Отставить службу

***

Треклятые предгорья Скалистых с их сыростью и запахом мёрзлой земли, усеянной иголками. Вечно здесь что-то происходит. Медный волос еле покачивается на слабом ветру. Отблёскивает рассветным солнцем, затекающим в кривые кусты, что убегают вниз от обочины. Саэ беззвучно спускается вдоль их нестройных рядов, оттягивая свежую заградительную ленту пальцами. Останавливается в низине, прямо на вытоптанном им пятачке. Снова беспристрастно наблюдает за тем, как по кудрям, рассыпаным выжженой соломой в ногах, стелется синевой свежая изморозь. Труп. Девчонка. В цикличность происходящего категорически не хочется верить — принятие подобных обстоятельств чревато столкновением с новым серийником. Не, это, по ходу, приколы такие от патлатого дядьки свыше — не хватало Саэ ещё и такой зубодробительной головной боли вдовесок к мигреням. Но она напрашивается сама, уходить в отказ не вариант — перед ним действительно девчонка, чёрт её верни, и снова, блять, светловолосая. Судя по багровому пятну на белой щеке, отбросила кони плюс-минус сегодня ночью. Колготки драные, на шее чернеет ровный обод от удавки. Верёвка? Чулки? Нет, скорее верёвка. Бельевая. Тонкие брови хмуро съезжают к переносице. Угораздило же дуру. Неужели новости не смотрела, раз сунулась на улицу затемно? Спасибо на том, что нашлась сама, ещё до заявления о пропаже. На самом деле, мёртвым даже море по щиколотку — они обязательно всплывают, если ноги не в бетоне, — чего уж говорить о заледеневших ручьях и облысевших оврагах? Саэ не брезгует приближаться к её телу — сейчас не лето, вонять не будет. Он всматривается в бесцветную гримасу на чужом лице без капли сочувствия и эмпатии — дура даже после смерти будет дурой. В её застывших, мутных зрачках еле отражается пронзительно-голубое небо. Далёкий самолёт филигранно разрезает его гладь напополам, протягивая за собой ровный след, который растворяется в кровавых подтёках на склерах. Саэ укладывает руку на своё бедро, нагибаясь ещё ниже. Ему до трясучки и зубной чечётки надоело торчать здесь. Хочется под одеяло. Или на беговую дорожку. Или, на крайняк, в какую-нибудь забегаловку. Травки пожевать, ага. Саэ собирается забить на полномочия и натянуть перчатки, чтобы провести предварительный осмотр места происшествия по схеме Рина — уж этот-то работает на потоке, как машина, — когда по правое плечо материализуется резкая тень. — Не околел ещё? Лёгкое раздражение вплавляется в напряжённые мышцы. Неужели. Соизволил-таки вылезти из машины. Скорее всего, шеф их участка накурился или сошёл с ума, раз ниспослал ему в напарники такого уёбка. С Рином было бы проще. Привычнее. Саэ сдержанно выдыхает в морозный воздух, поднимаясь с корточкек, стряхивает налипшую на ботинок траву и запихивает окоченевшие руки в карманы. — Замёрз так, что ноги отпилить придётся, — нырнув в высокий воротник куртки-пилота, стервозно поддевает он. — Я же говорил, чтобы ты звал моего брата, а не своих прошмандовок. Оливер, ползучий гад, якобы участливо цокает языком. Разводит руками. — Ну, что теперь поделать. Саэ скашивает колюще-режущий взгляд к помятой ото сна морде и замечает тупую улыбку. Айку просекает это и прячет глаза в ближайший куст. — В любом случае, поздно что-то менять, — стерев ямочки со щёк вдавленными в кожу пальцами, сообщает он. — Дождёмся уже и поедем. Обещаю кофе в Вендис. Ага, как же. То же самое он говорил грёбаные полчаса назад, когда Саэ допивал горький чёрный чай из его термоса, божась обоссать самодовольную рожу Айку. Признаться честно, выражаться в настолько резкой форме — не самая любимая стезя Саэ. По-крайней мере, пока он на службе. Но с Оливером иначе нельзя — распоясается. Приходится расщедриться на эмоции и демонстративно поморщиться. — Ты нихуя не хочешь работать. Порицание остаётся незамеченным — Оливер лишь пожимает плечами. Его тяжёлая патрульная куртка идёт ровными складками. — Я просто делаю всё по регламенту, — беззаботно заявляет он. Ах, теперь кобелины оправдывают своё рыцарство положениями из официальных документов? Какая замечательная новость. Сарказм, если что. Вековые сосны над макушкой бодро поскрипывают. Шуршат своими колючими лапами. Нагоняют мысль стереть вид Айку с лица земли. Всё равно за его отсутствием не нарушится ни одна цепочка — ни пищевая, ни должностная. Саэ оглядывает извечную трёхдневную щетину на его острой челюсти под бормотание веток. Пробегается взглядом вдоль окровавленных трещин на обветренных губах. Проваливается в мешки под пушистыми смоляными ресницами. Оливер Айку — бабник, лентяй, и совсем немного коп. Саэ против воли вспоминает о его ужратой физиономии, лезущей с вонючими поцелуями прямо у выхода из Наклхеда, и на подкорке самовольно прорастает что-то. Забивается в ноздри ароматом чужого парфюма. Теснится к кадыку щекотливым комом. Долбит стрёмными молоточками по грудной клетке. Молчание между ними натягивается звенящими проводами на линии электропередач. Оливер моргает пару раз, по-детски втягивая нижнюю губу в рот. Из его ноздрей вырывается густой пар. Визуально шероховатые губы расклеиваются с трудом, и пульс Саэ тормозит буквально на секунду. — Саэ, я… Нет. О нет. Только не опять. К горлу взлетает всё — и желудок, и сердце, и лёгкие, десять комов злости к разу. Саэ моментально скидывает с себя непонятное наваждение, ёжится, отгоняя его подальше в лес, и звучно фыркает. Противный ублюдок. — …Знаешь что, Оли? Айку сразу же возвращает челюсть на место и вопросительно двигает подбородком. Таращится, но не подходит. И всё бы хорошо, всё бы так, как надо, но главная проблема в том, что фокус его разноцветных радужек как бы невзначай сползает вниз по переносице. Беспардонный болван. — С твоей железной логикой можно в принципе не работать, — торопливо утыкаясь в ворот по кончик носа, заявляет Саэ. — Хуй я ложил на твои дерьмовые оправдания. — Ну, а что я ещё могу сказать? — Айку отступает спиной назад и виновато комкает растрёпанные волосы на затылке. Растрёпанные смоляные пряди и грубые мужские скулы подсвечивает белым. — То, что я увидел тебя, потерял дар речи и затупил? Щёку облизывает сырой ветер. Саэ каменеет. — Что сказал? Оливер усмехается краем рта. — Что слышал. Криво как-то усмехается и, не ожидая никакой цепной реакции, выуживает пачку Американ Спирита из кармана. Бровь Саэ медленно ползёт вверх по лбу — неужто Айку умеет выглядеть так уныло? Хваткие зрачки следят за тем, как он сминает фильтр пальцами и прижимает ко рту. Улыбка ломается, выгибается в безысходное ничто и стирается окончательно. Оглушительно щёлкает зажигалка. Почему-то становится не очень. Погано как-то. — Не кури здесь, загадишь всё пеплом, — отрезает Саэ за секунду до того, как огонь успевает присосаться к кончику сигареты. Оливер, наплевав на всё — и на его хвалёный регламент в том числе, — корчит тоскливую рожу, втягивая щёки. — А что мне ещё делать? — вопрошает он погрубевшим от дыма голосом. Мученик, блять. Яркая лазурь под длинными ресницами немного темнеет. Саэ презрительно щурится. Айку по призванию вроде бы не Гарольд, скрывающий боль, а долбоёб, так что пусть катится в задницу. — Подняться к дороге, — смалчивает свои мысли Саэ. Оливер жмётся плечами к шее, затягивается, подставляя ладонь под сигарету, и послушно разворачивется в сторону их тачки. Саэ следует за ним. Под подошвами ломаются мелкие ветки, жёлтая сигнальная лента трясётся и извивается по ветру. Чем выше они забираются, тем увереннее предплечья Саэ сворачиваются в заслонку на груди — от Айку с недо-кокетливыми повадками хочется держаться подальше. Как же он надоел. Слова не фильтрует. Действия — подавно. Пальцы перекатываются по рукавам, прощупывая продрогшие кости. Саэ скручивает тонкие губы в бледную полоску. — …Как думеешь, что я хочу услышать? — метает он в чужой затылок. — М? — непринужденно дымит Айку из-за плеча. — Предложение погреть тебя? Резкий запах жженого табака просачивается глубоко в лёгкие вместе с потоком ледяного воздуха и отдаёт в левое подреберье. Но нет, рано ещё надламываться. Айку ошибся, включив его в список своих «да» для перепихонов — Саэ таким дешёвым лохотроном не проймешь. — То. Как ты. Признаёшь. Свой. Провал. Вслух, — не прекращая буравить чужой затылок рентгеновским взглядом, с расстановкой язвит он. Оливер перемахивает через отбойник. Выбирается к обочине. Разворачивается на пятках и растягивает рот в виноватой улыбке. Скорее всего, напускной. Нервной. Как бы то ни было, Саэ без разницы. Вообще плевать, серьёзно. В десятке метров от них двоих валяется задушенная девчонка, в желудке посасывает вязким чаем вперемешку с желудочным соком, а в барабане стиральной машины дома тухнут вещи, и это волнует куда больше, чем чужое самочувствие. Рин вряд ли проснётся раньше девяти и развесит их, если его не вызвать по работе — вчера он ездил в Денвер со своей тёлкой шопиться. Устал, вернулся за полночь, все дела. Дела, да. Херовые дела — ситуация, под каким углом ни посмотри, фактически безвыходная. Саэ приваливается к потному боку патрульной Тойоты и окидывает фигуру Айку тухлым взглядом. Тот стоит, опершись на капот. Проезжается ногами по наждачке асфальта в попытке устроиться поудобнее. Сбивает пласты пепла между бёдер. Снова обхватывает сигарету ртом. Его веки немного приопущены. Глаза поблёскивают. В пушистые волосы всё настырнее впутывается ослепительное ноябрьское солнце. Айку весь в чёрном, за исключением выбеленного перекисью загривка. Айку — урод, каких ещё поискать. Саэ не хочет заводиться, но всё же ловит свои распухшие от холода пальцы на жгучем рвении сдавить чужую шею до хруста по аналогии с пока что Джейн Доу. Или хотя бы скрутить этот ровный нос между средним и указательным, оставив здоровый синяк. Зачем? Просто. Чтобы клеиться ко всем подряд неповадно было. Пока Саэ размышляет, какой приговор подойдёт для исполнения, Оливер осторожно подползает ближе, огибая зеркало заднего вида. Шага почти не слышно — нет-нет, а Айку всё же оправдывает звание лейтенанта, — но Саэ всё равно замечает его и резко отворачивается к щетинистым холмам, раскинувшимся за отбойниками у обрыва дороги. Медный волос путается в ресницах, Саэ трёт ладони, стараясь не дышать въедливым дымом, от которого дерёт глотку. Айку притормаживает совсем рядом. Чудится даже, будто с такого расстояния можно ощутить тепло его тела. Затаившись от его возможных нападок, Саэ стоически терпит. До фени ему. До лампочки. До мурашек. До надоедливого жара между бёдер. Оливер, слышно, давит окурок каблуком. — Эй, — зовёт. И кладёт ладонь на плечо. Сердце ёкает и скатывается вниз. К самым пяткам. Густой сосняк чуть не переворачивается вверх тормашками, опорно-двигательный даёт критический сбой. Хорошо, что Саэ выдерживает, ухищряясь сохранить обет молчания и почти не сбиться в дыхании. Язык заблаговременно заворачивается к нёбу — так, на всякий случай, если случится эксцесс в виде неожиданного потока брани или чего похуже. Рядом с Айку сложно держать своё «я» под контролем. — Извини меня, пожалуйста, — тот сжимает пальцы чуть крепче, и от места соприкосновения расходится удушающе-приятное тепло. — Я налажал. Саэ не отвечает, прикрываясь волосами, точно щитом. Над мрачной кромкой леса поднимается туман. Позади патрульной машины проезжает грузовик. На лесопилку едет, больше некуда. Видимо, они реально здесь уже больше часа. Оливер бессовестно притирается бедром к бедру, смелее забрасывает руку на плечо. Приобнимает. — Саэ, — выдыхает он в изгиб шеи. Щекотно. Жарко. Саэ чувствует скачок температуры всем нутром и слегка сжимается, вновь скрещивая руки на груди. — Посмотри на меня, — почти мурлычет Айку, насапывая на ухо. Просяще поддевает хрящик кончиком носа. Холодный. Тоже замёрз, значит. — Просто скажи мне, что согласен, — влажное прикосновение губ на мочке оказывается неоспоримо жёстче и теплее. Оттянув её ртом, Айку вплетает пальцы в колючие пряди на виске. Собирает их в слабый пучок. Утыкается в другой висок. Колени подгибаются, превращаясь в размокшую глину. Лепи из такой, что хочешь. — Саэ. Ты вкусно пахнешь. Обмудок определённо знает, куда надавить — кровь разгоняется по жилам, принимаясь носиться между мозгом и яйцами. Айку шумно целует куда-то в макушку, и Саэ немного поддаётся — прикрывает глаза, расслабяя плечи, но не отрывает мутнеющего взгляда от дымки над хвойной чащобой. — Саэ, я виноват, — шепотом повторяет Оливер, перебирая пряди между собой. В брюшине что-то плавится. В черепушке, прямо напротив точки, где ласково шелестят чужие ногти, тоже. Пушок у основания шеи встаёт дыбом, и Саэ понемногу хорошеет, но это по-прежнему ничего не значит. У него нет ровным счётом никакого желания глядеть на своё персональное проклятие с разноцветными глазами и жидкими усиками под носом. — Хочешь, не в Вендис поедем, а куда-нибудь ещё? — мягко спрашивает Айку, царапая подбородком край челюсти. Саэ давится запахом его сигарет, терпкого парфюма и чая. Чувствует шёлк чужих ресниц и наждачку губ: — Я тебе клянусь, я даже её номер заблокирую. Её номер? Вау. В башке что-то проворачивается. Щёлкает, преломляя спектр оттенков в сплошные негативы. Саэ не замечает, как выворачивается из-под чужой руки. Замечает только то, что в грудине свербит, а тело начинает зябнуть. Оливер снова улыбается. Палит в упор. — Извини, правда. Я везде лажаю. Саэ отшатывается, топя себя в громких мыслях. Стреляет в напарника гневным взглядом. Как же, на качественное ведение расследований у Айку никогда не хватает мозгов, а вот на нелепые подкаты к Бетси, которую пропихнул в детективы её полоумный папаня — вполне. Бетси бесит. Бесит вместе с ноготочками её. С её высокомерными взглядами и нулевым опытом в следственных действиях. — Мне поебать, — вспомнив про её пышное рыжее каре, длинные ресницы и залипшего на них Оливера, вполголоса отмахивается Саэ. В животе взвивается что-то колючее, похожее на терновые кусты, увитые наледью. — В машине погреюсь, — холодно добавляет он, бросив невидимую перчатку в чужое лицо. Айку ловит — опускает голову. Качает ею, словно устанавливает связь с земной корой. Топорщит карманы куртки кулаками. — Слушай, Саэ… Саэ, Саэ, Саэ, блять. Заладил старую пластинку, будто из-за отказов свет только чётче клином сошёлся. — Завали ебало, — обрывает его Саэ перед тем, как распахнуть дверь, завалиться на заднее сиденье беглым преступником и захлопнуть за собой. Айку остаётся снаружи. Спина прижимается к обивке. Ладони шлепаются о щёки. Чудится, будто на них всё ещё ощущаются касания чужого рта. Саэ полирует череп руками, кусая губы. Рация шипит на приборной панели. Закладывает барабанные перепонки глухой стеной из белого шума. Оливер не мешает. Зато его термос в подстаканнике — очень даже. Через плотный конденсат на стекле не видно чужого лица — только размытые очертания силуэта. Саэ даже рад этому. В эти секунды он не шибко хочет видеть, как именно Айку улыбается.