Ты можешь звать меня Кингсли

— Ты выпить не хочешь? Или уже достаточно? — спросил он, доставая из ящика стола початую бутылку. — Не откажусь, — выпустив вверх дым в виде чего-то наподобие колечка, ответил Люциус. Все-таки Трэверс не привирал, курить можно было красиво. — Только это бренди, односолодового виски я здесь не держу, — предупреждение звучало как издевка. Будто Люциус мог воспринять предложение ниже собственного достоинства. — Но он не хуже того пойла, что наливали в клубе. Пожав плечами, он кивнул. Не было понятно, Шеклболт насмехался над ним или пытался играть роль радушного хозяина. Но почему-то желания выяснить это и поставить наглеца на место сейчас не было. — Так зачем вы ломанулись туда? — Ты же слышал Трэверса? Выпивка, музыка, секс, — небрежно ответил Люциус, отхлебнув из протянутого стакана. Дешевый алкоголь обжег глотку. В клубе Люциус пил мало — местная выпивка быстро била в голову. Но сейчас действительно жаловаться было не на что. Пойло, только очень простое, без оттенков и послевкусия. Зато напиток наконец помог расслабиться. Потасовка и погоня потрепали нервы. А в этой небольшой квартирке было спокойно, пусть и внутренне все противилось мысли провести здесь всю ночь. Шеклболт потянулся к столу и что-то нажал. Люциус только сейчас заметил проигрыватель, на котором лежала виниловая пластинка, почти такая же, как он видел в патефоне МакКошки. Тягучая мелодия негромко заиграла, вызывая приятные ощущения. Может быть, он зря напрягался? Музыка наполнила пространство красками, заставляя забыть о тесной комнате, простоватой обстановке и близости почти незнакомого человека. — Так, с выпивкой и музыкой все получилось. А как же третий пункт? — хитро прищурившись, спросил Шеклболт. Этот вопрос вырвал Люциуса из навалившейся расслабленности. Тут же нахлынули воспоминания. Вот он идет в уборную в проклятом клубе. Пьяный в стельку Трэверс виснет на нем, жалуясь на свое свое сердце, разбитое недотрогой-хафлпафкой, которая ему не дает. Люциус шипит на него и пытается отлепить от себя. Вот их застают вошедшие маглы, начиная подшучивать над обликом Люциуса, длиной и цветом его волос и более чем тесными объятиями, которые они успели увидеть. Трэверс ведется на провокацию, мгновенно разозлившись. Он начинает орать на них, резко набрасывается, точно раненый в задницу гиппогриф. Вот их оттесняют на улицу, куда следом вываливаются еще какие-то магглы и вся их чистокровная компания. Начинается потасовка, в которую, кажется, вовлекаются уже все посетители клуба, привлеченные на улицу громкими криками и ругательствами дерущихся. Люциус, удачно избегающий прямых столкновений, почти выбрается, когда получает неприятный удар в плечо, тут же упав на промокшую землю. Темная фигура, в которой он с облегчением узнал новенького, встает перед ним, прикрывая от напавшего магла. Шеклболт что-то кричит ему в лицо, замахиваясь и точными ударами отправляет в отключку. Обернувшись, он быстро оказывается рядом с Люциусом и помогает подняться. Пытается разглядеть в толпе, где свои, но сразу понятно, что те исчезли, по всей видимости, просто решив покинуть это безобразие. Насколько незамеченным прошла аппарация, уже было не понять. И тогда Шеклболт, схватив его за руку, тянет в пролесок и заставляет бежать… Сделав еще один глоток бренди, он неопределенно покачал головой. Глупо было рассказывать, что единственный случай, связанный в клубе с сексом, касался нелицеприятных предложений, которые он услышал от маглов. — По лицу вижу, что секса как раз не перепало, — улыбнулся тот, когда Люциус тряхнул головой, прогоняя воспоминания. — И в Хогвартсе с этим тяжело. Наверное, так никто из вас до сих пор и не пробовал, да? Люциус попытался держать лицо, на мгновение вспомнив отца, который прекрасно справлялся с эмоциями. Ему, конечно, еще нужно было учиться и учиться, но обычно никто не «читал» его так легко, как сидящий напротив волшебник. А вспомнить было что, пусть и не совсем подходящее определению. Мелькнувшая в голове картинка с воспоминанием, как они вдвоем с Руквудом заперлись после рождественского бала в ванной для старост и дрочили друг другу, в понимание «секс» входило, на его взгляд, лишь отдаленно. — Твоя попытка что-то скрыть только дает мне больше информации. Ну, значит, что-то было. Но ты хотел сегодня повторить или продолжить, я прав? Надо было признать, что его спаситель чересчур хорошо «читал» собеседника — или Люциус после всего выпитого просто перестал контролировать эмоции? Чуть слышно заскрипела игла по винилу, отмечая окончание трека. Тут же заиграла следующая мелодия, вызвав удивление: слишком откровенные слова, более раскрепощенные ритмы. Вкупе с провокационными вопросами, на которые перешел Шеклболт, и какого-то жара от бренди и курева Люциус чувствовал себя будто обнаженным. Певец продолжал задорно петь, а Шеклболт, улыбаясь, смотрел на Люциуса. Сюжет песни был похож на его сегодняшнее приключение: парень забирает кого-то из клуба и приводит к себе домой. А потом им становится хорошо. — Ты можешь звать меня Кингсли, — заметив, что Люциус прислушивается к песне, предложил Шеклболт. — Все будет хорошо, да? Забрав у него из рук почти пустой стакан и испепелив вынутой из внутреннего кармана палочкой окурок, он будто разоружил Люциуса. Засмотревшись на его спину, когда тот ставил стакан на стол, все еще пребывая под действием его двусмысленных фраз, Люциус запоздало понял маневр. Словно именно этого и ожидал, Кингсли опрокинул его на спину, тут же забираясь на кровать и укладываясь сверху. — Ш-ш-ш, Люциу-ус, — почти зашипел он. — Не дергайся. Я не сделаю тебе ничего плохого. Все будет хорошо, ты же слышал? Люциус пытался невнятно сопротивляться, но от Кингсли пахло бренди и сигаретами, кожей, тонкими ароматами легких специй, поэтому бороться с ним не хотелось. Шеклболт наклонился к нему, глядя глаза в глаза, и Люциусу показалось, что он видит нечто большее в глубине глаз такого необычного кофейного оттенка. — Ты же хочешь попробовать по-взрослому, да, красавчик? Кингсли двинул бедрами, и Люциус почувствовал, как твердый член прошелся по его пылающему в предвкушении паху. Ткань мешала ощутить все, но охватившее возбуждение сшибало наповал. Умелые руки раздели, касаясь его в самых чувствительных местах, заставляя дрожать от желания. Когда темные ладони заскользили по бледной коже, задевая соски, Люциуса выгнуло. Кингсли на мгновение остановился, быстро скинул свою одежду. Вернувшись к прерванному занятию, он коснулся губами основания шеи, вызывая сонм ярких ощущений. Больше не было сил сдерживать стоны. Люциус отпустил себя, чувствуя, как горячие губы Шеклболта начали спускаться ниже и ниже, остановившись у чувствительного пупка. Язык обвел края, касаясь углубления, вызывая новую дрожь. — Не могу больше, — с трудом выговаривая слова, простонал Люциус. Засмеявшись, Кингсли сказал, понизив голос: — Можешь, красавчик, потерпи еще. Для меня. Губы скользили по тазовым косточкам, сцеловывая капельки пота. Язык обвел мошонку, и Люциус захлебнулся новым стоном. Воздуха не хватало, он комкал покрывало, не в силах произнести ни слова. Хотелось большего, хотелось продолжения. Член стоял, будто заколдованный, чуть загибаясь кверху. На кончике головки подтекало предсемя, пачкая живот. Люциус бросил взгляд ниже и широко распахнул глаза, видя, как увлеченно ласкают его кожу темные губы. Когда голова начала кружиться от нетерпения, Кингсли просто обхватил изнывающий от желания член, сразу вбирая его в горячий рот. Разведенные ноги дрожали, раскрываясь еще сильнее. Люциуса штормило, он упирался пятками в постель, хватаясь пальцами за спинку кровати, как за последнее спасение. Еще раз взглянув, как Кингсли насаживается губами на его член, он прикусил губу, пытаясь сдержать крик. Пружина, все это время сжимавшая пах, резко выпрямилась, проходясь разрядом по его плоти, и он закричал, изливаясь в жаркий рот. — Я даже не догадывался, какой ты сладкий, — сказал Кингсли, приподнимаясь. В уголке губ блестели капли семени, которые он небрежно стер, укладываясь рядом. — Поможешь мне? — спросил он, указывая на свой член. Люциус пребывал в эйфории. Все это происходило словно не с ним, в то же время он как никогда чувствовал свое тело, его желания. Он посмотрел на толстый ствол, весь увитый венами. Рот непроизвольно наполнился слюной, которую он с шумом сглотнул. — Я никогда еще… — начал было он. — Знаю, сладкий, — мягко сказал Кингсли, — но ты же хочешь попробовать, не так ли? Люциус наклонился, попытался сразу насадиться, вспомнив, как это делал Кингсли. Но быстро закашлялся, а из глаз выступили слезы. — Не так резко, нетерпеливый, — улыбнулся Кингсли. — Давай потихоньку. Его руки вдруг перевернули Люциуса. Он спустился ниже и помог лечь сверху, так, что член оказался прямо перед его лицом, а пах Люциуса над его головой. Помня об осторожности, он медленно заскользил губами по головке, опускаясь до середины темного ствола. Вкус был терпким, чуть солоноватым, и Люциуса вело от собственной инициативы. Начав ритмичные движения, он чуть не поперхнулся, когда Кингсли коснулся его начинающего наливаться возбуждением члена. Тот собирался опять сосать ему, пока Люциус с упоением облизывает его ствол! Это было уже слишком! Размашистые движения сводили с ума. Язык Кингсли не ограничивался его членом, проходясь от поджавшихся яичек до сокровенной звездочки ануса, заставляя его стонать с членом во рту. Осознание порочности происходящего подстегнуло с каждым разом пропускать член глубже в рот, чувствуя, как головка почти проникает в глотку. Входя во вкус, он удивился, когда Кингсли остановился и звонко шлепнул его по ягодице. — Понравилось? Пока хватит, — он опять перевернул Люциуса, подминая его под себя. — Давай поработаем над твоей задницей, красавчик. Клянусь, она слаще меда. Люциус уже не мог сопротивляться. Все, что делал с ним Кингсли, было до невозможности остро, горячо, сногсшибательно желанно. Когда тот шире развел своими темными руками его бледные бедра, чуть оглаживая чувствительную кожу, Люциус почти кончил от понимания, что его сейчас поимеют в задницу. Кингсли склонился над его пахом, опять обводя языком мошонку. Закинув ноги себе на спину, он приподнял его бедра, добираясь губами ниже. Язык заскользил по краям сжавшейся дырки, чуть надавливая на самый центр. Кингсли ласкал его там! Что творил его язык! Люциус захлебывался стонами, невнятно что-то просил: слова сами срывались с его губ. Гладя его бедра, полушария ягодиц, касаясь будто бы сразу всего тела, руки Кингсли творили какую-то свою магию, заставляя Люциуса забыть обо всем на свете. Он нетерпеливо подставлялся под ласки, почти умоляя о большем. Член изнывал от желания прикосновения, но Кингсли одаривал его лишь мимолетным касанием. — Пожалуйста, — выстонал Люциус, — прошу… — Хочешь заполучить член в свою восхитительную задницу, красавчик? — в голосе Кингсли слышалось обещание. — Да, да, прошу, — мольба срывалась с его губ, будто бы он всегда просил о подобном. Вместе ответа он почувствовал, как Кингсли шарит рукой на краю стола. Сквозь полуприкрытые веки Люциус увидел, как тот достал палочку и что-то прошептал, а вылизанный зад коснулся холодок очищающих чар. Вместо языка у входа закружили пальцы, пока Кингсли наколдовывал что-то жидкое, тут же смазывая им чувствительную дырку и свой стоящий почти вертикально член. Внутри двигались пальцы, заглушая первые признаки боли всполохами удовольствия. И Люциус не знал, требовать остановиться или, наоборот, попросить еще. — Не бойся, тебе понравится, — опять улыбнулся Кингсли. — Все будет хорошо. А теперь выдыхай. Странная просьба удивила, но сил на осмысливания не было, поэтому Люциус послушно выдохнул, и в этот же момент пальцы сменила крупная головка. Но Кингсли не остановился, продолжая немного давить. — Молодец, давай еще выдох, — похвалил он. Люциус с трудом вздохнул, чувствуя краями дырки, как кожа натянулась. Боль усиливалась, а возбуждение чуть спало. Нужно было решиться! Один долгий выдох, словно сигнал… Кингсли вошел в него плавным движением, проходясь головкой по невероятно чувствительному месту, и Люциус закричал. Внезапное удовольствие вперемешку с болью было самым острым ощущением, которое он когда-либо испытывал. — Сладкий, такой сладкий, — шептал Кингсли, с каждым движением проникая глубже. Мир сузился для Люциуса до волшебной точки внутри, которую с каждым толчком касался член. И он уже не слышал ни пошлых звуков от шлепков тяжелой мошонки по его ягодицам, ни глухих стонов Кингсли. От поверхностного дыхания кружилась голова. И когда стало казаться, что он сейчас задохнется, что-то взорвалось в нем, разливаясь чистым удовольствием в каждой клетке его охваченного эйфорией тела. Кингсли сделал еще пару размашистых движений, затем вышел из него. Горячие капли его семени брызнули на живот, смешиваясь со следами пережитого Люциусом удовольствия. В тишине было слышно только их рваное дыхание, разделенное на двоих. Люциус распахнул глаза и встретился с тягучим взглядом Кингсли, который все еще нависал над ним. — Это лучшее, что когда-либо случалось с нами, не так ли, красавчик? Люциус не ответил, лишь потянулся искусанными губами к нему, вовлекая в легкий, как крылья бабочки, поцелуй. Вкус губ Кингсли по-прежнему был смесью бренди и сигарет, но к нему примешивалось что-то еще. Люциус вспомнил все, что они творили, и остановился. — Только не смей смущаться. Испытывать удовольствие — это естественно, — сказал Кингсли, укладываясь рядом с ним. Как вести себя после всего этого, было непонятно. — Теперь засыпай, поговорим утром, — сказал тот, укладывая его голову себе на плечо. Тело стало таким легким. На периферии сознания брезжила мысль, что они перешли черту, и нужно срочно что-то предпринять, но сейчас даже дыхание требовало уйму сил. Кингсли укрыл их сбившимся в ногах в бесформенную кучу одеялом, и Люциус не заметил, как уснул.