Буря

And you're basically scrambling to come to terms with something, which has been brewing for weeks under your very nose and bears all the symptoms of what you're forced to call 'I want'. Андре Асиман «Назови меня своим именем»

Все терпеливо мокнут под проливным дождем, пока охранник, защищенный козырьком барного крыльца, меланхолично проверяет билеты. Антон встает в хвост бесконечной очереди, натягивает на голову сразу два капюшона и пытается закурить, но сигарету то и дело тушат косые капли. Очередь двигается медленно. Промокнув почти насквозь, Антон наконец-то заходит внутрь и сразу же заказывает на баре первый попавшийся коктейль, надеясь от алкоголя согреться. Со стаканом в руке он огибает сцену, у которой уже толпятся люди, и находит лестницу, наверху которой длинный, огороженный железными перилами балкон выходит прямо на танцпол. На балконе людей заметно меньше, а музыка из колонок отражается от стен низким гулом и приятно заглушает громкие мысли. Антон облокачивается на ограждение, делает большой глоток и морщится. Клубный виски отдает спиртом, а кола на пути в стакан явно успела стать пепси, и приторно-горький вкус не разбавляет даже лед. Тут же вспоминаются коктейли в баре Арсения: тяжелые стаканы с толстыми стенками, прозрачный лед, бережно подобранные пропорции, когда алкоголь чувствуется, но не горчит, а сироп не остается липкой сладостью на языке, и всегда веточка сухоцвета в стакане — лимониум, лаванда или эвкалипт. Арсений. Он незаметно подменяет собой воспоминания о стаканах с коктейлями, возникая вдруг очень ярко — немного захмелевший блеск в глазах, улыбка острая, потому что зубы прикусывают нижнюю губу перед тем, как он что-то скажет, рукава рубашки закатаны до локтей, на запястье часы на кожаном ремешке, а подушечки пальцев влажные от конденсата… Волнение в желудке вновь собирается свернувшимся в кольцо ужом, и Антон в сердцах бьет стаканом по железным перилам, а затем треплет мокрые волосы, будто пытается голову одновременно и просушить, и прочистить. Антон думает, какой же он идиот. Понимает, что чувствует все это далеко не впервые, что этот самый уж вился в желудке еще на лестнице у бара — но Антон тогда решил, что перепил и подкатывает тошнота. Вот только у тошноты на языке привкус был не кислый и спиртовой, а сладкий, влажный, древесный. И получается, что это совершенно точно не алкоголь и совсем не тошнота, а именно все признаки того, что можно охватить одним очень простым глаголом. «Хочу». Арсению этот глагол подходит по звучанию, смыслу и даже форме. Антон прикрывает глаза, представляя, как Арсений шепчет ему в ухо такое «хочу», опять губами задевая мочку, и кожа в ответ на фантазию вспенивается, поднимая волоски на руках, и под ребрами воздух сначала застывает, а затем с горки катится вниз. Люди на танцполе нестройно шумят. Эд выходит на сцену, стучит ногтем по микрофону и развязно приветствует зал. Антон к его музыке равнодушен, к тому же Арсений продолжает вкрадчивым голосом на ухо нашептывать все глаголы подряд, так что от бьющего по ушам бита остается лишь звуковая волна. От горячечного шепота Антон отвлекается только на третьем треке, когда на балкон поднимается Макар и с силой хлопает его по плечу. — Как тащат, Тох, — орет он прямо в ухо. Макар держит банку пива, но пахнет от него алкоголем куда крепче. — Да, круто, — кричит Антон, внимательно к нему приглядываясь: лоб у Макара покрыт испариной, а глаза похожи на две узкие щелки. — Ты как вообще на ногах стоишь? — Лучше всех, — отвечает Макар и залпом осушает банку. Язык у него заплетается. — Нужно еще одно. Антон не сводит глаз с широкой спины до тех пор, пока она не скрывается за изгибом лестницы, а затем переводит взгляд на Эда, который свирепо кричит в микрофон, подначивая толпу. Зал принимает его громко — на танцполе толкаются и прыгают, — но Антону все тексты кажутся бессмысленными, Эд не слишком вменяемым, а ритм у музыки чересчур рваным. Макар так и не возвращается. Эд доигрывает последний трек и драматично толкает стойку с микрофоном, позволяя ей с глухим стуком упасть. За барабанной установкой загорается видеоряд, и люди торопливо спускаются с балкона, подтягиваясь ближе к сцене, на которой уже стучат барабанные палочки и слышится гитарный проигрыш. Антон без интереса смотрит на сцену и вдруг с удивлением узнает в солисте Руслана. Он видел его кратко и всего пару раз, но так часто вспоминал тот вечер в баре, что сразу же узнает и короткую стрижку, и бороду, и даже ту же самую кожаную куртку — как ему вообще в ней не жарко на сцене. То, что Руслан играет в известной группе, не удивляет. Арсений же говорил, что он музыкант, а музыкантом он мог быть хоть в «Пинк Флойде». Но совпадение кажется забавным: из всех концертов, где можно было этим вечером оказаться, ему попался именно тот, который неразрывно связан с Арсением. Арсений. Отвлекшиеся на волнение за Макара мысли опять возвращаются к нему. Антон задумывается, насколько часто Арсений ходит на такие концерты. Наверняка он приглашен на каждый, потому что Руслан был на премьере Бури. А значит, будет и на премьере их пьесы. Но концерты случаются чаще театральных премьер, и вряд ли сегодня после репетиции Арсений сразу же сорвался в клуб, который, сколько бы Макар ни повторял «элитный», вряд ли совпадает с его представлениями о приличных местах. Арсения здесь точно нет, но сердце все равно начинает биться предательски часто, когда Антон вглядывается в гудящую у сцены толпу, пытаясь в ней рассмотреть белую рубашку и темные волосы. Конечно же, в толпе он никого не находит, поэтому поневоле прислушивается к музыке. У него нет никаких причин испытывать к Руслану расположение. Единственный раз, когда их друг другу представили, Антон получил только кивок, а сразу за ним, пусть и в частной беседе, нелестную характеристику, но все же музыка Руслана ему нравится намного больше, чем пошлый рэп Выграновского. Он даже прислушивается к словам, гадая, сколько из них написано про Арсения. Кажется, что об Арсении действительно есть что написать. На подобную музыку он должен вдохновлять если не одним своим видом, то постоянно переменчивым поведением. Бесценное сокровище для музыканта такая лабильная муза. Неудивительно, что Руслан бегает за ним по всем барам города. Удивительно, что Арсений позволяет себя ловить. Руслан кажется Антону слишком обычным и, несмотря на то что прямо сейчас толпа наизусть повторяет за ним строчки его же песен, неинтересным. Сбитая и крупная фигура делает его приземистым, а лицо даже на сцене выглядит хмурым и чем-то глубоко озадаченным. Антону совершенно непонятно, что в Руслане нашел Арсений и как сам Руслан, человек на вид серьезный и обстоятельный, уживается с этой вечной энергией, юмором и неустойчивой подвижностью. Антон следит за сценой без интереса, не замечая, что все его мысли продиктованы ревностью, как вдруг на перила опускается рука со знакомыми часами на кожаном ремешке. Арсений кладет на перила еще и локти, упираясь подбородком в сложенные ладони, и смотрит на Антона снизу вверх. — Почему я постоянно везде тебя встречаю, Шастун? — любопытно спрашивает он. — Не знаю, — улыбается Антон, копируя позу. — А зачем ты постоянно за мной ходишь? Какое-то время они будто соревнуются, кто первый отведет взгляд. Антон сдается быстрее и вновь встает прямо. — На разогреве играл мой сосед, — говорит он. — А потом оказалось, что я знаком с фронтменом и второй группы тоже. — Забавно получилось, — хмыкает Арсений. — Я нечасто хожу на концерты Руслана. — Он кивает на его стакан: — Что ты пьешь? — Виски и пепси. Не советую. — Да, я бы не стал рисковать. — Арсений брезгливо оглядывается по сторонам. — Выйдем покурить? Тяжелая дверь оставляет от концерта только приглушенную музыку и неразборчивые крики толпы. Дождь успел стать тише, но все равно часто стучит по навесной крыше, и проезжающие мимо машины расплескивают воду из глубоких луж. — И как тебе концерт? — спрашивает Арсений воодушевленным и тоненьким голоском, видимо решая сыграть роль школьницы-подружки. — Просто отпад, — так же восторженно отвечает Антон. — Надеюсь, солист распишется мне на груди. — Я могу договориться. — Арсений закуривает, меняя голос на обычный, и закидывает ногу на ногу. — Лучше не надо. Но правда неплохо. Лучше, чем Эд. — Это сосед? — Да, — кивает Антон, удовлетворенно отмечая, как сигарета притупляет оставшийся на языке привкус виски, и все-таки задает царапающий горло вопрос: — А Руслан сам пишет тексты? — Сам. — У него есть песни про тебя? Арсений кидает на него нечитаемый взгляд, но отвечает: — Несколько есть. — Скажешь какие? Арсений замирает с сигаретой слишком близко к лицу, и Антон загипнотизированно следит за тлеющим оранжевым огоньком. — А тебе не кажется, что это слишком личный вопрос, Шастун? — спрашивает он наконец. — Можешь не отвечать. Просто стало любопытно, — улыбается Антон и добавляет все тем же тоненьким голоском: — Это же так романтично — вдохновить кого-то на песню! Арсений посмеивается и качает головой. — Я до конца слушал только одну, — говорит он, — и не нашел в ней ничего романтичного. — Так а что за песня? — Ты, конечно, упрямый, — морщит нос Арсений, задумчиво Антона разглядывая. — Что у тебя за сигареты? — спрашивает он вдруг и тянется к его куртке. — На вкус как «Петр». У самого лица мелькает острый нос, и невесомые пальцы выцепляют из кармана пачку. — «Мальборо», — заключает Арсений. — Не нравится? — Не нравится, — вздыхает он и затягивается. — Ты всегда их курил? — Нет, конечно, — улыбается Антон. — Начинал я именно с «Петра». — А были у вас в Воронеже сигареты с гвоздикой? — внезапно спрашивает Арсений, и в его глазах мелькает уже знакомый Антону задорный огонек. — Не помню названия, черные такие. Они еще потрескивали, когда куришь. — «Джарум», — тянет Антон мечтательно. — Мы их поштучно покупали, когда хотелось чего-то роскошного к пиву. — Точно. Как думаешь, они до сих пор продаются? — Не знаю. — Антон выбрасывает давно погасшую сигарету. — В табачках, может, и есть. — Давай найдем? — Арсений резво встает и протягивает ему ладонь. Антон смотрит на дождь, все еще льющий за его спиной, а потом в искрящиеся воодушевлением глаза и понимает, что пошел бы с ним за дурацкими сигаретами даже пешком до Воронежа, в тот ларек, где их доставали из пачки и продавали по десять рублей за штуку, не спрашивая паспорта. — А ты знаешь, где здесь табачка? — спрашивает он поднимаясь следом. — Понятия не имею. — Арсений беспечно разводит руками. — И зонта у меня тоже нет. — И парень твой, вообще-то, концерт играет, — добавляет Антон. Арсений с улыбкой на него смотрит и, не отворачиваясь, делает с крыльца шаг назад, спиной вперед и прямо под дождь, который тут же льется ему за ворот пальто. По его переносице течет крупная капля, и, подавляя обжигающее желание стереть ее пальцем, Антон накидывает капюшон и тоже выходит под дождь. — Так а как называется песня? — Арсений долго не отвечает, и Антон поворачивается, замечая, что он улыбается. — Думал, отвлек меня? — Да, — подтверждает Арсений. — Неважно. — Ну ладно, — вздыхает Антон. — Да это название. «Неважно». — Я послушаю. — Можешь даже на концерте. Они постоянно играют ее последней. — Если успеем вернуться, — говорит Антон, сквозь пелену дождя вглядываясь в вывески. Табачная лавка встречается через один перекресток, который они перебегают, не дожидаясь зеленого светофора. Сигареты в магазине есть, и Арсений покупает сразу две пачки — обычные и с ментолом. — Вкус детства, — вздыхает он, когда они возвращаются к клубу и закуривают. Антон смеется, пряча в карман зажигалку. Сигарета и правда пахнет пряно, нежно трещит и на вкус как приправленная табаком специя. — Давай вернемся? — предлагает он, когда за стеной слышатся аплодисменты. — Песню хочешь послушать? — насмешливо спрашивает Арсений. — Ты так долго не говорил, что теперь интрига бешеная. Арсений закатывает глаза, тушит сигарету и распахивает дверь, жестом приглашая его внутрь. — А ты скажешь какая? — Иди, Шастун. — Он легко подталкивает его к ступенькам на второй этаж. Они возвращаются на балкон, и Антон, сняв мокрую куртку и толстовку, тут же падает на освободившийся диван. — И последний трек на сегодня, — говорит со сцены Руслан. — Спасибо, что пришли. Арсений касается его плеча: — Вот эта. Антон на него засматривается, путаясь взглядом в мокрых ресницах и раскрасневшихся от холода щеках, и Арсений улыбается: — Ты не слушаешь. Его голос не слышно за музыкой, но Антон читает фразу по губам и тут же отводит взгляд, понимая, что смотрит слишком долго. Крики подпевающей толпы мешают расслышать слова, так что получается выхватить только обрывки куплета:

Бутылка вина в левой руке, правой держусь за твою.

Что я сделал для тебя, я же последний мудак.

…Вот я опять на рогах.

Извини, опять запой, вези меня к себе домой.

…Мне кажется, я сам не свой.

…Все остальное не важно.

— Понравилось? — равнодушно спрашивает Арсений, когда песня заканчивается гитарным проигрышем и люди у сцены начинают аплодировать. — Неплохо, — кивает Антон. — А романтично? — Я бы написал о другом. Арсений смотрит на него нечитаемым взглядом, а потом улыбается: — Оставь в секрете о чем. Больше не нужно перекрикивать музыку, чтобы разговаривать, и они, расслабленно развалившись на диване — хотя развалился только Антон, Арсений элегантно полулежит, облокотившись на ручку и закинув на колено щиколотку, — негромко переговариваются, обсуждая дешевый виски, нелепый декор клуба с закосом под броский шик, сигареты с гвоздикой в студенчестве и Ольгу из костюмерной, которая никому в театре не нравится и каждый раз будто случайно задевает кожу швейной иголкой во время подгонки костюмов. Все постепенно расходятся, только за дальним столиком сидит небольшая компания, поэтому поднимающегося по лестнице Руслана Антон замечает сразу. — Ты даже остался, — улыбается Руслан Арсению и добавляет, переводя взгляд на Антона: — И даже привел гостей. — Он протягивает ему руку: — Руслан. — Мы уже встречались, — вежливо улыбается Антон, но на рукопожатие отвечать не спешит. — Знаю, — спокойно отвечает Руслан. — Не было шанса представиться. Антон пожимает его руку, и Руслан присаживается на корточки рядом с Арсением. — Как тебе концерт? — вежливо интересуется он у Антона. — Неплохо. — Как прошло? — спрашивает Арсений. — Без накладок. — Руслан смотрит на него снизу вверх. — Только не можем вещи из гримерки забрать. — Почему? — Парни с разогрева дебош устроили, — морщится он. — Один все расколотил и отключился. Перепил или овердознулся. Леха разбирается. Вот так и зови рэперов. Они… — Кто отключился? — перебивает Антон. — Что? — Руслан переводит на него тяжелый взгляд, и Антон повторяет вопрос. — Не знаю, кто-то из рэперов, — равнодушно пожимает Руслан плечами. — Громила такой. Управляющий сказал, что он долго орал, а потом еще что-то им там разбил. Они уже почти вызвали полицию, а он взял и отключился. А у нас там кофры для инструментов, — жалуется он Арсению. — Леха пытается это все вытащить. Макар, думает Антон. Макар, который еще три часа назад едва держался на ногах, теперь валяется в гримерке на пару с невменяемым Эдом. Антон резко встает с дивана. — Как попасть в гримерку? — Тебе зачем? — удивляется Руслан. Антон сжимает зубы и секунду ждет, прежде чем повторить вопрос, но Арсений его опережает: — Он ребят с разогрева знает, — быстро говорит он. — Проведешь? Руслан, смерив Арсения внимательным взглядом, встает и, махнув рукой, ведет их вниз по лестнице. У открытой нараспашку двери в гримерку толпятся люди. Антон влетает внутрь и видит Эда, который на коленях сидит у разметавшегося на полу Макара и с остервенением бьет его по щекам. В комнате хаос: круглое, когда-то подсвеченное маленькими лампочками зеркало разбито и зияет проводами и деревянным задником, пол усыпан перемешанными с кровью осколками, кофры для инструментов свалены в кучу у окна и подперты сдвинутым вбок диваном, а у входа свернута трехногая вешалка и все топчутся по пальто и курткам. Антон кидается к Макару и кладет руку ему на грудь — сердце под ладонью отбивает бешеный ритм. — Что он принял? — тихо рычит он в сторону Эда. — Я не знаю, — бормочет Эд и в ответ на бешеный взгляд повышает голос: — Не знаю я, Шастун! Я его не видел с разогрева, мы с пацанами пили, а тут Макар вваливается как бешеный, все колотит и потом вырубается. — Давно? — Минут пять прошло. — Почему вы сразу скорую не вызвали? — Не успели. Думали, он просто перебрал. — А что ты сейчас сидишь, — бормочет Антон, хлопая себя по карманам и понимая, что телефон остался в куртке. — Вызывай, — рычит он на Эда, поднимаясь. К нему тут же подлетает невысокий парень, хватает за запястье и, заглядывая снизу вверх в глаза, начинает зло шептать: — Кого вы тут собрались вызывать? — частит он, влажными пальцами вцепляясь крепче. — Скорая передает все данные о передозировках в полицию. Нам не нужны никакие наркотические проверки. — Вы тут невменяемые все, что ли? — почти кричит Антон, вырывая руку. — А труп вам в гримерке нужен? Он подходит к Эду, который трясущимися пальцами пытается набрать «ноль - три» на мобильнике, и вырывает у него телефон. — Сами его везите, — повышает голос управляющий. — Мы скорую через шлагбаум не пустим! Антон сжимает руку в кулак, полностью готовый его ударить, но вдруг замирает, потому что сквозь толпу зевак у двери к ним пробирается Арсений. — Антон, — он мягко перехватывает его кулак и говорит очень тихо, так, что никто, кроме Антона, не слышит, — больница с приемным покоем есть на соседней улице, а я припарковался прямо за черным входом. Мы его сами отвезем быстрее, чем приедет скорая. Антон секунду колеблется, принимая решение, а потом кивает. Толкает в бок Эда, и вместе они подхватывают Макара под руки и волокут к выходу из гримерки. Арсений уже стоит в коридоре около Руслана, который громогласно, без стеснения призывает его к ответу: — Ты серьезно в это ввяжешься сейчас? Нарика в приемный покой повезешь? Антон не слышит, что Арсений отвечает: в узком коридоре, с тяжелым Макаром на плече им никак не разминуться, так что Руслан вынужден сделать шаг назад, а потом Арсений уже быстрым шагом идет за ними. До больницы по ночным улицам они доезжают за несколько минут. В приемном покое пусто, только медсестра за стойкой пережевывает жвачку и завороженно смотрит в экран телевизора под потолком, на котором с помехами крутится какая-то ночная передача. Заметив их, она тут же вскакивает и хватается за телефонную трубку. Антон помогает санитарам погрузить Макара на каталку, не обращая внимания, как ноет оттянутое плечо, а затем спокойно отвечает на вопросы врача — «пил, возможно, что-то принял, нет, не знаю, что именно, нет, меня рядом не было, нет, зависимости от наркотиков или алкоголя не замечал, да, раньше такого не было». — Что вы принимали, Эд? — спрашивает Антон тихо, когда врач уходит. — Для тупых, — сразу же кипятится Эд. — Мы, — он делает паузу, — только, — еще одна пауза, — пили. Антон нависает над Эдом, почти прижимая его к стене. — У него пульс зашкаливает, — говорит он размеренно и спокойно. — Очевидно, что он отключился не от алкоголя. Я же не просто так спрашиваю. Врачам нужно знать, что он принял, чтобы его откачать. — Шастун. — Эд смотрит на него внезапно без злости: — Я ни хера не пытаюсь от врачей скрыть. Твой Макар сначала пил с нами, а потом почти весь концерт я его не видел. Может, ему дали что-то в толчке, я без понятия. А ты достал, — он несильно толкает Антона кулаком в грудь, — со своими подозрениями. Я крепче травы наркоту не признаю. И я не дилер твоего Макара. — А какого хрена я забирал его ночью из твоего наркопритона, откуда вы со своими дружками свалили? Там тоже курили только траву? Эд пару раз удивленно моргает. — Мы свалили, когда обстановка стала накаляться, — говорит он таким тоном, будто объясняет очевидное. — А Макар остался там сам, я его силой должен был в тачку посадить? — То есть ты его привез в дом с наркоманами, которые наглотались кислоты, и просто сделал ручкой? — Я сам не знал, чей это дом, — хмурится Эд. — И привез нас туда Макар и какие-то его приятели из организаторов. Поэтому да, он их знает и не хотел уезжать — и мы его там без вопросов оставил. Ты его мамочка, Шастун. А мне за взрослым мужиком следить не сдалось. В голове шумит и ничего не складывается, но Эд смотрит спокойно и почти не пьяно, и злость немного утихает. Антон от него отходит и садится на пластиковый стул. Через пару минут, впустив внутрь немного влаги и холода, возвращается Арсений. — Что-то сказали? — тихо спрашивает он, присаживаясь рядом. — Нет, — качает головой Антон. — Просто увезли. — Держи. — Арсений кладет ему на колени толстовку. — Твоя все еще мокрая, у меня в машине была чистая. Ощущения, до этого притупленные нервным напряжением, начинают постепенно возвращаться. Антон замечает, что так и сидит в одной футболке, и вдруг понимает, что страшно замерз. Он сразу же надевает толстовку: ярко-оранжевая, внутри мягкая и действительно чистая — пахнет стиральным порошком. Антон оттягивает ее и читает вышитую белыми нитками маленькую надпись на груди: — Lover? — Это толстовка, а не предложение, Шастун, — закатывает глаза Арсений. — Все равно спасибо, — с тихим смешком благодарит Антон. Потом они долго сидят молча. Эд вместе с медсестрой увлеченно смотрит в телевизор, а Арсений рассеянно снимает невидимые катышки с рукава своего пальто. Антон дергается от каждого звука: медсестра шумно отпивает чай из чашки, дважды чихает Эд, у Арсения звонит телефон — он отходит, негромко что-то отвечая. Разговор не слышно, но Антон уверен, что это Руслан. Арсений кладет трубку быстро и вновь садится рядом, тоже засматриваясь в телевизор. — С ним все будет в порядке, Шастун, — говорит он вдруг, не отрываясь от экрана. — А если ты отгрызешь кусок от моей толстовки, твою я оставлю себе. Антон замирает и достает изо рта шнурок от капюшона, который неосознанно жевал последние несколько минут. Арсений ему улыбается и легко качает головой. — Макаров Илья Андреевич. — К ним выходит усталый врач. — Вы же с ним? Антон и Эд вскакивают, и Антон в один шаг подходит к врачу, который выставляет вперед ладонь: — Тише, с ним все в порядке. — Эд издает тихий вздох и опускается обратно на стул. — В сознание пришел, желудок промыли, поставили капельницу. Вашего друга ждет самое ужасное в его жизни похмелье, но организм молодой. На ночь оставим в стационаре, утром выпишем, — равнодушно рассказывает врач, смотря Антону за спину. — Спасибо, — выдыхает Антон. — Он сказал, что принял? — Таблеточку, — хмыкает врач. — Судя по зашкаливающему давлению, какой-то стимулятор. Они сдерживают эффект алкоголя, поэтому, пока таблеточка, — врач опять ухмыляется, — действовала, ваш друг продолжал пить и не чувствовал опьянения. А потом токсическое отравление. У него несколько порезов на руке, — добавляет он. — Была драка? — Что? — рассеянно спрашивает Антон. — А, нет. Разбил зеркало. — Ясно, — бесцветно отвечает врач. — В общем, завтра забирайте вашего Илью. Врач уходит, и Антон бессильно валится обратно на стул. — Порядок? — спрашивает Арсений. — Завтра выпишут, — отвечает он и оглядывается. — А где Эд? — Ушел. Поехали домой отвезу. На улице Антон с тоской хлопает себя по карманам: сигареты остались в куртке. Арсений выходит следом и молча протягивает ему пачку своего «Джарума». Они закуривают, и Антон впервые за вечер замечает, что дождь сменился крупными и влажными хлопьями снега. — Арс, — зовет он. — Снег. — Наблюдательный ты, Шастун, — Арсений посмеивается. — Похолодало немного. — Какой-то он мокрый. — Антон выходит из-под крыши и запрокидывает голову, подставляя снегу лицо. — Никакой разницы с дождем, получается. — Питер в ноябре, — усмехается Арсений. — До декабря теперь только такой. — А в декабре что? — А я тебе метеоролог? По-разному бывает. — Мне кажется, снег в начале ноября — это хороший знак. — Что сулит? — интересуется Арсений. — Снежный Новый год. — Антон возвращается под козырек. — Дай мне еще одну сигарету, эта намокла. До дома они едут под тихое радио и скрип дворников, смахивающих с лобового стекла мокрый снег. В теплой машине Антон чувствует себя ребенком, которого поздно ночью после долгого дня наконец-то везут домой: в салоне тепло и уютно, тихо бормочет радио, циферблат часов на руке Арсения поблескивает, отражая свет фонарей, густой снег размывает встречные огни — и волнение наконец-то отступает, возвращая умение радоваться обычным и неважным вещам, вот только Антон слишком устал, чтобы их замечать. — Спасибо, — говорит он, когда Арсений останавливается у его дома. — И прости, что ты вообще во все это ввязался. — Не за что, Шастун, — мягко отвечает Арсений, не отпуская руль. Антон смотрит на него — слишком молчаливо и долго, чтобы это осталось незамеченным, — и пытается в Арсении ухватить неуловимую перемену. Возможно, он тоже слишком устал, чтобы кого-то играть, или просто к Антону привык, а может быть, думает, что в машине темно, а значит, можно контролировать себя меньше, но Арсений, вот этот ночной, ноябрьский, в свете приборной панели и далекого фонаря на набережной, вдруг выглядит почти настоящим. Знакомым и будто разгаданным. Из-за этого Антону хочется сделать больше, чем сказать спасибо. Хочется то ли обнять, то ли пожать руку, то ли поцеловать. Особенно поцеловать. Но он просто выпутывается из оранжевой толстовки, еще раз прощается и выходит. Красный свет тормозных огней — и машина скрывается за изгибом реки.