Не узнать его было невозможно. Так почему он задаёт вопрос, ответ на который и так знает? — Нет, семьи у него не было. Только близкие друзья, — Такеши затихает, осторожно смотря на сидящего напротив альфу, и тоже говорит о нём в прошедшем времени. — Но… он человек, который создал себя сам: сильный духом и телом, смелый в поступках и предельно честный. Так о нём отзывались многие. Вы действительно можете гордиться таким достойным человеком. Теперь оба молчат. И каждый утопает в своих мыслях. Готовы ли они озвучить друг другу финальные слова, а главное, готовы ли они услышать их. Такеши словно в огне горит, ёрзает в бархатном кресле, сжимая вилку в руке, дышит через раз, ждёт. Юдзуру не может поднять глаз, уставившись невидящим взглядом на холодное блюдо перед ним, к которому он ни разу не притронулся. Он уже ничего не ждёт — всё сразу понял, но не всё принял. Голова кружится и словно вот-вот взорвётся. — Я выполнил свою часть сделки, — хрипит Такеши, не замечая, как плавно гнётся вилка в его руке. — Теперь Ваша очередь, Юдзуру. — Да? — Юдзуру словно ото сна очнулся, вскидывая покрасневшие глаза на сенатора. — Да… моя… очередь, да. Но… Вы не сказали его имени. Не сказали, как его… зовут. Зачем Юдзуру добивает себя этим вопросом, ведь знает ответ лучше, чем кто-либо. Наверное, это у них семейное — делать больно другим, но ещё больнее самому себе. — Да? — теперь Такеши выпадает из прострации. — Правда? — дрожащими руками он тянет через весь стол последний лист файла, не оставляя для Юдзуру никакой надежды. — Сайто Чикара. В графе «отец» Сайто Йоши. Ошибки быть не может. Ошибки быть не может. Потому что он сам весь ошибка. Одна сплошная ошибка. И все его поступки, все его мысли — ошибка, а для Чикары — роковая. — Что с моим омегой? — голос сенатора, в котором уже звучат стальные нотки, приводит Юдзуру в себя. — Где Рэн? Ведь он же жив, так? Надежда дышит в его хриплом голосе и плещется в его чёрных глазах. Юдзуру берёт себя в руки. — Да. Ваш супруг жив. Он находится под защитой моей матери, и он в относительном порядке. — Мне нужны доказательства! Я хочу его увидеть! Юдзуру жестом даёт сигнал стоящему за его спиной Минги, и через несколько секунд на телефон сенатора приходит уведомление. Такеши трясущимися руками открывает загруженное фото, где Рэн запечатлён на моменте подхода к трапу частного самолёта, и рядом с ним находился младший омега Хару. — Фотоснимок был сделан вчера. Лайнер принадлежит моей матери. — Я хочу поговорить с ним! Хочу увидеть его! — Ваш омега знает, где Вы живёте, знает Ваш номер телефона, знает о том, что Вы считаете его мертвым. Если бы он захотел, дал бы Вам знать о себе. Его никто не удерживает. Более того, омега Накамуро абсолютно свободен в своих передвижениях и в любой момент может уехать куда угодно. Но он этого не делает, так же, как и не дал знать о себе. Значит, Рэн Накамуро решил, что так для него лучше. — С ним ведь… всё в порядке? — Да. В этом Вы можете быть уверены. Спасибо за помощь. — Последний вопрос, господин Айкава, — слова Такешиа заставляют замереть на месте уже уходящего мужчину. — Кем Вам приходится этот человек, которого Вы искали? Кто он Вам? Секунды тянутся бесконечно, Юдзуру мешкает, озирается на месте, как потерянный, но всё же говорит хрипло: — Мой брат.*
Покров ночи не скрывает бледного лица мужчины, а шум ночного города не заглушает бешеного ритма его сердца. Ни одно возношение богам не замолит его греха, пусть совершённого и по незнанию, это не умаляет братоубийства, совершённого им. Юдзуру застывает изваянием перед выходом из ресторана, не в силах сделать шага, пока Минги не окликает своего хозяина осторожно. Видимо, альфа только сейчас делает вздох, потому что лёгкие обжигает воздухом, а сердце бьётся так, что готово пробить грудную клетку. Минги ждёт указаний, всё так же смотря насторожено на вакагасиру. Пусть он и не слышал содержания разговора между Юдзуро и сенатором, но видел его бледное лицо и побитый взгляд. — Готовьте самолёт. Летим на Якусиму. Юдзуру не собирался сразу отправляться к матери, и даже прямо сейчас не уверен, что поступает правильно. Но ждать не имеет смысла. «Время собирать камни», — слова отца, которого он почти не помнит, вновь звучат в его голове. И, видимо, небесам так угодно, что «разбросанные» в прошлом ошибки других теперь будет собирать он сам. Понимание того, что он стал консистенцией, вобравшей в себя всю гамму ненависти, лжи, предательства, боли, что испытывали его близкие, породившие его самого, накрывает альфу медленно, но верно. И от того, что он выберет сейчас — верность долгу или верность родному человеку, зависит многое, если не всё. Он добирается до Якусимы за каких-то полчаса, хоть и хочет оттянуть этот момент надолго, а лучше и не столкнуться никогда. Как ни странно, на острове никто не спит. Аси словно ожидает его визита, но когда Юдзуру видит за её спиной статную фигуру Сана, сердце его падает в бездну от сладкого волнения и предвкушения. — Его здесь нет, — опережает мысли сына Аси, имея в виду Мичи. — Он в надёжном месте, — женщина смотрит испытывающе, глазами прося не спрашивать о большем. — С ним всё в порядке, Юдзуру. — Если скажу, что я рад этому. Тому, что его сейчас нет рядом, поверишь ли, ока? — Значит, боги милостивы к тебе, сын, а главное, милостивы к нему. Юдзуру косит взгляд с сторону Сана. Ничего доброго этот взгляд не сулит. Аси понимает сразу: что-то случилось. Что-то, что серьёзно повлияло на её сына. В его тёмных глазах она видит осознанное и принятое решение, а ещё боль… Пронизывающую, ломающую нутро боль. Жестом руки она просит Сана оставить их. Тишина воцаряется между ними, и страшно обоим её нарушать. — Ты ведь нашёл его, так? — Да, ока… Нашёл. — Он мёртв? — женщина сразу же душит свою надежду. — Да, — Юдзуру тоже не щадит её, но отводит взгляд, когда протягивает уже знакомую папку. Повторять слова сенатора о том, каким был её сын, он не станет, лишь произносит, — Он был лучше, чем я.