***
Миха старше его на двенадцать лет. Это Андрей правда узнал только через месяц таскания сначала на концерты, а затем и на вписки, где периодически тусовались ребята из КиШа. Несмотря на разницу в возрасте, они быстро нашли контакт. Андрей увлечённо рассказывал ему об учёбе в училище, делился историями со школьной поры (других у него и не было). Горшок затирал ему что-то про анархию и панк, давал слушать правильную (по словам, конечно же, самого Михи) музыку, ругал за прогулянные занятия. Андрей на последнее громко смеялся, совсем не смущаясь своей дурацкой щербинки между зубов. Горшок вроде как взрослый, но вёл себя иногда похуже его одногруппников, которые приходили в учебное заведение только ради того, чтобы посмолить в курилке на перемене да распить в туалете дешёвого пива, больше похоже по вкусу на мочу, чем на настоящий алкоголь. Не то чтобы Андрей сам был ладным и славным мальчиком-зайчиком, в конце концов, он единственный прославился на весь курс двенадцатью двойками в аттестате, но это ведь не потому, что он тупой, просто… просто когда тебе всего семнадцать, ждать, когда начнётся та классная, взрослая жизнь ты не хочешь. Ты хочешь пить водку, стыренную втихую у родителей хозяина чужой хаты, заниматься неловким сексом с девочкой, что улыбнулась тебе лишь однажды, и не спать всю ночь, потому что только ночью происходит всё самое интересное. Ты хочешь, не отрываясь, смотреть на человека, который, наплевав на твой возраст и все обстоятельства, кажется, видит в тебе равного. Смотреть, улыбаться, говорить. Испытывая страшное, разрывающее грудную клетку, невозможное чувство влюблённости. А затем на одну из тусовок, где был Миха, вместо привычных, рваных штанов Андрей надел другие, тоже рванные, но немного покруче. На модных джинсах, что папа привёз аж (!) из самой Америки, дырок не меньше, чем в тех, что Андрей раскромсал когда-то сам. Но ещё на них были крутые заплатки с красно-чёрной клеткой и надписи на иностранном языке, больше похожие на неаккуратную мазню художника, чем на настоящие слова. Однако на прекрасно облегающие бёдра Князя джинсы Горшку было откровенно плевать. Вместо этого он схватился пальцами за футболку на его плечах и нетерпеливо спросил: — Сам что ли нарисовал? — А? — тупо отозвался Андрей, не сразу понимая, о чём идёт речь. И опустил взгляд на акриловый рисунок, что красовался прямо на груди. — Ну да. — Зачёт! — восхищённо воскликнул Миха. — А ты только это.. ну, одежду? — Нет, — мотнул головой Князев и под пристальным, заинтересованным взглядом мужчины вытащил из сумки потрёпанную, исписанную вдоль и поперёк тетрадь. — Не только. Сердце в грудной клетке загрохотало в два раза сильнее. Андрей нервно ждал, что скажет Миша. А Горшок так увлечённо листал его тетрадь, что даже позабыл о зажжённой сигарете, пока та, истлев до конца, не обожгла ему пальцы. — Ай, блять! — гневно ругнулся Миха и комично затряс рукой. Андрей прыснул, широко улыбнулся, но тут же затих, едва столкнулся с взглядом тёмных, чарующих глаз напротив. Горшок, смакуя чужое смущение, хмыкнул и восторженно выдал: — Андро, это просто офигенно! Талантище! Князев от этих слов затушевался ещё больше и немного неловко провёл ладонью по щеке, убирая выпавшую из прически прядь обратно за ухо. — Да ну ладно… — Не-не-не, — прервал его Горшок. Тыкнул пальцем куда-то в листок, разворачивая тетрадь к Андрею, чтобы показать. Нетерпеливо заелозил на месте. — А вот это откуда? Ну строчки. — Это тоже сам. Но стихи я обычно в другой тетрадке пишу. Миша ещё раз пробежался глазами по тексту, задорная и немного загадочная улыбка так и не сошла с его губ. Он поднял голову и накренился вперёд, выдыхая практически в лицо Князеву: — Покажешь? Андрей коротко вздрогнул, опуская взгляд на губы мужчины. А затем тихо, но так, чтобы Миха его точно услышал, ответил: — Да. Чужие глаза загорелись таким неподдельным огнем и предвкушением, что Князеву пришлось с силой впиться пальцами в собственные колени, чтобы удержать руки на месте и не напрыгнуть на Горшенёва с крепкими объятиями.***
На репетициях было ещё веселее, чем на тусах. Но самое главное – Миша всегда встречал его широкой улыбкой и ласково трепал по волосам. Андрей чуть ли не плавился под этой лаской. — Принёс чего? — спросил Горшок, распутывая шнуры у комбика. — Ага, — спокойно ответил Андрей и протянул мужчине вырванные из тетрадки листы. Хранить их в куче с общими рисунками, текстами, каракулями в ящике стола было теперь почему-то палевно, хотя родители никогда не были замечены за копанием в его вещах. Но Князев всё равно чувствовал себя подозрительно уязвленным, даже когда оставался наедине со строчками, что были написаны только для Михи. — Щас глянем… — пробормотал мужчина, раскладывая выданные ему бумажки перед собой. Они быстро накидали незамысловатую музыку, Андрей предложил кое-что поправить для верного звучания, и Горшок тут же с ним согласился. И эта чужая покорность взрослого, казалось бы, состоявшегося человека, пьянила не хуже того же пива, что Миша так щедро подливал ему на пьянках. Он вообще для Князева никогда ничего не жалел и совсем не жадничал. Это тоже было очень непривычно и странно, потому что оказаться в компании людей, старше тебя, как минимум, на десять лет и чувствовать, как будто ты здесь свой и весь в доску, для семнадцатилетнего юноши очень крышесносно. И вообще Миша сам весь был из себя такой крышесносный, что Андрей, едва тому стоило начать петь, дико залипал и глючил. — Чёт не-то, — вздохнул Горшок, кажется, неверно восприняв длинный, зачарованный взгляд, направленный в свою сторону. Андрей уже было открыл рот, чтобы объясниться, но вдруг его немного грубо дёрнули с колонки, на которой он восседал, и поставили аккурат перед стойкой. — Ну-ка, пропой вот это. Сказал Миша и ткнул Князя носом в его же слова. — Мих, — нерешительно начал Андрей, чувствуя, как веет жаром от распаренного тела Горшенёва, что прижимался к его боку. — Давай-давай, — настойчиво продолжал мужчина. — Да попробуй ты просто, не упрямься! И Андрей попробовал. Он и сам не понял, как у него так хорошо и складно получилось пропеть те строчки, что Миша до этого только надломлено кричал в микрофон. Обычно его слова голосом Горшка ложились на музыку просто идеально, но сегодня магия текста, видимо, требовала другого. От восхищённого взгляда, которым его опалил мужчина, Князеву захотелось спеть ещё громче и звонче, только бы Миха продолжал на него так смотреть и не отводил взгляд. Одобрение остальных – тоже приятный и немаловажный бонус к этой картинке. — Пор, сначала, — отдал короткую команду Горшенёв и подтолкнул Андрея ближе к стойке. За спиной раздался звук ударяющихся друг об друга барабанных палочек, и Князь, перехватив микрофон поудобнее, запел вместе с Михой, улыбаясь так, что уже через минуту начали болеть щеки. Но самое прекрасное – всё это время Миша смотрел только на него и улыбался в ответ.