***
Серая машина сенатора стоит битый час в пробке. Все дороги перекрыты, движение приостановлено. Повсюду патрульные машины с включенными сиренами, но в районе Яматэ спокойно, неслышно выстрелов, не чувствуется паники. По радио каждые полчаса передают об обстановке в городе и о том, что окружные власти рассматривают вопрос о введении чрезвычайного положения. На дисплеях огромных плазменных проекторов и в витрине ближайшего торгового центра Такеши видит транслируемые на весь округ выпуски новостей, где показаны кадры перестрелки из порта Мотомати. Ведущий новостей упорно повторяет, что ситуация под контролем силовых структур города, и просит не волноваться. Телефон сенатора разрывается от входящих звонков. Штаб-квартира «Комэйто», партии, которую Такеши создал собственными силами, уже проводит экстренное совещание без своего лидера. Альфе сейчас нужно бы использовать ситуацию, развернуть всё в свою сторону и не сходить с экранов этих самых огромных плазменных панелей, говоря твёрдым поставленным голосом о том, что власти пойдут до конца и не допустят засилия преступности в городе. Но вместо этого сенатор Накамуро разворачивает свой автомобиль под непрекращающийся гул сигналов и сворачивает к узкой улочке, ведущей к окраинам района. Пусть будет дольше, но хоть так Такеши сдвинется с мёртвой точки. Последний отчаянный рывок — звонок человеку, которого Такеши стал бы просить в последнюю очередь. На том конце провода тянут лениво-надменно: — Сенатор Накамуро? Надеюсь, у вас всё готово? — Отзови своих людей, Таканэки! Отмени штурм особняка Хару Киро! Тишина длится долгие и мучительные секунды, за которые сердце альфы успевает сжаться и разорваться тут же. — Невозможно. — Я прошу! — Такеши кричит, не сдерживая себя, на полном ходу лавируя между улочками и домами окраин. — Я прошу, Таканэки, не делай этого! Там Рэн! — альфа на миг теряет контроль над управлением, когда произносит имя омеги, выдыхая судорожно, сжимая телефон побелевшими от напряжения пальцами. — Там мой супруг! На этой грёбанной помолвке мой омега! Снова тишина, но теперь Таканэки выдыхает долго. Слышны приглушённые окрики и хлопки дверца машины. — Мне жаль. Это всё, что слышит альфа, прежде чем звучат короткие гудки и связь обрывается. Мир снова темнеет перед его глазами, и дыхание сбивается, когда Такеши тормозит машину, попав в тупик одной из улочек. На него непонимающе косятся пожилые бабушки и дворовые кошки, сидящие на небольшой лавке, решая меж собой, кто этот странный водитель и не нужна ли ему помощь. Да только никакие силы не могут сейчас помочь мужчине, в бессильном отчаянии сжимающему обшивку руля. Злые слёзы скапливаются в уголках драконьих глаз. Такеши понимает, насколько он беспомощен и глуп. И так несправедливо, что именно в этот момент, находясь в абсолютном тупике, осознавая всю свою слабость, он понимает, насколько глубоко и сильно он любит! Любит своего омегу! Каким идиотом он был, собственными руками разрушив самое прекрасное, что было в его жизни — их любовь, их семью, лишая своего омегу нежности и заботы, не позволяя быть полноценным, не разрешая иметь детей! Такеши потерял всё, потому что потерял Рэна. Но в голове что-то щёлкает, и дрожащие пальцы набирают непривычный номер, а прояснившийся взгляд словно видит выход из тупика. На том конце долгие, длинные гудки… И всё же принимают вызов. — Господин Киро?***
Звонок на мобильный накаляет и без того натянутые нервы. Юдзуру взбешён! Всё уже началось не по его плану: его дядя вывел на улицы города «Троянского коня». То, что так искусно маскировалось под Триаду, на самом деле одна из самых крупных и могущественных преступных группировок мира — «Якудза». Под самым носом Большого босса, что так слепо и неразумно доверился Таканэки. Юдзуру признаёт здесь и его вина. Он вовлёк в это своего друга. Но Таканэки использовал не только китайцев, но и его самого, своего единственного родного человека, своего наследника. — Какого дьявола, Ю? Что, блядь, здесь происходит? Мать вашу семейку, Юдзуру! — Такео орёт на фоне выстрелов, но позже доносится хлопок дверцы и тишина, словно Чон в машине. — Почему порт атакуют «Якудза»? Как мне всё это понимать? — Зря ты всё время упоминаешь мою мать, Такео. Она ещё хуже, чем её брат, — Юдзуру пытается шутить, но сейчас явно не до этого. — Стягивай своих людей в район Яматэ. Теперь в городе нам делать нечего, Такео. Мой дядя поменял свои планы. На том конце тишина. И это выразительное молчание громче любого крика и брани. — Когда я пропустил тот момент, что ты стал предателем, Ю? — Такео выдыхает эти слова, словно ядовитый дым из лёгких. — Почему ты поступил так со мной? — Ты сам поймёшь, что так будет лучше. Ты всё ещё мой друг, Такео, но скажу лишь, что даже со мной не делились всем… и не до конца. — Ты подставил меня, Ю… Не Таканэки. Ты воспользовался моим домом, как прибежищем «Якудза», тем самым плюнул на доверие и дружбу. — Нет! «Триада» будет только в выигрыше! И ты тоже! Вы разом избавитесь от всех шаек в Йокогаме. — В память о нашей дружбе я выполню свою часть уговора — спасу твоего омегу, но больше не смей даже имени моего называть. Прощай, Юдзуру. Звонок обрывается, но альфе сейчас не до друга. Перед глазами пелена дикого волнения. А если он не успеет. Если кто-то опередит? Если Такео промахнётся? Светлые прядки, карие глаза, взгляд, полный решимости и аромат, что теперь навсегда в сознании альфы. Образ омеги затмевает всё остальное! Пусть город потонет в крови и огне, пусть Такео считает его предателем, всё неважно! Сейчас всё неважно!***
Зал тихо пустеет, а людей во дворе ставится почему-то больше. Мичи сам всё это видит, но пытается заглушить нарастающее волнение в груди. В саду и перед парадным входом какая-то тихая суета, короткие разговоры и слишком много чёрных пиджаков — людей Киро, спешно передвигающихся по периметру особняка. Ичиро сжимает телефон до побеления пальцев, но выдыхает, словно собираясь с силами, перед тем как сказать: — К чёрному ходу! Быстро! Альфа не успевает договорить, как стены особняка сотрясает грохот: стреляют из гранатомёта по верхним этажам. Второй выстрел в парадный вход разносит в щепки прихожую, но бронированные стёкла в зале выдерживают удар. Крики среди гостей, паника и грохот опрокинутых столов. Все в ужасе разбегаются, жмутся к углам. Во дворе полный хаос. Белый гравий становится красным от потока крови убитых охранников и людей Киро. Чёрный внедорожник на полном ходу вышибает кованые ворота и сам переворачивается, с грохотом врезаясь в газон и стриженые кусты. За ним через выбитую брешь устремляются десятки машин, окружая особняк кольцом. Перестрелка между охраной и нападающими идёт без остановки. Третий выстрел гранатомёта выбивает все окна в доме. Мичи кричит истошно, видя, как падают от пуль охранники папы, а его самого прижимает к полу Чикара, закрывая своим телом. — Где Джиро? — голос Чикары слышен как сквозь вату, видимо, юношу оглушило от ударной волны. — Он должен быть с нами! Один из охранников устремляется к лестнице, где в последний раз видели младшего сына Киро, но через пару шагов падает, изрешечённый пулями. Сёхун затаился под лестницей, придавив Джиро под собой. Из-за непрекращающейся перестрелки он не может поднять голову, но видит краем глаза охрану, прикрывающую Мичи, и телохранителя Акио, уводящего его в сад. Глубокий выдох и Сёхун решается на манёвр. Рывком мечется к стене, прижимая к себе мальчика. Он прячет его за своей спиной, замирая на несколько секунд, а после снова урывками бежит вдоль стены к боковому выходу. Прямо перед ним автоматная очередь изрешетила стену, заставляя его сжаться дугой, вновь закрывая маленького альфу. — Сёхун-а, — тихий голос Джиро мурашками пробегает по позвоночнику. Омега видит огромные, словно у оленёнка, чёрные глаза, но в них ни грамма страха, лишь волнение. Чуть дрожащие тонкие губы упрямо поджаты в решительности, а в одной руке мальчика Сёхун замечает травматический пистолет. — Не бойся ничего, — и Сёхун слышит в ответ твёрдое: — Не боюсь. — Молодец, мальчик мой! Ты сильный, ты самый смелый из всех, кого я знаю. Но сейчас нужно стать ещё сильнее, — короткий кивок и всё тот же полный решительности взгляд заставляют омегу улыбнуться, сжимая плечо ребёнка. — Нам нужно пройти к боковому выходу, оттуда к гаражам. Ты понял меня, малыш? — Да. Не бойся, Сёхун-а, я защищу тебя. Омега тихо смеётся, порывисто прижимая к себе маленького альфу, и клянётся вынести ребёнка из этого ада, чего бы ему это ни стоило. Одна из дверей снесена автоматной очередью, а у стены — мёртвый мужчина, один из гостей праздника, изрешечённый пулями. Сёхун узнаёт в нём Наоки, друга мастера Чикары. Сожаление о смерти красивого омеги уступает место мыслям о спасении самих себя. В глухом проходе спокойно, а впереди маячит просвет гаража, но звуки перестрелки слышны и оттуда. Машины разворочены, одна взрывается от пули в бензобаке, и чёрный смог скапливается под потолком. Сёхун имеет доступ к автоматической системе хранения ключей автопарка, но поиск годного для передвижения авто занимает драгоценные минуты. Наконец, один из седанов пиликает снятой сигнализацией, и телохранитель, согнувшись в три погибели, протискивается между раскоряченными машинами к чёрной Nissan, держа Джиро позади себя, да только представшие перед его опущенным взором знакомые белые Nike MD заставляют замереть в ужасе. — Привет, цыпочка, — доносится скрипучий голос сверху, и Сёхун, медленно поднимая глаза, видит Большого босса «Вошинво». — Или мне называть тебя «дядечкой»? — насмешливо продолжает Такео, наклоняясь вниз. Их окружают тотчас, словно ждут в этом гараже. Затвор щёлкает мгновенно, и выстрел оглушает обоих. Но каково удивление Сёхуна, когда он видит перед своим лицом вытянутую детскую руку и дымящееся дуло травмата. Такео и сам удивлён немало, и улыбка ширится на его лице, а после и вовсе смеётся, хохоча во всё горло. — Вот так молодец! А-а-а, как мне это всё нравится! Ну привет, стрелок. — Не подходи к нему! — омега умеет рычать не хуже альфы, обнажая клыки, которых у него нет, а сейчас он как самка, защищающая своего детёныша. «Beretta» взлетает вверх в попытке выстрелить прямо в лицо боссу, но странная боль прошибает грудь Сёхуна, и уши закладывает оглушительным выстрелом. М-1911 оказывается быстрее «итальянца». Омега касается своей груди, пачкая руки в собственной крови, и непонимающе смотрит на альфу. Ноги подкашиваются, и телохранитель оседает на колени, чувствуя опускающуюся на него темноту. Но даже так, на последнем издыхании Сёхун закрывает своим телом Джиро и делает свой последний выстрел, подстреливая, к сожалению, только одного из людей босса. — Сёхун! Нет! — крик ребёнка громче выстрелов, вновь прошивающих тело омеги. Такео наклоняется ещё ниже, смотря своим знаменитым оскалом на умирающего омегу. — Такой красивый… — цокает недовольно альфа, — но такой непослушный дядя. Жаль… очень жаль, цыпочка. Окровавленная рука силится поднять пистолет ещё раз, прежде чем прямой выстрел в лоб прекращает жизнь Сёхуна, а после ещё дымящееся дуло направляется на бледное и заплаканное лицо мальчика. Но ожидаемого страха он не видит, лишь ярость и злые слёзы, стиснутые зубы и желваки под скулами. — Чёрт! Малыш, ну что ты тут делаешь, а? Где твой чёртов брат? Не хотел я вот так… Совсем не хотел, — Такео раздражённо прищёлкивает пальцами, опуская пистолет, и в тот же миг его запястье прошибает острая боль, заставляющая вскрикнуть альфу. — Гадёныш! Платиновый стержень металлической ручки тонкой иглой проходит под кожу так, что невозможно пошевелить рукой, а Джиро набрасывается на взрослого альфу, целясь в глаз. Его отшвыривают, как щенка, больно бросая на бетонный пол. — Чёрт тебя дери, малыш! — Такео целится здоровой рукой, опуская палец на курок, глаз не спуская с перекошенного яростью детского лица. И вроде готов выпустить пулю без сомнения, но в тот же миг перед глазами встаёт лицо другого человека… Того, которого давно уже нет. Сердце альфы странно простреливает всё тем же сомнением, которым он мучается с самого утра, словно дурным похмельем. — Чёрт! Рука ещё крепче обхватывает пистолет, выстреливая из него уверенно, а в чёрных глазах больше ни капли сомнения, когда хрупкое мальчишеское тело падает бездыханно.*
— Мичи, — совсем тихо зовёт голос из-за ширмы, и темноволосая голова выглядывает неуверенно. — Семпай! — Мичи подрывается, ползя к Рэну. — Боже, Рэн! — Со мной всё в порядке, — но автоматная очередь и прогремевший взрыв подорвавшейся в воздух одной из машин, заставляют упасть на пол. Вой сирен полицейских машин тонет в очередной перестрелке, а Чикара тянет обоих омег к лестнице, заставляя их согнуться в три погибели. В стене небольшая решётка, скрывающая систему вентиляции. За ней проём, узкий, тесный для двоих. — Сидеть здесь и не высовываться… Ни звука! Я попробую найти выход, — альфа вкладывает свой пистолет в руки старшему, что смотрит на него глазами, полными ужаса. — Если будут близко, стреляйте, но без надобности не выдавайте себя. Прошу вас, берегите себя. Дрожащий Мичи пытается дотянуться до мужчины, но не успевает. Чикара со скрипом тянет резную кушетку от окна к стене, закрывая решётку, и сам скрывается из зала. Снова оглушительный взрыв, который сотрясает стены, и огромная хрустальная люстра опасно покачивается под потолком. Затем резкая автоматная очередь. И всё стихает, словно по приказу. Это тишина пугает ещё больше, чем кровавая перестрелка. Мичи не дышит, не знает, каким богам молиться за жизнь своих близких. Весь дом в осколках и обломках мебели. И лишь теперь Мичи может рассмотреть сквозь решётку некогда блестевший сдержанной роскошью зал. Белые цветы изуродованными грудами лежат на полу. Изысканная еда для фуршета, напитки, хрустальные бокалы — всё смешалось неприглядной массой. Но самое страшное — это когда Мичи среди обломков видит тела несчастных убитых: скрипача из камерного оркестра, чей белоснежный фрак залит кровью, своего дедушку, чьи ноги и грудь прострелены пулями, официанты, друзья, гости… Они все погибли на его помолвке, погибли из-за Мичи! Юноша начинает подвывать тихо, а Рэн всё понимает тотчас, сжимая его крепко в руках, сам находясь в шоке от увиденного и происходящего вокруг. — Мичи, не думай об этом. Твои родные живы, а это самое главное, — Рэн утешает юношу, сам не зная, какую ложь произносит. — Твой отец и твой брат… Они всё сделают, чтобы спасти тебя. Мичи лишь кивает часто, всем сердцем желая в это верить. В доме начинают раздаваться короткие выстрелы. Люди Таканэки вошли в разрушенный особняк, добивая тех, кто прячется или ранен. Громкие голоса раздаются всё ближе. Кажется, омеги перестали дышать в этот момент, понимая, что в зал кто-то входит, сильнее вжимаясь друг в друга. У Рэна в мозгу не укладывается, как он, с его ростом и шириной плеч, умещается здесь. Но от страха человек способен на многое, в том числе согнуться в бараний рог, чтобы затаиться от опасности. Рэн интуитивно прикрывает глаза Мичиа своей ладонью, когда в зал входит альфа. Это Юдзуру. А за его спиной волокут тело высокого широкоплечего мужчины. Внутри всё обрывается, когда Рэн узнаёт в окровавленном человеке Ичиро, и пропускает тот момент, когда Мичи стягивает его ладонь со своих глаз. — Брат! — задушенный крик тонет в грохоте выстрела, когда Юдзуру добивает одного из пошевелившихся телохранителей. А дальше юноша забывает, как дышать, видя, как его старшего брата ставят на колени. Таканэки появляется не менее эффектно. Впереди него ведут старшего Хару, а за ним один из телохранителей ведëт Акио, что безумными от страха глазами ищет своих детей. Их бросают на пол коленями на осколки, прижимая за плечи, заставляя согнуться и опустить головы. Киро всё же выпрямляется, несмотря на унизительные удары, прижимая к себе тихо рыдающего супруга. — Наши дети… Где они, Киро? — шепчет омега, молясь всем богам о них. — Они успели уйти? И как ответ на его отчаянный вопрос, рядом с ними ставят их старшего сына. Акио с криком бросается к нему. Ичиро тяжело ранен и истекает кровью. Дыхание его тяжёлое, учащённое, рубашка вся пропитана кровью. Мичи глухо мычит в зажимающую его рот ладонь Рэна, вырываясь из его крепкой хватки, пытаясь освободиться из надёжного плена рук и выскочить из укрытия к своим родным. Глаза юноши, что видят весь этот кошмар, готовы вылезти из орбит, а жгучие слёзы катятся по щекам и пальцам Рэна. — Не смотри, Мичи… Пожалуйста, не смотри, — Рэн и сам рыдает, кусая губы, сжимая юношу крепче, а Мичи воет задушено, но глаза не закрывает. Таканэки выступает вперёд чуть вальяжно, начищенными до блеска лакированными туфлями ступая по кровавым осколкам. За ним тёмной тенью стоит Юдзуру, на лице которого лишь несколько царапин. Он прячет глаза, в них дикое волнение: Мичи здесь нет, и альфа не знает, где он! Глава «Вошинво» заходит последним. Немой вопрос Юдзуру, кинутый в сторону Такео, остаётся без реакции. Тот отводит взгляд, полный ярости, в сторону Таканэки. У него к тому много вопросов. Такео сдерживает гнев, опуская взгляд, сверля пол под своими ногами. Глаза альфы цепляют странный след, тянущийся по паркету, словно аккуратно протащили… резную кушетку к стене? Он делает медленный широкий шаг в сторону, смотрит из-под нахмуренных бровей… И понимает то, чего никто в этом зале пока не замечает. Аромат Ruger касается его тонких рецепторов, и сомнений, кто скрывается за вентиляционной решёткой, у альфы нет. — Сынок… сыночек мой, — рыдающий голос омеги заполняет пространство. — Ичиро! — несчастный родитель скидывает шёлковый пиджак, пытаясь перевязать глубокие раны сына, прижимая его к себе, как маленького. Таканэки смотрит на них с непонятной улыбкой несколько долгих секунд, а после медленно наклоняется к ним. — Я пожалею тебя, — ледяным голосом обращается он к омеге. — У меня тоже была мама когда-то, и любила она меня сильно. Поэтому… я не дам тебе увидеть смерти собственных детей. Он моментально вскидывает руку, и выстрел вновь разрывает тишину, а рядом с истекающим кровью сыном падает тело родителя с простреленной головой. Звук, вырвавшийся из груди молодого альфы, должен был быть воплем, но из простреленных лёгких выходят лишь свистящие хрипы, а обессиленные руки тянут мёртвого омегу к себе. Киро с именем супруга на губах порывается к ним, но его тут же валят снова на пол, рывком поднимая голову за волосы, заставляя смотреть, но не двигаться. Бессильные слёзы катятся по бледным щекам вмиг постаревшего альфы, смешиваясь с текущей по сжатой челюсти слюной, в ярости напрягая тело, пытаясь вырваться из цепких рук людей Таканэки. — Оставь их! Убей меня! Меня! Ты последняя трусливая тварь, раз вымещаешь свою ярость на неповинных людей! Оставь моих детей, Таканэки! — Не волнуйся об этом. Я тебя убью, но не жди от меня такой доброты, что я оказал твоему супругу. Ты собственными глазами увидишь гибель своего сына, своего наследника. Ичиро еле дышит, но даже так, на последнем издыхании, прижимая к себе мёртвого папу, он выпрямляет спину и поднимает голову, подставляя её прямо под дуло. Смерть неотвратима, он проиграл и признаёт это. Но сердце его греет мысль, что Мичи и Джиро успели спастись, и они позаботятся друг о друге. Последний раз он смотрит на отца глазами, в которых лишь почтение и благодарность… Губы еле шепчут в последний раз: «Отец». И темнота накрывает его. Что чувствует отец, видя смерть собственного ребёнка? Как выразить пронизывающие всё его существо боль и отчаяние, видя, как с глухим звуком падает бездыханное тело его сына? Его надежду и гордость, его наследника! Ичиро лежит с пулей в голове, а Киро — с дырой в сердце и пустотой в глазах. Он умер сейчас вместе с ним. Но крохотная надежда теплится в сознании, потому что младших здесь нет, а потому и умирать нестрашно. Глава «Яматэ» вновь вскидывает тяжёлый серебристый «Desert Eagle», направляя на мужчину перед тем, как добить его окончательно. — Если у тебя есть надежда, что твой младший сын уцелел, оставь это. Его остывающий труп лежит в гараже рядом с телом его телохранителя. Мой дорогой союзник позаботился об этом, не так ли, господин Чон? Рэн чувствует, как тело юного омеги в его руках напрягается неимоверно. Мичи снова воет, раскачивается из стороны в сторону, а старший омега стискивает зубы, рыдая беззвучно. Перед глазами детское личико с сияющим взглядом и яркой улыбкой. «Смородинка», так он называл мальчишку, такого смелого и открытого. И сейчас представить то, что Джиро мёртв, невозможно! — Мичи, умоляю тебя, — шепчет Рэн, стирая свои слёзы о хрупкие плечи юноши. — Прости меня, мой мальчик, прости, но я не отпущу тебя. Голос Таканэки снова хрипит, когда он делает шаг ближе к своему давнему врагу. — А твой сын-омега окажется в моих руках очень скоро, потому что он здесь, в этом доме, — улыбка мужчины сквозит довольством, а глаза загораются диким огнём, когда он говорит о Мичи. — Он обязательно присоединится к вам, но позже. Сначала я поимею его… Много и по-разному, долго… очень долго. А потом мои парни. Ну, а после этого, так уж и быть, отпущу его. Хохот Таканэки тонет в прогремевшем выстреле, и поникшее тело альфы падает на осколки. После наступает тишина. Молчат все. Юдзуру лишь скрипит зубами, а глаза его с поволокой злых слёз прячутся под тонкими веками, скрывая невероятную ярость от услышанного. Такео замер изваянием, словно впервые видел убийство, будто сам не убивал, не пытал, не ломал кости… Молчит и сам Таканэки, словно в эти минуты в нём говорит что-то похожее на совесть, но лишь на мгновение, ставшее после злорадным удовлетворением. Рэн чувствует, как обмякло хрупкое тело в его руках. Возможно, оно и лучше, что Мичи без сознания, и старший прижимает его к себе бережно, пряча судорожный выдох в его волосах. Полоска крови тянется от носа юноши к подбородку, и Рэн аккуратно вытирает еë, ощущая горячую влагу на своих щеках. Собственное унижение и насилие кажутся ему ничтожными по сравнению с потерей этого нежного юноши. Мир Мичи рухнул у него же на глазах. Но смерть всё ещё витает в воздухе, парит над этим разрушенным домом, словно ждёт ещё одну добычу. Таканэки оборачивается к Такео, смотря в упор… и готовясь к новому выстрелу. — Прежде чем Вы сделаете это, — хрипит голос Большого босса, яростным взглядом прожигая альфу перед собой. — Вы же знаете последствия. Вы сами разрушаете то, что создавали годами, отказываясь от свободы и подчинившись «Якудза». — Разве не есть высшая свобода, когда лишь в твоих руках полная власть? Никто и никогда не получал той свободы, что я имею сейчас. — Вы использовали меня! Использовали этот союз… К херам собачьим я его видел! Чёрт… Моими руками захватили город! — Такео ругается грязно, сплёвывая себе под ноги, глаз не спуская с Таканэки. — Триада не простит вам этого. — Триаде плевать на всё это, — резко отвечает мужчина. — Чайна-таун остаётся неприкасаемым, а вот ты… больше не нужен. Ты более чем заменим, и на место тебя назначат другого. Юдзуру делает шаг вперёд, хрустя осколками под подошвой испачканных кровью туфель, и заслоняет собой друга от Таканэки. Немой вопрос застывает в непонимающем взгляде старшего. Племянник не в первый раз показывает своё непослушание, но впервые так открыто. — Ты не тронешь Такео… И дашь ему сейчас уйти. Старший смотрит внимательно, понимая, что, видимо, он всё же кое-что упустил, раз поведение Юдзуру выходит из-под его контроля. Но осознаёт ли сам Юдзуру степень своего непослушания? Видимо, нет, если до скрипа сжимает рукоять пистолета, показывая свою решимость. — Не стоит оставлять недобитого тигра, — тихо шипит Таканэки, застыв на месте, пронзительно смотря в глаза Юдзуру. — Его клыки и когти всё ещё при нём. — Такео уходит… Сейчас. И больше никогда «Вошинво» не будут втянуты в дела клана. — Это не тебе решать, щенок, — всё также угрожающе шепчет старший, но распахивает глаза, словно его осеняет какая-то догадка. — Пусть уходит. Его всё равно уберут свои же, а ты ещё получишь своё наказание. Уходим! — командует Таканэки, разворачиваясь к выходу. — Сжечь всё! Взорвите этот особняк! Устройте семье Киро пышное надгробие! Пусть все вокруг знают, что «Хангурэ» уничтожено на корню! Омегу найти, хоть из-под земли вытащить и доставить мне. Юдзуру трясёт, но нет сил обернуться к другу. Такео сам его зовёт, заставляя посмотреть в свои глаза. Что сказать человеку, который был для тебя единственным живым и настоящим, с которым ты и в огонь, и в воду… И который только что по твоей вине оказался растоптан и уничтожен? И почему в глазах Такеоа не ярость и презрение, а лишь сожаление? Они всё ещё молчат. Вокруг медленно стихает суета. Люди Таканэки покидают особняк. Такео безмолвно кивает головой в сторону, указывая Юдзуру на какое-то место за его спиной, и, едва заметно горько улыбнувшись, уходит. Сердце стучит бешено, когда Юдзуру смотрит за спину. Непонимание в глазах альфы длится лишь секунды. Осознание накрывает лавиной. Несколько быстрых твёрдых шагов и кушетка отброшена резким движением, а вслед за ней и хлипкая дверца решётки. На него смотрят огромные испуганные глаза омеги, в котором он узнаёт супруга сенатора Накамуро, и он прижимает к себе бессознательного юношу. Сердце альфы грохочет в ногах, и всё тело обдаёт жаром, когда он видит Мичи. Мир вокруг начинает кружиться в странной карусели. Всё смывается, всё меркнет: лица, голоса, звуки. Всё перестаёт иметь смысл или, наоборот, обретает его, когда Юдзуру видит своего омегу. Он тянет дрожащие руки к нему, краем глаза замечая, как рука незнакомого омеги медленно тянется к лежащему рядом пистолету. И это ошибка. Один точный удар в лоб высекает искры из глаз Рэна, и омега проваливается в темноту, совсем не ощущая, как из его ослабевших рук забирают Мичи. Кровь из сломанного носа заливает подбородок, бессознательное тело вываливается из проёма на окровавленный паркет. Последнее, что видит Рэн — беловолосого альфу, уносящего в своих руках Мичи.*
Юдзуру сжимает хрупкое тело в своих руках, совсем не ощущая его веса. Улыбается, как дурак, трётся щекой о светлые пряди, пытаясь распознать ослабший от стресса аромат, словно маньяк, дорвавшийся до любимой жертвы. Пухлые губы в крови, как и маленький подбородок. И альфа замирает на несколько секунд, бережно опуская юношу на пол, быстро пройдясь по юному телу руками, проверяя на наличие ран и повреждений. К разнесённому в щепки парадному входу с такой драгоценной ношей ему нельзя. Он помнит небольшой переулок, в котором притаился когда-то. К нему ведёт служебный ход для работников кухни, и альфа сворачивает прямо туда. Из гаражей уже тянет дымом. Пожар начинается оттуда. На кухне никого из людей Таканэки, лишь пара убитых официантов лежат в луже собственной крови. Сначала Юдзуру не узнаёт его, того, кто преграждает ему путь, принимая за одного из людей клана. Но быстро осознаёт, перед ним Чикара в парадном тёмно-синем костюме для церемонии, с золотым помолвочным кольцом на пальце и с пистолетом, зажатым в руке. Они застывают в нескольких метрах друг от друга и оба понимают — отсюда уйдёт только один из них. Молчание затягивается, но заметно ощетинившийся загривок Юдзуру говорит, что это ненадолго. На короткое мгновение Юдзуру прижимает к себе Мичи и медленно опускается на одно колено, также медленно и бережно укладывая бессознательного юношу на пол. На лице Чикары мелькает тень ярости, и брови болезненно заламываются. Он наблюдает, как ладони Юдзуру нежно проходят по бледному лицу и светлым прядям омеги, как этой же рукой смахивает осколки с пола, прежде чем опустить голову юноши. Взгляд, которым Юдзуру смотрит на Мичи, знаком ему, потому что сам смотрит таким же глазами на него: восхищённо, нежно и совсем немного с тревогой, будто омега может исчезнуть из его жизни. Что здесь нужно понимать, когда альфа склоняется над омегой и волчьим взглядом смотрит на соперника? Альфа безумно влюблён, как и он сам. — Отойди от него, — всё же выдыхает старший. — Просто отойди и уходи. Чикара ожидает чего угодно: презрительной усмешки, звериного оскала или злорадного хохота, но точно не того, что слышит. — Отдай мне его! — тихо, хрипло, с хмурым взглядом чёрных глаз, но в них мольба, и Чикара опешивает. — Я буду заботиться о нём. Он никогда больше не узнает боли и страданий. Я люблю его сильнее, чем ты! Чикара выдыхает и забывает, как вздохнуть ещё раз. — Это ты должен отойти, — продолжает Юдзуру всё также тихо и настороженно. — Отойти прямо сейчас. Выпусти нас из этого дома. Отойти из его жизни навсегда. Ты не тот, кто должен быть с ним рядом! — он повышает голос на старшего. — Нет! — всё же кричит Чикара, мотая головой, словно стряхивает наваждение. — Ты последний человек, которому я доверю его жизнь и счастье. Ты сам не понимаешь, насколько опасен для Мичи! — А что ты можешь ему дать? — уже в ярости шипит Юдзуру. — Ты не только ему, ты мне годишься в отцы! Ты будешь стар и немощен, когда Мичи будет в расцвете сил. Что ты ему можешь дать, кроме старых травм и болячек? — Любовь! Семью… детей! Яростный крик, с которым Юдзуру бросается на мужчину, отражается от стен, но Чикара готов к нападению, точным ударом в живот, отшвыривая альфу от себя и опрокидывая на пол. Юдзуру хрипит, придавленный за горло сильными пальцами мастера. — Никогда! Никогда… Щелчки затвора раздаются одновременно, когда оба направляют друг на друга оружие… И снова замирают. Что удерживает Юдзуру от рокового выстрела? Может, понимание того, что, убей он Чикару, Мичи никогда ему этого не простит? Почему же тогда Чикара не стреляет первым? Оттого ли, что затаившееся сомнение вновь поднимается в нём: может, правда это он должен отойти? Промаха не будет. Они слишком близко. Так что судорожное дыхание одного касается другого, а дуло пистолета прямо у бешено бьющегося сердца. Но даже так они всё смотрят в глаза сопернику, не решаясь перейти ту самую черту, после которой обратного пути не будет. Но любому противостоянию приходит конец… Чикара отводит глаза, вмиг потеплевшим взглядом скользя по лицу омеги, словно в последний момент жизни пытается вобрать этот образ, навсегда запечатлеть его в сердце… И раздавшийся выстрел кажется таким неожиданным. Острая боль в сердце, горячая влага по груди, неимоверная слабость в теле. И последний вздох… Чикара оседает на пол, спиной прижимаясь к стене. Кровь заливает внутренности, идёт горлом, душит. Темнота подкрадывается ближе, но на последнем издыхании Чикара притягивает к себе Юдзуру, цепляясь за его ворот. — Помни… что ты сказал. Он больше никогда… не узнает боли и страданий… Обещай!.. «Обещаю», — пусть это и звучит только в мыслях, но Юдзуру правда обещает. Он возвышается над ним, повторно целясь теперь в висок. Чикара тянется к омеге, пытаясь коснуться его в последний раз, но даже этого Юдзуру ему не позволяет. Кровь альфы брызжет ему в лицо, а тело Чикары с глухим стуком падает на пол с протянутой к омеге рукой. Носком испачканной кровью туфли Юдзуру отпихивает безвольно протянутую руку альфы и сам тянется за омегой, что всё ещё находится в глубоком обмороке. Так лучше. Мичи не видит того, что альфа сотворил своими руками. Он пересёк черту осознанно, сам сделал этот выбор, хоть и понимает, что за смертью Чикары последует «смерть» Мичи. Ему теперь с этим жить, но… как давно в его жизни всё имеет свою черту, каждую из которых он перешагивает решительно. У него своих «скелетов в шкафу» предостаточно, и прямо сейчас он добавляет к ним смерть своего соперника. Один взгляд на юношу оправдывает всё, и едва скребущее в его душе угрызение за эту смерть затихает мгновенно и, кажется, навсегда. Юдзуру перешагивает через Чикару, теперь дело осталось за малым — унести Мичи отсюда, спрятать и скрыться самому. Он садится на колени перед ним, протягивает руки, чтобы аккуратно поднять хрупкое тело, и совсем не понимает, почему его затылок обжигает огнём, а шея затекает чем-то горячим и липким. В глазах альфы резкий сноп фейерверка и последовавшая за ней полная темнота. Юдзуру с глухим стоном заваливается на бок. Руки Рэна трясутся, и из них выпадает великолепная чугунная сковорода Fissler, судорожно перехваченная на кухне, чуть прогнувшаяся от удара. Истерика, так долго сдерживаемая внутри, накрывает омегу, и он с рыданием опускается на пол посреди трёх тел. Его трясёт неимоверно. Он не может остановиться и плачет, обхватив свои колени руками. Сознание подсказывает, что Рэн должен забрать Мичи и бежать отсюда… Бежать как можно быстрее и дальше, а он и пальцем пошевелить не может. Смерть людей, оставшихся в этом доме навсегда, стоит перед его глазами. И всё же… Рэн жмурится сильно, прокусывает себе палец, давая физической боли на короткое мгновение затмить душевную, и ползёт на коленях к Мичи. Кровь под затылком Юдзуру растекается всё больше. Кровь Чикары пачкает его ладони, и Рэн вытирает их о свой синий пиджак, прежде чем притянуть к себе юношу. Голова Мичи запрокидывается. Тихий стон и задрожавшие ресницы юноши говорят о том, что Мичи медленно приходит в сознание. — Мичи, мальчик мой, сейчас всё закончится. Ты только глазки свои не открывай. Прошу, подожди. Возвращаться в глубь дома бессмысленно. Во дворе всё ещё люди Таканэки. Гараж полностью в огне, и пожар расползается быстро, перекидываясь с одной комнаты на другую. Великолепные шторы и гардины, обитая шёлком мебель, картины — всё сгорает в мгновение. Величественный особняк рушится, как и семья, что обитала здесь, в один день становясь пеплом. Электричество гаснет во всём доме и по периметру особняка, и Рэн одновременно пугается и радуется той темноте, что встречает их в тихом переулке. Он обходит дом с левой стороны. Руки больше не держат юношу, и у него самого подкашиваются колени, но он идёт из последних сил. — Семпай… — совсем слабый тихий голос юноши заставляет вздрогнуть омегу. — Семпай… — Тихо, мой маленький, сейчас всё закончится… Сейчас, подожди. Рэн делает ещё несколько тяжёлых шагов и оказывается… прямо перед пылающим особняком Хару. Он всё это время просто обходил дом по периметру. В бессилии Рэн падает на асфальт, прижимая к себе Мичи, понимая, что тот открывает глаза. Его оглушает какофония звуков: вой полицейских машин, сирены пожарных нарядов, крики, лай собак… Вокруг горящего особняка столько, людей глазеющих на пожар. Полицейские оцепляют дом, пожарные суетятся с пенными «рукавами», пытаясь остановить огонь, и среди всех лиц и голосов Рэн различает до боли родное лицо своего мужа. «Что он здесь делает?» — мелькает в его обострённом сознании, не понимая того, что Такеши мог искать его, желая спасти. Почему-то в это омега не верит, но странное тепло разливается в груди от вида взволнованно суетящегося, бегающего от одного полицейского к другому мужа. Альфа явно пытается проникнуть в горящий особняк, и сомнений, почему его муж хочет это сделать, нет. Первый порыв омеги — дать о себе знать, подойти к мужу, обнять, успокоить его и в нём найти спасение. Но Рэн знает, кто стоит за спиной Такеши. Таканэки, мерзкий альфа, что подверг его насилию прямо в машине. И Рэн точно не забудет, кто позволил этому случиться — его собственный муж. Такеши не может стать для него спасением. Для своего мужа он теперь мёртв. Прямо сейчас лежит холодным трупом в особняке с простреленной головой. Так пусть таковым и остаётся. Накамуро Рэн «умер» вместе с остальными. — Джиро? Где Джиро? — голос юноши выводит его из оцепенения, а глаза старшего вновь наполняются слезами. Как ему ответить, что тело маленького альфы осталось в горящем особняке? Мичи вздрагивает в его руках, вспомнив всё, и тут же вновь оседает безвольной куклой. — Чикара! Где он? — хрупкое тело вновь дрожит, и слёзы комом застывают в горле. — Где Чикара, семпай? Почему он не вернулся за нами? Рэн молчит. Он не сможет этого сказать, того, что видел собственными глазами — пробитую пулей голову альфы. Мичи начинает биться в истерике, пытаясь вырваться из тисков рук, сжимающих его. Он зовёт альфу, зовёт своего папу, братьев, понимая, что все они там, в разрушенном и объятом пламенем доме. — Пусти! Пусти меня! Они все там! Я хочу к ним! Дай мне умереть с ними! Рэн сжимает юношу изо всех сил и молится, чтобы крики Мичи не были услышаны никем. — Тише, Мичи! Умоляю, не кричи так. — Не-ет! Папа! Ичиро! Отпусти меня к ним! Хочу умереть там! Позволь умереть рядом с Чикарой! — Маленький, мы уже «мертвы»! — Рэн кричит в отчаянии и сам рыдает, не сдерживаясь. — Для всех мы мертвы, Мичи! Прямо сейчас горим в огне, превращаемся в пепел! Юноша смотрит огромными глазами на Рэна, так беспомощно затихнув в его руках. Лишь слёзы текут по щекам, и дрожащие губы выдают какую-то детскую обиду. Он сам обнимает старшего, сворачиваясь на его груди больным комочком, и воет утробно. Рэн понимает: здесь больше оставаться нельзя. И перед тем, как раствориться в темноте ночи, омега кидает последний раз свой взгляд на Такеши, выхватывая его статную фигуру среди снующей толпы. Взрыв, прогремевший тут же оглушает всё вокруг. Северная часть особняка взлетает на воздух от взорвавшейся системы газоснабжения, и люди начинают разбегаться в панике. Но, кажется, Рэн слышит своё имя, выкрикнутое знакомым низким голосом, прежде чем окончательно исчезнуть: из этого переулка, из этого ада, из этой жизни. Рэн предпочитает умереть.***
Он возвращается в Чайна-таун совсем не так, как уходил. Альфа внешне спокоен, его всё ещё окружают люди, преданные и верные ему, его оружие при нём, но вот надежда и вера покинули его. Такео предан и растоптан. Но хуже всего от разрывающего чувства бессилия и грызущего изнутри разочарования, прежде всего в самом себе. Он повёлся как мальчишка. Поверил человеку, лишённому всяческих принципов, доверился Таканэки. Это будет ему хорошим уроком. Теперь в его жизни больше не будет ни друзей, ни союзников. Но перед тем, как сложить с себя полномочия Большого босса, Такео отдаёт последние распоряжения. Его слушают беспрекословно, впитывая весь яд и желчь, извергающиеся из разъярённого альфы. «Вошинво» потерял много людей и сдал позиции в криминальном мире Йокогамы, но Чайна-таун — это их вотчина, и здесь они будут творить свои законы. — Очистить весь квартал! Чтобы с рассветом в нашем «доме» не осталось ни одной собаки из «Якудза», ни одного приспешника «Яматэ». Закрыть границы. Отныне лишь Триада — полновластный хозяин этой территории. Хватит с нас этих грёбанных союзников.*
Бо не спит. Как тут можно уснуть, когда в городе творится ужас, а его господин находится в самой гуще. Омега знает, кое-кто тоже не спит, всё ждёт босса и молится за него всю ночь, выглядывает из-за двери своими глазищами, в которых застывают прозрачные слёзы. Бо выдыхает устало: — Иди сюда, Эджи. Юноша шагает к нему несмело, но всё равно протягивает руки, чтобы старший обнял его, со всхлипом утопая в его цветочном аромате. — Ты почему не спишь, обезьянка моя? Тебе господин что велел? — Не могу, Бо. Если с ним вдруг что-нибудь случится… — Ничего с ним не случится, — решительно заявляет старший. — Наш господин — могущественный и сильный босс. Одолеть его непросто, и пока что это никому не удавалось. Клуб сейчас пуст и тих, хоть внутри и полно людей, затаившихся по комнатам и подсобкам. Но всё начинает шевелиться, как только Такео ступает на свою территорию, словно все чуют его запах. От альфы исходит тяжёлая аура, подавляющая всё вокруг. И только когда мужчина видит застывшего Эджи за спиной Бо, выдыхает, стряхивая с себя ярость, казалось бы, осевшую на его плечах. Такео кивком головы подзывает к себе Бо в кабинет, лишь мельком взглянув на дрожащего Эджи. И как только за ними закрывается дверь, альфа позволяет себе устало опустить плечи. — Я покидаю страну, Бо, — ошарашивает он управляющего. — Меня вызывают «на ковёр», — криво усмехается альфа. — Господин Чон? Но как… Почему? — от неожиданности и страха Бо жмётся к двери. — Я облажался, Бо. По-крупному. — Штаб-квартира не была в курсе? — Да, это была полностью моя инициатива. Я не поставил в известность глав Триады и подписал союз с «Яматэ» без их ведома. Бо бледнеет стремительно, тут же покрываясь красными пятнами удушающего жара. Страх накрывает омегу с головой. — Но что ещё хуже, это то, что меня использовали, предали, обвели вокруг пальца, как мальчишку какого-то. Всё это время мы были прикрытием для «Якудза». И в Гонконге об этом тоже узнали. — Но как? — Бо выкрикивает в тревоге. — А тут и думать не надо. Масахито Таканэки продумал всё, по крайней мере ему так кажется. — Господин, какие буду указания? — Бо пытается успокоиться, понимая, что нужно действовать. — Чайна-таун, скорее всего, теперь передадут главе «Коулуна». Ву И Фань давно рвётся на моё место. — Паршивые бродяги! — шипит Бо. — Эти уличные отморозки теперь будут хозяевами нашего дома? А этот… без рода и племени, собака презренная! — Тише, тише, Бо, — благодарно улыбается альфа. — Придётся подчиниться, другого выхода нет. Но подчинение не значит поражение. — Да, господин. Уверен, Вы вернёте себе главенство в Триаде, а безродный Ву вернётся туда, где ему и место. На улицу. — Ну что ты, — хрипло смеётся Такео, трепля омегу за плечо. — Он теперь у нас не простой китайский мальчик Ву И Фань, а благородный альфа с европейским именем Крис. Но насчёт указаний ты прав. Некоторые из них я оставлю для отвода глаз преемнику. На тебе всё также бухгалтерия, договоры по поставкам оружия и наркотиков. Ву, скорее всего, подомнёт под себя бордели и ночные клубы, он любит такое. Ты же держи всё под контролем. — Не забывайте о нас, господин, — у старшего омеги слёзы скапливаются в уголках глаз. — Я буду молиться о Вас всем богам. — Не забуду, — мягко улыбается альфа, но смотрит, словно не договаривает что-то. Бо сам догадывается и озвучивает то, чего желает босс. — Что делать с Эджи, господин? — Он… не должен пострадать, — Такео выдыхает тяжело, но взгляд не отводит, продолжая решительно. — Я хочу, чтобы ему поставили мою татуировку. У Бо глаза выкатываются из орбит, тонкие губы в немом шоке округляются, и кроме нечленораздельных звуков из омеги ничего не выходит. — Я хочу, чтобы его считали моей семьёй. И чтоб ни собака подзаборная, ни один сутенёр или дилер глаз на него не смели поднять! — Да кто ж на него позарится-то такого… — Бо всплёскивает руками, но быстро прикусывает себе язык, видя лицо босса перед собой. — Всё будет сделано, господин. Я обещаю, мальчик будет под моей защитой. Большего требовать Такео уже не может, и он благодарно пожимает плечо омеги.*
Эджи не объяснить, что его альфа покидает его. Он не хочет ничего слышать, отмахивается, закрывает уши и всё смотрит, глаз огромных не сводя с мужчины. — Пока, малыш, — Такео хочет отшутиться, превратить прощание в игру и быстро уйти. Но не получается. Омега цепляется за него отчаянно и слёз своих не пытается даже скрыть. Бо крутится вокруг, не зная, как отцепить плачущего мальчика от босса. Ни угрозы, ни просьбы не действуют. Эджи сейчас больше боится, что его альфа уйдёт и не вернётся больше никогда. — Пожалуйста, господин, не покидайте меня… Пожалуйста, — это всё, что выходит безостановочно из стянутого спазмом горла омеги. — Вы всё, что у меня есть! Сердце мужчины сходит с ума от этих слов, и он порывисто обнимает юношу, обволакивая своим ароматом, хоть на нём сейчас пороха и крови с ног до головы. — Не плачь, малыш. Я вернусь, — обещает альфа, хоть и не должен. Сейчас Такео не уверен, что с ним будет в следующую минуту. — Ты теперь в моей семье. От услышанного Эджи плачет сильнее, но глаз с альфы не сводит. Худое лицо, красное от слёз, большеватый рот некрасиво перекошен от рыданий, и каштановые кудри, как всегда, непослушно топорщатся. Но даже так, юноша, совсем далёкий от характерной омежьей красоты, является для Такео самым родным сейчас, хоть он и под пытками не сможет объяснить почему. Быстрый целомудренный поцелуй в лоб и хриплое: «Прощай, Эджи». Это всё остаётся в сердце омеги навсегда.*
Чёрный Bombardier BD-700 сливается с темнотой ночи, словно пытается укрыть от чужих глаз то, что внутри. Личная охрана босса оцепляет периметр взлётной полосы, когда Такео поднимается на борт. Его приветствуют сдержанно и почтительно, как и положено экипажу солидного частного самолёта. Альфа коротко заслушивает доклад о готовности к взлёту, но игнорирует вежливую просьбу стюарда занять своё место в шикарном кресле и пристегнуть ремни. Такео тут же уходит в конец лайнера, вход в отсек которого ему открывает вооружённая охрана. Наверное, альфа и сам не сможет себе объяснить, что это было, но в тот момент он поступил так, послушав своего внутреннего зверя, чутьё которого никогда не подводило. И вот сейчас перед ним, весь утыканный тонкими проводами капельниц и датчиков, лежит черноволосый мальчик. Видя, что он до сих пор не пришёл в сознание, альфа вопросительно смотрит на врача, наблюдающего данные с монитора. За его спиной методично и профессионально медбрат готовит шприцы и новые растворы капельниц. — Мы ввели ему анестезию, — поясняет врач-альфа. — Будет хорошо, если он проспит весь полёт, а лучше целые сутки. Всё-таки это четырнадцатилетний мальчик, хоть организм у него крепкий и натренированный. — Пусть спит. Много крови потерял? — Норма, — коротко констатирует доктор. — Пуля не задела жизненно важных органов. Выстрел был сделан профессионально. Медбрат тут же кладёт на кушетку рядом с альфой марлевый платок, где лежит пуля знакомого девятого калибра. Такео долго смотрит на блестящий патрон, а после на Джиро. Мальчик бледен, но дыхание под кислородной маской равномерное, спокойное. — Да, я умею стрелять, — криво усмехается альфа, вспомнив, как говорил эти же слова своему другу… Бывшему другу. Вместо Джиро здесь должен был лежать его брат-омега, и Такео должен был лететь в Шанхай, а не в Гонконг. Но судьба распорядилась по-другому. И уже в который раз альфа утверждается в мысли: всё что ни происходит — всё к лучшему. То, что стало причиной его падения, станет орудием его мести. «Тебя ждёт сюрприз, Таканэки… Большой сюрприз»