*
Казалось бы, тот же город, но район Каннаи — это не Ёконай и даже не Яматэ. Это крупнейший центр, где находятся главные рычаги управления огромным городом. Место, где сосредоточена вся власть сильных мира сего. «Лендмарк-тауэр» третье по высоте здание в Японии, на которое так долго глазел сенатор Накамуро из окон своей квартиры, теперь возвышается перед ним воочию. Такеши проезжает мимо шикарной набережной Такасима, усыпанной белоснежными частными яхтами, и вдоль «Nippon Maru» четырёхмачтового парусного судна-музея, постоянно пришвартованного в бухте. Его серая Honda, опостылевшая самому альфе до скрежета зубов, останавливается перед «Bay Sheraton Towers» — великолепным зданием в деловом центре Каннаи. Он старается не замечать блеска и роскоши вокруг, скоро всё это тоже будет принадлежать ему. Уверенным движением руки альфа поправляет манжету на рукаве белой рубашки, застёгивая тёмно-синий пиджак на пуговицу. Скоростной лифт уносит его на шестьдесят восьмой этаж. Перед ним любезно распахивают шикарные двери из эбенового дерева, приглашая в приёмную, обставленную словно в футуристических фильмах, а далее в кабинет с классическим деловым стилем: отделка под бронзу, имитация кожи, широкие строгие кресла и огромное панорамное окно с видом на Токийский залив. Ему протягивают руку, крепко сжимая в приветствии, и смотрят цепко, прямо в глаза. — Сенатор Накамуро, добро пожаловать. — Господин Таканэки, рад видеть Вас. Надеюсь, Вы в добром здравии. — Благодарю. Чем могу быть Вам полезен? — хозяин кабинета смотрит холодно, хоть по голосу и вежлив с гостем. — Что ж, перейдём сразу к делу, — Такеши откидывается в шикарном кресле, расстёгивая пиджак и сложив руки на своих бёдрах — поза уверенного в себе человека, знающего, о чём он будет говорить. — Вы видели утренние выпуски новостей? Лицо Таканэки застывает изваянием, а глаза зажигаются недобрым огнём. Проступок его племянника наделал много шума. — Я вовсе не о том, о чём Вы подумали, господин Таканэки, — альфа позволяет себе чуть ухмыльнуться, хотя понимает прекрасно, перед кем сидит сейчас. — Моё заявление на пресс-конференции после заседания Палаты Представителей округа хоть и не такое… экспрессивное, как некоторые поступки Вашего племянника, но тоже имело большой резонанс. Глава «Яматэ» пытается вспомнить действительно просмотренные им утренние сводки, и взгляд его чуть смягчается, понимая, о чём речь. — Ах да, Ваше заявление о программе борьбы с организованной преступностью префектуры Канагава действительно стоит внимания, — теперь усмехается сам Таканэки. Знает ли сенатор, кто на самом деле Масахито Таканэки? И если знает, то либо очень глуп, либо невероятно умён. — Не просто программа, нарисованная на бумаге, а полномасштабная операция с привлечением всех структур власти, органов правопорядка и общественности. Фактически мы объявляем войну мафии и всему теневому бизнесу Йокогамы. Пора очистить город от всей этой грязи, превращающей это цветущее место в болото, и вверить закон и справедливость в достойные и сильные руки. — Вот как? Интересно говорите, главное, так увлекательно, что аж даже я поверил во всё это. А, простите, «достойные и сильные руки» это случаем не Вы сами? — альфа откровенно насмехается над сенатором, артистично разводя руками. — Возможно, — растягивает ответ мужчина, чуть напрягаясь в своей позе и хмуря брови. — Но зря Вы воспринимаете это столь несерьёзно, потому что Вы не услышали главного, то, из-за чего я здесь и нахожусь. — Вы уверены, что мне это надо? — Да, потому что я предлагаю сотрудничество на весьма выгодных условиях. Таканэки замирает, давая шанс высказаться этому, к сожалению, глупому человеку, но определяет внутренний лимит времени для него. Лёгкий кивок — время пошло, и первое, что он слышит, приводит его в шок. — «Яматэ» встанет во главе конгломерата власти и преступности, поглотив все остальные группировки. Вы предоставите информацию о «Хангурэ», полиция начнёт облавы и аресты. Я поднимаю всю общественность, предоставляя доказательства и факты. Лидеры «Хангурэ»: его глава и наследники будут привлечены к ответственности за всё, что совершали… и не совершали, — ухмылка альфы не сулит ничего хорошего, а в глазах огонь мести за пережитое в доме Киро унижение. — Моя партия получит большинство голосов в Палате советников префектуры, я — кресло Главного советника. Вы получите единоличную власть в городе. Таканэки молчит и дальше теряется в размышлениях, не ошибся ли он в этом человеке. Сенатор не только глуп, но и напрочь лишён чувства самосохранения. И, возможно, мог бы стать одним из потенциальных мертвецов, кормящих морскую живность залива, но альфе хочется почему-то поиграть с ним, как кошка с мышкой, посмотреть, как далеко может зайти этот человек в своём честолюбии. Плавным движением пальца Таканэки нажимает кнопку вызова, и в кабинет проскальзывает вышколенный и смазливый секретарь-омега, неся в руках поднос с ароматным кофе… и белой папкой на шёлковой завязочке. — Признаюсь, когда я увидел Вашего… супруга, то был просто потрясён, — альфа медленно вытягивает из папки досье на самого сенатора и фотографии, рассматривая их с нескрываемым удовольствием, лишь потом передавая недоумевающему Такеши. — Вы думали, я приглашу человека в свой кабинет, не узнав о нём, кто он и что из себя представляет? — Таканэки ухмыляется ещё шире. — У Вас и правда есть интересные моменты жизни, но… Ваш супруг просто пленил моё воображение. Хотя, если честно, меня всё же больше привлекают молоденькие омеги. Сенатор глохнет в тот момент, когда видит Рэна на фотографиях перед собой с разных ракурсов и в разных местах города: в супермаркете, на улице, в центре психологической помощи, где работает омега, даже из окна собственной квартиры, и везде он действительно выглядит как фотомодель с обложки, даже в простых спортивных штанах и домашней футболке, потому что он и есть самый прекрасный омега, которого когда-либо видел альфа. Его собеседник что-то бормочет восторженно, не скрывая интереса к омеге перед его собственным мужем, а у Такеши мороз по позвоночнику проходит от осознания всей ситуации, в которую он только что попал, как муха в паутину. — От узости его талии можно с ума сойти, но глаза — просто целая Вселенная. Вы же не будете против, господин сенатор, если я приглашу Вашего прекрасного супруга на ужин… в ресторан? — Что? — альфа поднимает ошеломлённый взгляд на главу «Яматэ», и дыхание его сбивается от накатывающей ярости. Он не намерен обсуждать своего супруга ни с кем в таком тоне и тем более делать из него предмет торга. — Да как Вы смеете? Это ниже достоинства альфы говорить, а тем более предлагать такое… — Ваше предложение будет принято, если этот невероятный омега придёт на ужин в пятницу. Место и время Вам будут высланы дополнительно. Решайте сами, но… я всё же буду ждать с терпением. — Никакого ужина, никаких встреч с моим супругом! И даже не надейтесь! Думаю, это наша единственная и последняя встреча, господин Таканэки. Всего доброго. Такеши стремительно покидает роскошный кабинет и столь же быстро шикарный холл высотки. Ноги его здесь больше не будет! Рэна он никому не отдаст! Но в глубине души альфу грызёт противный червяк сомнения, не поспешил ли он с отказом. Может, стоило подумать, не торопиться… К чёрту! К чёрту Таканэки с его непристойными предложениями!***
У юноши пальцы подрагивают, когда он смотрится в зеркало, разглаживая несуществующие складки и без того идеальной рубашки небесно-голубого цвета, что так красиво смотрится на нём. Мичи прикладывает к лицу серебряные украшения, выбирая только сдержанные по стилю, но невероятно изящные: цепочку тончайшего плетения, браслет ей в тон и нежные серёжки-протяжки. Он так волнуется, словно никогда не наряжался перед зеркалом, хотя сам понимает: сегодня он впервые наряжается для своего альфы, в его официальном статусе жениха. Сердце омеги падает и вновь подпрыгивает от волнения, стоит подумать о любимом мужчине, о том, что скоро увидит его. Он никогда не забудет первое сообщение от Чикары с пожеланием доброго утра и его первый звонок чуть позднее. Голос альфы показался чуть встревоженным, но полным нежности и заботы, когда Чикара нашёптывал ему, чтобы он берёг себя, и сожалел, что занятий не будет некоторое время. Мичи был огорчён этим, но прямо сейчас проявлял непослушание, намереваясь отправиться в школу мастера, чтобы просто увидеть альфу. Именно для него были и голубая рубашка, и украшения, и он весь сам… без остатка. — Мичи, — тихий стук в дверь и голос старшего брата заставляют отмереть юношу от зеркала. — Ты куда собрался? — На занятия, — врёт и краснеет юный омега, смотря на Ичиро. — Их же отменили. Тебя не предупредили? — Д-да, но… я хотел… — альфа широко улыбается, смотря на брата, что на глазах покрывается пунцовыми пятнами смущения оттого, что его раскусили. Мичи прячет взволнованный взгляд и нервно перебирает пальцы на руках. Но после решительно заявляет, распрямляя плечи. — Я поеду к нему всё равно. Хочу увидеть его! — Увидишь, обязательно. Я сам тебя отвезу, мой храбрый братик. Но сначала заедем кое-куда, так что переоденься, — и, видя недоумевающий взгляд омеги, уточняет, — поедем на моей «ласточке». Тебе же понравилось тогда, рядом с братом Тэёна? Восторженная улыбка ширится на прелестном лице омеги, и от переизбытка чувств Мичи обнимает старшего с тихим визгом. — Понравилось! Очень понравилось! Но я думал, ты был недоволен тогда моим проступком. — Я буду доволен всем, что ты выберешь, только если это не угрожает твоей жизни и здоровью. Так что давай, я жду тебя в своём гараже. — Я быстро! — Мичи аж подпрыгивает от удовольствия вновь оказаться на скоростном байке, хоть и вздыхает печально, понимая, что нужно будет снять всю эту красоту. Нежно-голубая рубашка сменяется тонкой белой футболкой с коротким кожаным бомбером, классические брюки — на узкие чёрные джинсы, а украшения… под тяжкие вздохи и вовсе приходится снять.*
В особняке Киро несколько личных гаражей для всех членов семьи, даже для четырнадцатилетнего Джиро был свой автопарк. Мичи усаживается за спину брата на шикарную и довольно объёмную Yamaha YZF, надевая блестящий шлем и крепко обхватывая его за талию. — Оружие на месте, детка? — Обижаешь, братик. Мой Ruger всегда со мной. Характерный рёв спортбайка потрясающими звуками раскатывается по помещению, когда Yamaha стремительно выпархивает из гаража. За ними устремляются несколько тонированных машин охраны. Мотодром парка «Ямаситэ» самый большой в южной части Японии и является одной из достопримечательностей города с прилегающим красивейшим парком для тихих прогулок и мощёными дорожками, ведущими прямо к живописнейшей пристани. Но сегодня шум мотобайков нарушает покой певчих птиц, затаившихся в зелени парка. Рёв моторов перекрывает любое их пение. Хотя для мятежных душ «Босодзоку» «песни» стальных «птиц» куда родней и любимей любых мелодий. — Хиро! — Мичи машет рыжеволосому омеге, стоящему возле своей Yamaha, и хитро улыбается, видя рядом серую Honda. Омори не упускает из виду своего омегу ни на минуту. — Привет, малыш, — Хироки целует в щёку своего нового друга и даже носом притирается к коже. — Так вкусно пахнешь. Да что же ты смущаешься? — тихо хохочет омега. — Я же сказал — привыкай. Мичи издаёт чуть нервную усмешку и крепко обнимает юношу. — Привет, Хиро. Скучал по тебе. — Представь себе, я тоже, — Хироки тянет его за руку ближе к своему байку. — Пойдём, сделаем пару кругов. Ичиро-сан! — омега кричит в сторону старшего, что приветствует Тэёна и других альф, стоящих вокруг. — Я украду твоего ненаглядного братика на время? — Только если вернёшь в целости и сохранности, — Ичиро машет приветливо, по-отечески улыбаясь омегам, и кивает брату согласно. — Так ты у нас теперь занятый омега? — допытывается с насмешкой Хироки, пока они усаживаются на байк. — В женатики заделаешься, а меня бросаешь? Как же так, Мичи? Неужели та ночь ничего для тебя не значила? Ты разбиваешь мне сердце. Даже сквозь шлем и поднятое стекло Хироки чувствует жар щёк и ушей омеги за своей спиной. — К-какая ночь? Ты чего, Хиро? — Ну как же? Ночь, звёзды, огни залива, ты и я… — Иди к чёрту! Напугал меня. И мы были не одни тогда. Ты всё время забываешь об одном альфе! — Забудешь его тут, глаза мозолит… — Он влюблён в тебя, Хиро. И он красивый альфа, стоит к нему присмотреться, — на что дерзкий омега молчит в ответ, а Мичи жмётся ближе. — Может, и ты запал на него, а? О, если бы Мичи знал, как давно сердце рыжеволосого неспокойно стучит по Омори, возможно, тогда его молчание было бы расценено по-другому. Но трасса под ними горит, сжигая резину байка, и Yamaha несётся вперёд, плавно огибая повороты, унося тайну рыжеволосого омеги.*
Омори следит за «полётом» спортбайка, чьи красные диски сливаются в огненные линии, под стать своему хозяину, дерзкому и прекрасному омеге. Альфа не контролирует своих эмоций рядом с ним, не получается играть в холодного и отстранённого, когда всё его нутро тянется к Хироки и крышу сносит от омежьего аромата. Словно сквозь толщу воды он слышит разговор между альфами, весь погрузившись в своё чувство к юноше, хоть и должен быть сейчас предельно внимательным, но тихий окрик Тэёна заставляет мужчину вернуться в реальность. — Когда это началось? — голос Ичиро спокоен, но в глазах сталь и решимость. — Вот именно, что с того самого дня! С того самого грёбанного дня, как мы заключили союз с «Яматэ», — Тэён более не сдерживается, эмоционально рассказывая обо всём. — Поток грузовых перевозок увеличился вдвое, и что в этих фурах, мы не знаем. Их не досматривают ни полиция, ни таможенные службы. А знаешь почему, дружище? — альфа выдерживает паузу, отвечая на вопросительный взгляд друга. — Потому что эти грёбанные фуры принадлежат «Agora Freight», токийской компании, которая полностью подчинена Якудза, сечёшь, куда всё это выльется потом? Прямо на наши головы, бро. Но это ещё не всё. — Нам стоит ожидать гостей? — Ичиро напряжён, но сдерживается, проявляя внешнее спокойствие. — Да, бля, кажись, уже пожаловали! Прут из всех щелей: через границы префектуры по федеральным трассам, через окружные дороги на подступах к городу, даже в рыболовецких лодках в порту Одори. И не свалишь на приток туристов или наёмной рабочей силы, слишком уж серьёзные и свирепые рожи сплошь. — Думаешь… нас окружают? — Пока нет. Но теперь возникает главный вопрос. Как ты думаешь, куда всё это дерьмо затекает? — В Чайна-таун, — Ичиро не может сдержать рыка. Его подозрения оправдываются в наихудшем варианте развития. — Бинго, дружище. И это именно то место, которое мы и прощупать не сможем. Китайский квартал всё ещё закрыт для нас, несмотря на договор. — Я сообщу обо всём отцу и остальным главным лицам «Хангурэ». Пусть «Вошинво» ответит на наши вопросы, а если нет, разрываем с ними все договоры. — Так-то оно так, но боюсь, дружище, без «Яматэ» здесь не обошлось. Не просто так Таканэки сделал Чона своим союзником. Я жутко хочу ошибаться, но всё же скажу. Моё главное опасение, что глава Таканэки продался Якудза, а китайцев просто использует как базу перед нападением на нас. — Зачем ему всё это? Зачем терять свой собственный клан и становиться в подчинение другому? — Видимо, Таканэки считает, что быть оябуном всей префектуры Канагава лучше, чем быть главой клана в одной Йокогаме. Молчание стоит меж них в напряжённом воздухе, лишь рёв пролетающих мимо байков отдаётся длинным эхом в ушах. Есть о чём подумать, и нужно всё решать быстро. — Ичиро? Что будем делать? — у Тэёна глаза горят огнём, а поза настороженна, словно альфа готов сорваться прямо сейчас. — Мы подготовимся к худшему: нужно привести все группы в готовность, патрулировать дороги и днём, и ночью. Думаю, мы сможем зафиксировать передвижение фур и приток людей в город. Предоставим доказательства «Вошинво», если Чон будет отнекиваться, обратимся сразу в штаб-квартиру Триады в Гонконге. Интересно, знают ли они о махинациях своего подчинённого или это только его инициатива? Если там замешаны «Яматэ», утопим обоих, как крыс. — Омори возьмёт на себя порт, все остальные распределимся по другим направлениям к Чайна-тауну, — альфы согласно кивают, пока Тэён делает голос тише, обращаясь только к Ичиро. — Друг, ты ведь понимаешь… кроме Хироки у меня никого больше нет. Я прошу, позаботься о нём, если весь этот движ начнётся… и со мной что-то случится… — Всё будет хорошо, Тэён. Хироки и мне не чужой, он моя семья, как и ты. Я приму меры для защиты своей семьи, но надеюсь, что мы всё же избежим худшего. — Я костьми лягу, но брат будет жить вопреки всему… — Обещаю, с нашими родными ничего не случится.*
Солнце клонится к закату. Парк постепенно погружается в огни зажигающихся фонарей, и его посетители расходятся. Только один альфа, скрывающийся в тени деревьев, стоит с перекошенным от бессильного гнева лицом, смотря издали на группу байкеров. И среди всех них он видит только светловолосую макушку омеги, счастливо улыбающегося, прижимающегося к рыжеволосому парню-омеге. Более получаса Юдзуру наблюдает за ним, замечая и старшего Хару, и безбашенных «Босодзоку», от вида которых зубы скрипят в ярости. Альфа был отчитан, как мальчишка на ковре перед всесильным дядей, но плевал он и на гневные речи родственника, и на шипящие предостережения Такео. Ему мало омеги! Мало видеть его издалека, мало слышать голос, говорящий не с ним, мало видеть улыбку, предназначенную не для него! Юдзуру и сам не понимает, как Мичи сводит его с ума, и объяснить это он себе не может. Телефон вибрирует в кармане. Юдзуру знает, кто звонит. Доложили, наверное, что уже час тут ошивается, под носом у «Хангурэ». — Какого чёрта, Юдзу? Мы о чём договаривались? — голос Такео с силой выдувается из динамика, снося всё вокруг. — По какой такой пизде ты косишь свою жизнь? Ты подставляешь себя, но прежде всего, мать твою, своего омегу! Убирайся оттуда немедленно! — Я должен видеть его хотя бы раз в день. — Сфоткай его, бля, и любуйся сколько влезет. Можешь хоть онанировать на его светлый образ, но близко не подходи, мать твою! — Услышала бы тебя сейчас мать, член бы твой оторвала, — безэмоционально ухмыляется альфа. — Вот поезжай к ней ради Боги и сиди на её острове безвылазно, раз контролировать сам себя не можешь. Юдзуру, уходи оттуда! Альфа сбрасывает звонок. Ему нечего ответить своему другу. Но снова кидает взгляд на мотодром перед ним, вылавливая любимое лицо, что теперь громко смеётся на плече брата, а после всё же отходит в тень, покидая парк. Спортивная Toyota уносит его по автостраде Каннаи, но изнутри грызёт яростное отчаяние и злость на самого себя. Долго он ещё будет, как школьник, прятаться по углам, не смея подойти к омеге, по которому с ума сходит, терпеть всех людей вокруг него, что могут смотреть на него, касаться его, любить… Как долго он всё это выдержит? Матовый пистолет лежит рядом на пассажирском сидении, словно давая ответ на все его вопросы — убрать всех людей вокруг омеги… Всех и каждого! Одного так точно! Руки сами выруливают на Тюкагаи к знакомому зданию спортивной школы, докончить то, что начал.*
— Брат? Ты везёшь меня… к мастеру Чикаре? — у юноши голос срывается от волнения, когда он замечает знакомые очертания маленькой улочки. Теперь они едут в салоне шикарного Mercedes-Benz, любимой марки авто их папы, оставив Yamaha отбуксировать охране. — Да, Мичи, я же обещал… — Брат! — юноша кидается на шею сидящему за рулём альфе, на мгновение потерявшему управление машиной из-за радостно визжащего брата. — Тише, тише. Не думал, что мой брат столь быстро потеряет голову из-за альфы. Держи себя в руках, Мичи. — О, если бы и сердцу можно было такое приказать, брат. Но, увы, оно неподвластно мне, когда речь заходит о… мастере Чикаре, — юноша действительно смущается своего признания перед старшим, но роднее и ближе у него никого нет. — Можешь называть его своим альфой. Я ведь вижу, как тебе этого хочется, — Ичиро смотрит с мягкой улыбкой на пунцового цвета юношу, а тот способен лишь прошептать тихо: — Спасибо тебе, Ичиро-сан. Чикара в светлой свободной футболке и мягких хлопковых штанах тёмно-серого цвета уже ждёт их у дверей школы и предупреждён Ичиро заранее. Охрана рассредоточена по всему периметру, и сам мужчина начеку, да только улыбка любимого мальчика вновь лишает его сил и разума. Он протягивает к нему руки, принимая взволнованного омегу в свои объятия, и дышит им, уткнувшись в его волосы. — Я скучал по тебе, мой цветок, очень скучал… — И я по Вам, мастер Чикара. Вы отменили занятия, и я был огорчён, что не смогу увидеть Вас, но брат сделал мне такой подарок — привёз сюда. — Мастер Чикара, рад видеть Вас, — перед ним склоняется только что упомянутый старший. — И я рад тебе, Ичиро, — крепко пожимает ему руку альфа. — Идёмте внутрь, там уже всё убрали. — Кстати, а что случилось? Из-за чего отменили занятия? — Мичи идёт рядом с Чикарой, позволяя себе скромно держать его за руку. — Эмм… — Трубы прорвало, — Ичиро оказывается быстрее старшего, и Чикаре приходится согласиться с таким определением проблемы. — Я разомнусь немного в спортзале, окей? Сегодня не успел. — Да, конечно, зал в твоём распоряжении. Ичиро уходит, подмигивая младшему брату, недвусмысленно давая понять, зачем ему эта тренировка. Мичи снова, очевидно, вспыхивает смущением. Сотни раз они оставались одни с альфой: тренируясь в зале, готовясь к соревнованиям, уходя на пробежку ранним утром. Но теперь это особое «наедине» в новом для них статусе влюблённых, будущих супругов. И, казалось бы, Чикара — взрослый мужчина, и для него сердечные волнения остались позади в его далеких юношеских годах, но нет, стоит пространству вокруг них опустеть, как сердце, что и так рвётся из груди, падает в бездну, а руки сами собой тянутся к омеге. — Мальчик мой… мой нежный Мичи, иди ко мне и позволь обнять тебя, как того хочет моё сердце, — тихий всхлип срывается с губ юноши, когда он прижимается к широкой груди альфы, и лишь теперь омега позволяет себе прошептать его имя. Снова мужчина подхватывает его на руки, унося на крытую полупрозрачными сёдзи террасу. Даже когда он опускает юношу на плетёную циновку, всё равно прижимает к себе и отпускает, целуя его ладони. Чикара зажигает несколько фонарей, на мгновение замирая от мерцающей красоты омеги в пламени свечей. Дыхание спирает, словно у юнца от созерцания сияющих медовых волос, золотистой кожи, янтарных глаз, божественных губ, отливающих спелым персиком. Мягкая улыбка на этих самых губах лишает воли оторваться от этой красоты. Лишь приглушённый воинственный клич Ичиро, доносящийся из зала тренировок, заставляет мужчину прийти в себя. Он зажигает фитиль под небольшим котелком с водой для приготовления чая. — Мастер, у нас свидание? — глаза юноши зажигаются восторженными огнями, садясь на колени перед мужчиной и следя за его руками. — Наверное, это можно назвать свиданием, — улыбается мужчина, слыша радостный писк омеги, а сам раскладывает фарфоровые пиалы для чая. — Я обязательно свожу тебя на настоящее свидание, мой маленький. Официально, как твой альфа своего любимого омегу. Хочу баловать тебя и потакать всем твоим капризам, исполнять все твои желания… — Ничего не нужно… только если Вы рядом, — мужчина смотрит в глаза юного омеги, нежно-карие, прозрачные от выступивших слёз. — Ты чего, мой маленький? Ну что ты плачешь? — Я мечтал об этом. Хотел услышать от Вас эти слова, — Мичи улыбается сквозь слёзы, ладонью обхватывая лицо мужчины. — Ты не представляешь, как давно я хотел сказать всё это тебе. Не плачь, — он мягко стирает прозрачные слёзы, всем своим нутром ощущая, что если не поцелует его прямо сейчас, он просто взорвётся. Несдержанный поцелуй обжигает губы омеги, и тот снова послушно размыкает их, желая глубины и влаги рта любимого. Омега становится таким смелым и жадным, когда его альфа дарит свои ласки, напрочь забывая о смущении. И сейчас циновка ощущается мягким шёлковым покрывалом, когда Мичи опускается спиной на нее, увлекая за собой мужчину в поцелуе. Снова тяжесть тела любимого даёт упоение, а руки переплетаются в объятиях, когда Чикара короткими горячими поцелуями покрывает лицо омеги. — Не знаю, чем я заслужил тебя, мой нежный мальчик. В какой из прошлых жизней ты был моим, что в перерождении я получил такую награду — вновь любить тебя. Я люблю тебя, Мичи… Невозможно и немыслимо сильно люблю. — Люблю… мой альфа. Тихие слова признаний шёпотом срываются с их губ между долгими и нежными поцелуями, трепетными объятиями. Они упиваются ароматами друг друга, ставшими вмиг такими густыми и невозможно сладкими. В какой-то момент мужчина тянется за спину, коротко целуя розовые губы омеги, протягивая один-единственный цветок — белую орхидею на тонком стебле, изящную в своём дивном цветении. — Хотел подарить тебе сразу, но накинулся на тебя, как юнец, впервые дорвавшийся до поцелуя любимого, — их пальцы переплетаются, когда оба обхватывают тонкий стебель. — Это твой цветок, Мичи. Его аромат напоминает твой запах, хотя ничто не сравнится с дивным букетом твоей благоухающей кожи. — Папа как-то сказал, что только мой альфа сможет распознать мой истинный аромат, ведь большинство думают, что я пахну… — Красным яблоком, — заканчивает за юношу Чикара, мягко проводя ладонью по горячей щеке любимого. — Когда ты был… совсем крошкой, я тоже думал так. Но, — тяжёлый вздох срывается с губ мужчины, ему стыдно признаваться в этом, — когда тебе было четырнадцать, в предвестнике гона… я впервые почувствовал тебя как омегу, настоящего, желанного, с которым у меня могут быть дети. Я тогда чуть с ума не сошёл… Ненавидел себя, но просто умирал от чувственной любви к тебе. Прости меня за это, мой маленький. — И ты прости меня, мой альфа, что принёс тебе столько боли неосознанно, и что совсем… не подхожу тебе. — Ты мой, — альфа стонет на выдохе, прижимая юношу ещё крепче. — созданный для меня, дарованный мне самой природой. Вот только, кажется, судьба против нас, проложив пропасть во времени между нами. Но даже оно ничто перед глубиной моего чувства к тебе, Мичи. Что сказать юному влюблённому сердцу на столь пылкие и нежные признания? Только лишь вновь набраться смелости самому поцеловать своего альфу, вкладывая в него всю свою ответную нежность. Приложить ладонь мужчины к своему сердцу, давая понять, сколь сильно оно бьётся… Только для него.*
Тихий кашель за тонкой перегородкой сёдзи напоминает влюблённым, что за стеной реальный мир с притаившимися в сумраке проблемами и страхами. Чикаре нехотя приходится отпустить юношу от себя, провожая его к ожидающему их Ичиро. Мичи хочет ещё теплоты и аромата альфы и стоит возле него такой потерянный. Чикара мягко улыбается ему, накидывая на тонкие плечи омеги свой кашемировый кардиган. — Холодно, — словно оправдывается мужчина, но снова улыбается, видя восторженные искры в глазах своего омеги. Мичи кутается в мягкую шерсть, щекой притираясь к вороту кардигана, абсолютно счастливый от такого «подарка» и в пальцах сжимает белый цветок. Ичиро смотрит на них с улыбкой, но внутри вновь ощущает неприятное волнение, словно лавина совсем близко, и он слышит её гул. — Вы выставили охрану в здании? Может, поедете с нами домой? — Нет… в этом нет нужды, и я, наверное, сегодня заночую здесь. — Будьте осторожнее и берегите себя, мастер, — Ичиро откланивается, запихивая тяжко вздыхающего брата в машину, оставляя за собой одиноко стоящую фигуру мужчины.*
Закрытая терраса с зажженными фонарями всё ещё хранит образ светловолосого омеги, лежавшего на плетёных циновках в его объятиях. И даже аромат его, лёгкий и сладкий, всё ещё витает в воздухе… А вместе с ним ощущается чужой запах… Тяжёлый, мускатный, давящий… Как холодное дуло пистолета, уткнувшееся ему в затылок. Затвор щёлкает, прорезая тишину ночи. Да только Чикара быстрее пули оборачивается по касательной, не давая нападавшему возможности изменить траекторию пистолета. Но и Юдзуру не простак. Мгновенно ретируется вниз, не позволяя мастеру обхватить свою шею, а после столь же ловко уворачивается влево, заставляя Чикару обернуться вокруг себя в поисках нападавшего. Удар по голени валит Юдзуру на пол, и уже в падении он чувствует, как ладонь перестает чувствовать тяжесть пистолета. Горло сжимается от силы стопы, наступившей на него. Юдзуру рыпается в попытке избавиться от давящей ноги, но раздавшийся за их спинами тонкий голос омеги заставляет замереть обоих. — Чикара? Чикара… Юдзуру смотрит на застывшего над ним мужчину, понимая, что и он в испуге. Лёгкий кивок и тяжёлый взгляд Чикары дают понять, чтобы альфа не двигался, даже не смел шелохнуться. Он прячет пистолет за пояс, прикрывая футболкой и выходит в зал. — Мичи? Что-то случилось, родной? — Вы забыли ключи от дома в кармане, — юноша улыбается ярко и счастливо, идя навстречу мужчине, словно не видел его долгие дни. — Я хотел отдать их Вам. — Не стоило. У меня есть запасные. Улыбка юноши гаснет в тот же миг. Он и сам понимает, насколько глупо выглядит, и его порыв вновь обнять любимого по-детски наивен. — Малыш, иди ко мне, — альфа протягивает руки к любимому. — Если я скажу, что уже невероятно соскучился по тебе, ты не будешь смеяться надо мной? — Ох, мастер Чикара, простите меня, но я так хотел… — а дальше Мичи не договаривает, уткнувшись в грудь мужчины, обхватывая туловище руками. — Я просто волнуюсь за тебя, мой маленький. Прошу, звони в следующий раз, я сам к тебе приеду. — Хорошо. Мичи замирает в каком-то ожидании… Надежде, что его поцелуют, и тут же получает желаемое. Мурашки бегут по коже от обжигающего дыхания мужчины, и тело начинает гореть от широких ладоней, скользящих по нему. — Я буду думать о Вас всё это время, мастер Чикара. Прошу, и Вы думайте обо мне тоже. — Об этом и просить не надо, малыш. Для меня думать о тебе, всё равно что дышать. А теперь иди к брату. Я закончу некоторые дела здесь и тоже пойду. Чикара лично передаёт юношу его брату прямо в руки, строго наказывая не отпускать Мичи одного, и успевает шепнуть незаметно, что позвонит, и быстро возвращается на террасу. Как ожидаемо, Юдзуру и след простыл. Даже запаха его не осталось. По записи камеры слежения Чикара отмечает чёрную машину на противоположной улице и смутную фигуру, исчезнувшую в ней. Лишь после этого он звонит Ичиро, рассказывая, кто явился по его душу, и чей пистолет отягощает его бок.***
Зал Культурной гимназии Йокогамы сегодня полон болельщиков. На огромной арене сразу несколько татами, и вокруг них толпятся спортсмены, тренеры, их помощники, врачи и, конечно же, судьи. Первенство округа по восточным единоборствам привлекает внимание зрителей и прессы, и охране есть за кем следить. Но под пристальным взором личной охраны «Хангурэ» находится только один маленький омега. Сам Мичи ласкает взглядом лишь одного человека — своего мастера, своего альфу. Чикара невероятно горяч в белом кейкоги сенсея с закатанными рукавами, в широких чёрных хакама. Он даёт наставления своим ученикам, подбадривая их словами, давая последние указания. — Хей, малыш! — звонкий голос отвлекает юношу от мыслей, заставляя оглянуться и улыбнуться ярко. — Рэн-сан, Вы пришли, — Мичи склоняется перед красивым омегой, искренне радуясь встрече. — Как же я мог забыть о приглашении? И я очень хотел тебя увидеть. Какой же ты красивый, Мичи, — Рэн одобряюще осматривает омегу, находя, что белоснежная форма кейкоги и аккуратно собранные в пучок на затылке светлые волосы очень подходят ему. — Благодарю, — смущается юноша на комплимент старшего, — и я Вас вспоминал. Рад видеть Вас снова. — Малыш, мы разве не договорились на «ты»? И для тебя я просто Рэн или твой семпай. — Семпай, рад видеть тебя, — Мичи обнимает его. — Теперь всё в порядке, — от красивой улыбки старшего юноша аж моргает ошеломлённо. — А Джиро не с тобой сегодня? — Нет, у него… занятия, — Мичи не может сказать своему новому другу, что наследникам клана запрещено вместе появляться в одном и том же месте в целях собственной безопасности. — Но папа здесь. Вон там, на трибунах, — юноша указывает на моложавого омегу в простом, но элегантном костюме, в котором Рэн узнаёт господина Акио и машет ему рукой приветливо. — Мичи, я буду болеть за тебя. Верю, у тебя всё получится. Ты сможешь победить, и этот пояс по праву будет твоим. — Спасибо, семпай. Я буду стараться. Мне есть ради кого добиваться победы. — Я так рад слышать это от тебя, мой мальчик. Когда в жизни есть ради кого и ради чего стремиться к лучшему — это прекрасно, — Рэн прячет взгляд, скрывая печаль в глазах. — Мичи? Детка? — недоуменный голос юноши со стороны привлекает внимание обоих. — Ты изменяешь мне? С этим… дяденькой? Рэн охает изумлённо от наглости рыжеволосого омеги в белоснежной толстовке, косухе поверх неё и чёрных драных джинсах с длинными серебряными цепями на тонкой талии. Мичи хохочет во всё горло, протягивая руку к другу. — Хиро, ты сумасшедший. Иди сюда. Рэн-сан, познакомься, это мой друг Хироки, немного чокнутый, но крутой омега. А это тоже мой друг Накамуро Рэн. — Точно не мой соперник? — Не-ет, — Мичи не может успокоиться от смеха, прижимая обоих к себе. — Я так рад, что за меня сегодня будут болеть самые родные люди. Не спускайте с меня глаз, я буду стараться вдвойне. — Непременно. Удачи тебе, малыш. — Да. Пусть всё сегодня лайкнется как надо. Но мы поговорим после, понял? Мичи молча, но с красноречивым взглядом провожает друга и машет папе на трибуне. Рэн и Хироки садятся на отведённые для них места, сверля друг друга взглядами: неприятно шокированным с одной и недоверчивым с другой, но после устремляют свои глаза на татами.*
Мичи — невероятно тонкий и маленький омега, но на ринге он преображается в сильного и грациозного юношу с крепкой стойкой ног, затаённой силой мышц в напряжённых руках и взглядом, в котором решимость и знание. Мастер учит его только лучшему, вкладывает в него всю душу… и любовь. А теперь его черёд показать в схватке умение мастера через свою искусную технику. Его соперник — рослый омега из школы «Ичигава» с коротко стриженными каштановыми волосами и длинными руками. После взаимного приветствия и стойки на ковре Мичи понимает, что соперник выше на целую голову. Но его же рост сыграл с ним злую шутку. Маленький Мичи буквально «ныряет» под все выпады соперника, порхая пружинистыми шагами вокруг него, каждый раз заваливая его на татами, заставляя скрипеть зубами в болевых приёмах. Первый раунд остается за Мичи. И он проходит ещё два боя, один из которых с альфой, хоть и младше самого юноши. Дыхание чуть сбивается и непослушные прядки лезут из пучка волос, но горящий взгляд и счастливая улыбка красуются на лице омеги, когда он слышит свои баллы за проведённые бои. — Мичи, давай… Давай, детка!.. — голос Хироки гремит на весь зал. — Молодец, Мичии! — более скромные возгласы Рэна звучат сдержаннее, но также искренне. Акио сидит в VIP-ложе и по своему статусу не может позволить себе громко выражать свои эмоции, но и он в нетерпении подскакивает и аплодирует сильнее всех, гордясь своим прекрасным сыном. — Дай пять, Рэн-сан, — Хироки в пылу восторга и азарта протягивает раскрытую ладонь, о которую смачно ударяет ладонь старшего. — Наш Мичи лучший! — Да! Настоящий боец! — уверенно выкрикивает Рэн. — А ты ничего так, классный дяденька, — кивает довольный рыжеволосый. — Ты тоже… если чуток поработать над твоими манерами, — по-доброму улыбается омега, и юноша впервые смущённо кивает. Хироки снова смотрит на Мичи, кланяющегося судье, и в тот же миг его глаза падают на противоположные трибуны, вернее, на одного зрителя, что сидит у самого выхода в третьем ряду. Мужчина в кепке, низко надвинутой на глаза, в чёрной толстовке с накинутым поверх кепки капюшоном. В отличие от всей ликующей толпы он спокоен, без выкриков и свиста смотрит на бои, спрятав руки в карманах одежды. И он глаз не спускает с татами, на котором находится Мичи. — «Чёртов Юдзуру Айкава!» — мысленно ругаясь, Хироки набирает номер альфы. — Омори, здесь Юдзуру. Не понимаю, как его пропустила охрана. Звони Ичиро-сану… немедля, — сбросив звонок, он кидает взгляд на трибуну, но мужчины там уже нет.*
Мичи забегает в раздевалку, что арендована лично для него. Юноша хочет привести себя в порядок перед награждением: сменить форму, зачесать волосы, чтобы быть идеальным в столь знаменательный день. Он тянет узел своего всё ещё синего пояса, улыбаясь и мысленно прощаясь с ним. Эластичное кольцо, стягивающее пучок светлых волос, теперь вытянуто из них, и медовые прядки рассыпаются вокруг головы. Резинка зажата меж пухлых губ, а в руке — гребень, но всё это осыпается на пол, едва омега поднимает взгляд на себя в зеркало. За спиной юноши, у самых дверей, стоит Юдзуру, медленно стягивающий капюшон с головы. Мичи не вскрикивает, лишь прижимается к зеркалу спиной, лихорадочно думая, как добраться до пистолета, спрятанного под столом. — Там его нет, — хриплый голос прерывает мысли юноши. — Я положил его в этот шкаф, — Юдзуру пальцем указывает на одностворчатый шкафчик рядом с собой. — Заберёшь, когда я уйду. Мичи молча кивает, но выпрямляет плечи и незаметно расставляет ноги в боевой стойке. Пусть только подойдёт ближе. — Не бойся меня, — тихо и несмело звучит из уст широкоплечего блондина, медленно протягивающего руку к омеге. — Не боюсь! — резко и высокомерно звучит в ответ. — Я просто хотел… — Не подходи ко мне! — карие глаза сужаются зло. — Как ты сюда попал? Как это было вообще возможно? — Запомни, для меня нет ничего невозможного. Особенно, если это касается тебя. — Лучше уйди. Не доставляй проблем ни себе, ни моему брату. — Ты моя проблема, Мичи. Сидишь тут, у меня в голове и днём, и ночью. — Потому и проблема, что не в сердце. Ты быстро забудешь обо мне, только перестань меня преследовать. — Ты не даёшь мне договорить, малыш, — голос мужчины вкрадчивый, как и взгляд из-под кепки. — Ты в моём сердце не просто сидишь, а горишь пламенем, сжигая меня изнутри. Я даже шанса просить не буду, знаю, что ты лишь мой… И ты выберешь меня. — Нет! Одновременно с криком юноши в дверь сильно бьют с другой стороны, пытаясь выкрутить ручку. Юдзуру одной рукой валит шкафчик, и тот с грохотом баррикадирует дверь. — Лучше тебе убраться отсюда. Мой альфа сломает твою шею враз. От услышанного Юдзуру приходит в гнев, срываясь на рык, нервно разминая плечи, и смотрит на Мичи глазами, что словно чёрная бездна. — Не уйду, — тихо шепчет мужчина, медленными шагами приближаясь к юноше, хотя за дверью шум усиливается и слышны сразу несколько голосов, зовущих громко Мичиа по имени. — Не уйду, пока не сделаю то, зачем пришёл. Мичи замирает, опустив взгляд, напрочь позабыв о боевых приёмах, что собирался применить против мужчины. Сердце бешено колотится в груди в ожидании прикосновения или… поцелуя? Аромат муската обволакивает, не горчит, не душит, лишь мягко стелился вокруг, словно успокаивая. Мичи всё ещё ожидает какого-то насилия, но распахивает изумлённо глаза, когда Юдзуру достаёт из-за пазухи белый цветок — призрачную орхидею, протягивая его ошеломлённому омеге. — Это ведь твой цветок, Мичи. Меня не обманет твой аромат, хоть он и невероятно сладок для меня. И я поздравляю тебя с победой, ты был лучшим на ковре. Невероятно горжусь тобой, мой призрачный цветок! Ты прекрасен! Юдзуру сам обхватывает ладонь омеги, вкладывая тонкий стебель, рвано выдыхая от первого соприкосновения, и глаза под чёрной кепкой подёрнуты влагой от трепета. Айкава Юдзуру, наследник клана «Яматэ», всю свою недолгую жизнь проживший в жестоком мире преступности, жестокости и пошлости, волнуется, как мальчишка на первом свидании с любимым омегой. — Мичи, я… — звук пистолетной очереди разрывает тишину между ними. Кто-то разнёс дверной замок в щепки. «…люблю тебя» остаётся неозвученным. — Уходи, — еле выдыхает юноша. Юдзуру скрипит зубами, с хриплым сдавленным стоном отворачивается, исчезая в дверях душевой. Металлический шкафчик со скрежетом проезжает по кафелю, и в дверях появляется Чикара с диким волнением на лице. Позади него стоит Ичиро с дымящимся пистолетом, а среди суетящейся охраны видна рыжая макушка Хироки. — Малыш… Мичи! — юноша кидается в объятия альфы и позволяет себе чуть расплакаться. — Что… что он сделал тебе? Он тебя касался? Угрожал? — Нет. Не трогал, не угрожал. Всё в порядке. — Мичи, зачем Айкава приходил, что ему надо? — Ичиро изо всех сил сдерживает себя перед братом, чтобы не разнести здесь всё от ярости. — Ничего, — как-то потерянно шепчет юноша. — Только принёс мне… цветок, — Мичи с испугом смотрит на свою руку, всё ещё сжимающую орхидею, а после вскидывает ещё более напуганный взгляд на Чикару. — Он сказал, что это… мой цветок. Что пахну, как он… Чикара, я не понимаю! Альфа перестаёт дышать в этот момент, а Ичиро непонимающе смотрит на обоих. Чикара молчит в ответ, крепко обнимая своего омегу. Своего ли? Забытые сомнения снова заскребли в сердце. И что сказать своему напуганному мальчику он не знает. В глазах Ичиро сотни вопросов, но в голове самого Чикары их не меньше.*
Церемония награждения проходит спокойно. На татами радостному, но серьёзно сосредоточенному омеге преподносят коричневый пояс, который он принимает с глубоким поклоном. Ему рукоплещут и папа, и брат, и Рэн с Хироки, а Чикара смотрит взволнованными, но бесконечно влюблёнными глазами. Взгляд омеги незаметно блуждает по трибунам в поисках беловолосой макушки в чёрной кепке. Зачем? Мичи и сам себе объяснить не может. Юдзуру здесь давно нет. Дома, в темноте своей комнаты омега смотрит на два одинаковых цветка, что стоят в тонких стеклянных вазах: столь похожие, но в то же время разные, как и мужчины, что подарили их. И сердце омеги странно сжимается в плохом предчувствии: два белых цветка — символ смерти. Он хватает один из них, комкает в руках, бросая на пол в тихой ярости, и застывает в диком испуге. Он не помнит, чей цветок сломал! Глаза юноши увлажняются, и слёзы срываются по щекам. Растерзанная орхидея — подарок Чикары.