Скованные

      Когда ты долгое время находишься в браке – всё меняется. Ты начинаешь иначе смотреть на некоторые вещи: например, когда муж и дочь говорят, что сегодня пюре получилось особенно вкусным, ты знаешь – это ложь, потому что Манка не просто так морду облизывает свою от остатков картошки. Когда дочь говорит, что не ела сладкое, ты знаешь – это ложь, потому что ты видела фантики в мусорном ведре. И когда муж улыбается, блокируя телефон, едва стоит тебе подойти, ты знаешь – это ложь, чем бы «это» не было. Но ты не устраиваешь скандалов, не закатываешь сцен, потому что это жизнь, в которой всякое бывает. Не каждый согласится вот так просто перечеркнуть всё построенное из-за ошибки, недомолвки, лишнего слова или действия.       Поэтому, когда Арсений таки соизволил покинуть ванную комнату, он ничего необычного не увидел: улыбающаяся Алёна, что лежит в постели с телефоном в руках, читает очередную книгу про апокалипсис (ох уж любовь этой женщины к мертвецам, поедающим мозг).       – Мне никто не звонил?       – Я не видела.       Потушив ночник на тумбе, Арсений позволил себе наконец выдохнуть, потому что день подошел к концу, потому что он вновь там, где и должен быть. Он дома, наконец-то он дома, а рядом любимая жена, за стеной любимая дочь и на кухне любимая кошка. И всё спокойно, всё тихо, лишь тиканье часов нарушает эту гармонию и идиллию.       – Ты мне когда-нибудь изменял?       – Никогда, Алён. Откуда такие вопросы?       – Да в книге муж жене изменял, - блеск глаз темнота не позволила увидеть, а дрожь в голосе Арсений предпочёл не замечать, так ведь проще. – Пообещай, что не изменишь.       – Обещаю.

      Скажу как я тебя люблю, глаза твои я завяжу

      Позволила ли Алёна себе выдохнуть в ту ночь? Красные глаза на утро с этим не согласятся. Не так легко и просто принять факт, что муж, друг, партнёр – что он, вот он, давно пообещавший любить и оберегать, пообещавший не предавать, предал. И по-хорошему, как она сама учила своих девчонок, ей бы вещи собрать и выгнать его из квартиры, а потом и из жизни своей. И такая мысль действительно была в тот секундный миг, едва стоило видео завершиться, а на экране просто чудесный стоп-кадр: нежность, мягкость, красота в деталях, ведь так? Перед глазами всю ночь была лишь одна картина – поцелуй. Знает ли Ирина о похождениях своего парня? Знает ли команда, друзья? Дыммашина? Знают ли все об этом, знали давно, но скрывали только от неё одной?       Легко разрушить брак, несложно построить новые отношения, а внутри всё клокочет и клокочет, сжимает, давит. И очередной всхлип затихает в подушке, когда город медленно наполняется первым светом, лучи солнца пробиваются через тучи, что ночь-злодейка нагнала, на часах – новый день. Когда маленькая Алёна громко рыдала из-за сломанной игрушки, мама подошла, обняла и тихо-тихо прошептала на самое ушко: «после дождя всегда приходит радуга, после слёз – счастье». А потом развелась с мужем, забрала Алёну и уехала так далеко, как смогла, потому что начала сама верить в свои же слова, потому что слова без действий – лишь слова, лишь набор букв, звуков, ничего не значащих. И Алёна хотела, правда хотела быть такой же сильной и смелой, хотела дать мужу отпор, чтобы он знал – она не простит! Не поверит! Нельзя изменять! Мама же смогла!

      Ведь так давно мечтала ты, чтоб под окном росли цветы

      Только вот она – не своя мама, и силы такой она не имеет, как не имеет такой же власти над самой собой, поэтому остаётся одно – ничего. Ничего не делать, ничего не говорить. Потому что если выбор встанет, Алёна знает, чувствует, понимает – выберут не её (спасибо видео за зрение). И вот очередные розовые стёкла бьются.       ***       – Ты трахал его на нашем диване?       Вопрос врезается, въедается в мозг, заставляет замереть прямо там, у входной двери, потому что вопрос неожиданный, даже намёков не было. Или были, но замечать не хотелось? И первая секунда – страх, а после приходит лишь понимание и спокойствие, потому что это Ира, всего лишь Ира, потерять которую нестрашно. Ключи – на столик, сам в комнату проходит, замечая тёмную Люковскую макушку.       – Не делай вид, будто ты удивлена. Есть что на ужин? – покопавшись в холодильнике и не найдя ничего интересного, Шастун миску с клубникой достал, стараясь на девушку не смотреть совсем, потому что жалость – страшно.       – Я этот диван выбирала.       – Ему было удобно. Кто рассказал? – и посмотреть всё же приходится, разговаривать с миской глупо. – Рылась в моём телефоне?       А лучше бы не смотрел, потому что телефон в руках сложно не заметить, а на нём крупным кадром их с Арсением поцелуй, снятый не так давно им, Антоном, на его, Антона, телефон. Было интересно запечатлеть моменты единства. Кто-то скажет, что это порнография чистой воды, а для них – память.       – Мне и не пришлось, Антош, - горькая ухмылка лик девушки украсил, стоило той таки с дивана того самого встать. – Мне пришло это на почту вместе с сообщением, глаза попросили открыть. Кажется, ваша гомо-парочка кому-то надоела. А может это отправил мне твой ненаглядный? Или жена его? – Ира не злилась, не кричала, не истерила, потому что действительно не была удивлена или поражена, потому что глупо кричать на того, кто дома сутками не ночевал, а на утро – новые укусы на шее, потому что глупо злиться на того, кто не врал, просто и не говорил. – Сначала он проник в наши отношения, потом – на наш диван. Что дальше?

      Ты говоришь, что он не такой как все

      А я подарю тебе сад ромашек на лугу

      – Он и Люку нравится. Это конец, Ир.       – Какая же ты сука, Шастун, – выдох тихий-тихий, а внутри истерика. – Я вещи завтра заберу. Сегодня останусь у подруги.       Хлопок двери входной даже на миг не отрезвил, потому что в голове одно – мысль – страх – одиночество. Кто отправил видео? Как оно попало к человеку, что видео отправил? Доступ был лишь у двух, один из которого здесь и сейчас думал-гадал-знал: Арсений его оставил? Или они на пороге конца, только вот вопрос остается в другом: это конец отношений или конец их карьеры?

      Сад ромашек на лугу

      Скажу как я тебя люблю