Там, где мы с тобой

      Улица встретила серой прохладой, утренний ветерок ненавязчиво освежал, осторожно развевал взъерошенные после сна волосы.       Миша шагал неспеша, задумчиво. Да и куда было спешить? Дома все должно быть спят. Мимо проплывали однообразные дома и деревья. Всё это, печальное, мрачное, задумчивое внешне, но раскалывающееся изнутри, затянутое в туман, как будто подстраивалось под его собственное настроение, являлось его отражением. Какое банальное литературное совпадение.       Туман этот понемногу рассеивался. Все события вчерашнего дня выстраивались в почти стройный ряд. Вместе с тем всплывали и множество вопросов. Почему ушёл Лёша и где его теперь искать? Неужели так сложно было просто полежать спокойно и подождать, пока он проснётся? Что за привычка постоянно сбегать, недоговаривать?       Миша почувствовал, как внутри него просыпается раздражение. Но затем, представив перед собой лицо друга, он понял, что сейчас это даже хорошо. Ведь он совсем не знал, что говорить, что делать, как вести себя после внезапного открытия.       «Хотя, может, я всё это придумал? Накрутил себя. Не всерьёз же я… Это ведь совсем не значит… Нет, это бред, всё бред. Да, наверное, так и есть», — успокаивал себя Миша.       Он уже добрался до своего домика с тусклыми окнами, стараясь не шуметь, открыл калитку. Всё шло очень гладко. Миша уже собирался пробраться наверх, но в коридоре столкнулся с матерью.       Люда смотрела на сына, строго сдвинув брови. В её глазах помимо негодования мелькали тревога и боль. Это было намного хуже, чем просто злость.       — Ты где был всю ночь? — сухо спросила она. Люда старалась держаться холодно, но голос предательски дрогнул. Нет, не выдержит, сорвётся. Она уже знала это, чувствовала, как внутри разрастается нервный комок, готовый лопнуть.       — Нигде, — первое, что пришло Мише в голову. — Какая разница?       — Я спрашиваю. Ещё. Раз. Где ты был? — слова зазвенели в ушах, переходя в истеричный крик. — Где был, паршивец?! Зараза такая! Я всю ночь глаз не могла сомкнуть, а он.! Какая разница! Действительно, какая мне может быть разница?! Я твоя мать, сволочь неблагодарная!       Миша молчал, виновато опустив голову, морщился от высоких громких звуков.       Люда всё ругалась, всё больше нервничала. Её раздражало молчание сына, раздражало, что приходиться смотреть на него снизу вверх, раздражало собственное раздражение и собственное бессилие.       — И пил, пил, конечно! Вы все меня угробить хотите! Сядь! Сядь немедленно, когда я с тобой разговариваю! — закричала Люда.       Миша угрюмо взглянул на неё и покорно опустился на рядом стоящий ящик.       «Ну вот. Сейчас заплачет, уйдёт, — подумал он. — Целый скандал из-за фигни. А что теперь?»       Мать было жалко, но уступать тоже не хотелось. Всё бы на том и закончилось, если бы не вмешался Муталков. Его грузная сонная фигура в растянутой майке показалась в проёме.       — Что здесь происходит? Люда, помолчи. Люда. Ты посмотри до чего мать довёл. Всё ночь из-за тебя не спала. Как не стыдно, — начал было Сергей, грозно сложив руки на груди.       — Что? — рявкнул Миша, мгновенно оказавшись на ногах, глаза его горели гневным безумным огнём. — Что?! Решил тоже меня получить? Или решил в отца поиграть? Так нет! Не смей учить меня, не смей мне ничего говорить! Ты не имеешь права! Ты мне не отец! Слышишь! Ты мне никто! И вообще никто!       Тирада за тирадой выдавали его истинные чувства к этому человеку, заставляя того бледнеть и сжимать зубы. Обоих пронзала мелкая дрожь.       Хлёсткий удар словно окатил ледяной водой. Люда вскрикнула и повисла на руке мужа:       — Серёжа, не смей! Боже мой, давайте ещё устраивать мордобой в моём доме!       — Уйди, Люда! Я его научу, как со старшими разговаривать! — басом заревел Сергей. — Щенок! Не дорос ещё зубы показывать! Потому что распустила ты его совсем, тупая ты баба! Мало лупили! Что ты цепляешься? Сама ещё получить хочешь?       Сильные руки Сергея отшвырнули женщину в сторону. В соседней комнате заплакала Нинка. Миша снова вскочил на ноги. Всё в нём кипело от обиды и желания мести. Ладно мать. Это он стерпел. Заслужил. Но от чужого человека — никогда! Это было настоящим оскорблением.       — Ты не имеешь права меня учить! И мать не тронь! Это я тебя сейчас научу, как разговаривать! Её за что, её за что ты терроризируешь постоянно? Попробуй хоть раз ещё тронь! Я тебя выталкаю отсюда! Убирайся, сука! Никому ты тут не нужен!       — Миша, что ты говоришь! — в ужасе зашептала мать. — Серёженька, не слушай его!       — Нужен! Нужен?! Ах, да, простите, я забыл! Это я тут лишний! Это я здесь никому не нужен! — Миша активно размахивал руками и уже задыхался от собственного крика. Он уже ничего не видел и не слышал. Под руку попалась какая-то вещь, и с силой опустилась на пол, расплёвывая щепки.       — Да мне плевать! Я могу вообще уйти, раз я так мешаю! Идите вы все!       Миша выскочил за двери. Внутри всё переворачивалось, разрывалось от неконтролируемых позывов что-нибудь сломать, уничтожить.       — А-а-а-а-а-а-а! Сука! Сука! Сука! Сука..!       Размашистые удары сыпались на молчаливую стену. Боль, обида, ярость. Душили, скручивали лёгкие. Уйти отсюда, сбежать, спрятаться. Куда? Некуда. Ни одно место на земле не хотело его принять. Он медленно и угрюмо тащился по улицам.       Люда сползла на пол, бессильно обхватила себя руками, сжимаясь в комок. Миша ушёл. Сергей тоже. Вернётся, наверное, пьяный, будет просить прощения. Затем снова что-нибудь вытворит. Как же она устала.       — Божечки, почему всё так… За что? Почему всё так, Господи..? — спрашивала она, сквозь приглушённые рыдания.       За дверью Нинка испуганно жалась к брату. Виталик осторожно сжимал её плечики, затаив дыхание, прислушивался к звукам за стеной, старался не плакать. Это Нинке можно, она маленькая, она девочка… Но слёзы упрямо появлялись в его глазах.       — Мама плачет… — взволнованно прошептала Нина, перестав вхлипывать. — Виталя, надо пойти к ней… ***       — Так и знал, что ты здесь… Миша нашёл его на крыше. Он несмело приблизился и сел рядом.       — Ох, Миша… — и замешательство, и радость отразились в глазах друга. Недолгая неловкая пауза образовалась между ними. По лицу Миши можно было понять, что что-то не так. Но что именно?       — Миш, прости. Я вчера… Мне так стыдно за вчерашнее… — Лёша замолчал, собираясь выразить всё своё раскаяние, но не находил подходящих слов.       «А… Так вот в чём дело», — подумал Миша. Это почему-то показалось смешным и глупым. Ведь и он сам ещё совсем недавно был полон противоречий и страхов, а сейчас просто коротко ответил:       — Да пофиг. Забей.       На этот раз Лёша наградил его долгим внимательным взглядом.       — Ты не злишься?       Миша отрицательно качнул головой и вдруг уткнулся лицом в изгиб чужой шеи, обвил руками плечи, чувствуя как Лёша напрягся под ними. Какой-то невесёлый смешок вырвался из горла.       — Ла-адно, — выдохнул Лёша еле слышно. — Ну, чего ты?       — Устал…       Замешательство продлилось недолго. Лёша коснулся взъерошенные волос, начал осторожно гладить, убаюкивая плавными движениями. Миша готов был расцеловать эти руки. Он почувствовал, что его снова начинают душить слёзы.       — Лёша, — позвал он. — Лёша, знаешь, я поссорился со своими. Короче, разозлился, ушёл. Не пойду туда больше, на улице буду ночевать, если придётся.       — Зачем же сразу на улице? — робко спросил Алёша.       — Ну так а чё? — возмущённо продолжал Миша. — Мне не страшно. Если так. Этот выскочил, учить начал. Нахрена? Мать тоже… Но это пусть как знает. Но мне он кто? Падла.       Последнее слово Миша не произнёс, буквально выплюнул. Затем тяжело вздохнул и снова растворился в тёплых объятьях. Чувство глубокой обиды, которое расшатали воспоминания, начало понемногу утихать. Удивительно, как от простого молчаливого присутствия может стать легче. Но что тут можно было сказать? Семейные проблемы и ссоры были для Лёши чем-то слишком далёким, закрытым и непонятным. У него разрывалось сердце от желания помочь, он готов был сейчас броситься на любые подвиги, но мог только прижимать к себе лохматую голову, осыпать скупыми ласками. Молчать. Только тишина эта не была тягостной. Вокруг их маленького островка, спрятанного от чужих глаз, разливалось умиротворение.