Урод.

Этой ночью я впервые смог уснуть за долгое время. Я не видел снов. Я не вскакивал в холодном поту из-за кошмара. Я просто наконец-то поспал. Пусть и не долго, пусть и недостаточно. Изначально я не мог спать "дома" из-за вечных, нескончаемых скандалов пьяных в усмерть родителей. Нет, мне было откровенно наплевать на них, да и сейчас тоже. Единственное что беспокоило - моя младшая сестра. Я каждый раз успокаивал ее и когда отец избивал мать и когда та хваталась за нож. Эти двое могут делать все что захотят, но Карен — это мой смысл жизни. Пусть только их грязные руки потянутся к ней. Не посмотрю на то, что они мои родители. Непростительно раннее утро. Влажный, липкий, но свежий воздух, что прохладным шлейфом стекал из приоткрытого окна заставил меня проснуться. В комнате хозяйствовал запах мокрой травы, асфальта и холодного осеннего дождя. Он до сих пор капал по ту сторону окна, но уже не так сильно, как ночью. Из-за того, что эта прозрачная преграда между улицей и домом не была закрыта, на подоконнике образовались маленькие лужицы. Теперь-то в комнате отслеживалась жизнь. Пытаясь сбросить со своего лица остатки драгоценной дремоты рукой, я заметил, что щеки мокрые, а глаза красные, опухшие. Неужели снова плакал во сне? Это ужасная привычка делает из меня куда более жалкого человека. Грузный вздох сорвался с моих обветренных губ. Единственное, чему я рад, что этого позора не видит Баттерс. Я приподнялся на локтях, понимая, что все это время спал и лежал на его коленях. стало неловко и даже стыдно за это перед хозяином комнаты. Его безотказность его и погубит когда-нибудь. Баттерс уснул почти сидя. Он облокотился назад, подстелив себе под спину небольшую по размерам голубую подушку. Судя по всему, боялся разбудить меня. Я вздохнул, представив, как сложно заснуть в таком откровенно неудобном положении. — Отстой, — Неслышно прошелестел себе под нос и неловко почесал затылок. Затылок. Я провел пальцами по нему и посмотрел на Баттерса. Редкие блики встающего солнца с интересом просачивались в комнату через окно и тяжелые, налитые свинцом облака. Лучи света, рассеянные в мягкой дымке, придают небу необыкновенные люминесцентные, фосфоресцирующие оттенки. Это сияющий красный, покрытый тончайшей золотой пудрой солнечного сияния, нежно-оранжевый, переходящий в перламутровый розовый, и лимонно-жёлтый, какой-то особенно острый и пронзительный, свежий, точно аромат дождя… Я уже представил как будет приятно подставить лицо небу и просто стоять так некоторое время. Пока Баттерс спит, у меня появилась отличная возможность рассмотреть комнату получше. При свете дня она была все такой же чистой, даже чересчур. Все минималистично и строго. Однако из всего этого торжества сумасшедшего чистоплюйства выбивалось огромное вычурное зеркало в человеческий рост. Не мог подумать, что такие вещи вообще могут встречаться в комнате парня. Но в любом случае не мне его осуждать. Посмотрев в свое отражение, я лишь озадаченно надломил брови. Мои растрепанные волосы в небрежном беспорядке напоминали стог сена на какой-нибудь тихой полуразрушенной ферме с красным нелепым амбаром. А вот волосы у этого спящего парнишки, наоборот. Локоны мягко подсвечивались утренней зарей и солнечные зайчики запутались в слегка завивающихся от влаги кудрях. Даже зависть берет. И что такого он нашел во мне? Баттерс полная противоположность меня. Мы из разных миров, но несмотря на это он назвал меня другом. Друг. Это новое для меня слово осело на кончике языке и неприятно защекотало нёбо. Осадок оставался где-то в груди под треснувшими пыльными ребрами. Мне еще предстоит разобраться в своих собственных чувствах. Если бы кто-нибудь мне сказал о том, что в моей жизни появится такой человек, я бы откровенно посмеялся ему в лицо. Я не заслуживаю этого. Я не заслуживая счастья и доброты со стороны других людей. Грязный отброс, уличный ободранный кот. И пусть весь мир сгорит адским пламенем, но я буду настаивать на своем. К сожалению, мне нужно идти к себе "домой", чтобы перед школой проведать младшую сестру и проследить за тем, чтобы та хоть немного поела. Будить Баттерса было бы страшным преступлением, поэтому я принял решение по-тихому спуститься в ванну, забрать вещи из сушилки и пойти домой, оставив записку. Пока спускался по лестнице, молился, чтобы те не заскрипели. Странно, что и на перилах не было никакого намека на пыль, как и на рамках фотографий. Даже дом Баттерса просто зеркальна версия моего. Пусть от такого нездорового пристрастия к чистоте становится откровенно не по себе, но это в любом случае лучше развалин в которых мне приходиться жить. Благополучно добравшись до ванной комнаты, я быстро переоделся и попытался сложить одежду Баттерса аккуратно. Столкнувшись с неудачной попыткой, пришлось бросить гиблое дело. Вчерашний румянец на его щеках прошелся электрическим током по спине, и я поморщился. Надеюсь, это не то, о чем я подумал. Моя одежда пахла точно также, как футболка хозяина той комнаты. Сам того не осознавая, я уткнулся носом в рукава свитера прикрывая глаза светлыми ресницами. Аромат свободы и недоступного для меня счастья по-особенному согревал легкие. Было даже жалко надевать это на свое грязное тело. И грязное оно не от того, что я не так часто принимаю душ. Прошмыгнув к выходу, я начеркал на каком-то клочке бумаги записку и повесил на входную дверь. Буду молиться, чтобы Баттерс прочитал это раньше своих родителей. Как только я вышел на улицу, в лицо ударил ветер вперемешку с дождем. В ободранной куртке не так уж тепло. Я опустил голову, прикрыв воротником нос и щеки. Надел капюшон так, что было видно только мои глаза. Дорога из этого района в мой займет некоторое время. Как обычно бывает, машины начинают проезжать реже, а то и вовсе перестали. Небо не казалось уже таким красочным и манящим как несколько минут тому назад. Наоборот, все теперь такое серое, унылое и не обнадёживающее. Чтобы эта тоска не отравляла меня изнутри, я решил смотреть себе под ноги, время от время пиная носком кед маленькие камушки. Они забавно отскакивали в сторону, прячась от меня в траве. Наконец показался мой "дом". Я с неприкрытым отвращением посмотрел на него. По свету в окнах нельзя определить, есть ли кто дома, потому что у нас нет света. Стоя около двери, я также ничего не услышал: ни криков, ни бьющихся бутылок, ни захлебывающуюся в собственных слезах мать. Стало тревожно от такой тишины. Открыв дверь, я сразу направился в гостиную. Пусто. На диване нет пьяного в слюни отца и не воняет только что скуренной дешевой сигаретой. Нахмурившись, прошел дальше на кухню. За столом сидела моя младшая сестра и делала домашнее задание. Матери тут не оказалось. — Ты вернулся! — Она улыбнулась и отложила огрызок от карандаша в сторону. — Да, задержался немного, как ты? Где родители? — Я снял куртку, но не свитер. В "доме" довольно холодно и сыро. Нужно будет согреть комнату для Карен после школы, иначе простудится, а денег на лекарства нет. — Они в участке, мама отправила меня домой, чтобы глаза не мозолила, — Ответила она будничным тоном, покачивая ногой. — Одна шла домой? Вечером? — Во мне закипала злость на своих безалаберных глупых родителей. Просто два обиженных друг на друга ребенка. Если бы я только был старше и мог забрать Карен на попечительство себе... От мысли о том, что это они несут ответственность за нее меня бросает в дрожь. — Да, но дяденьки не подходили ко мне и не предлагали сладости, — Карен не видела ничего плохого в этом, но она и не представляла на сколько опасен мир. Особенно для нее. Уверен, некоторые сомневаются в том, что мы родственники из-за того, что такие разные. Она видит только хорошее и старается быть счастливой, отзывчивой и справедливой. Я, наоборот, готов умирать каждый день и недоверчив к чужим. Она замечательный ребенок и я действительно горжусь ей. — Кстати, ты голодна? Давай что-нибудь приготовлю для тебя? — Я уже закатал рукава и начал рыться в верхних полка навесного кухонного шкафа. Глаза мой сестры заблестели, и она активно закивала. — Обожаю, когда ты готовишь, — Она сидела за домашним заданием и слушала как я напеваю нелепую мелодию во время готовки. Похвастаться нечем и приходилось делать из того, что было. В доме зарабатываю в основном я и то таким ужасным способом. На работу детей моего возраста просто не берут, но через год я точно трудоустроюсь в какой-нибудь магазинчик. По "дому" загулял запах макарон с сыром. Довольно дешево и сытно. Пока готовил, время от времени заглядывал в лист с заданиями сестры. Ничего сложного, просто несколько примеров и задачка по математике. Карен хмурилась и кусала губы каждый раз, когда приходилось что-то умножать или делить. Я находил это забавным и помогал ей с этим. — Кенни, а мама с папой вернуться? — Конечно, они просто там заняты, но скоро придут домой, не волнуйся, — Ответил я, ставя тарелку рядом с сестрой. Она тут же убрала свои письменные принадлежности и дуя на макароны, принялась кушать. Как бы странно не прозвучало, но я их совсем не ждал и не скучал, но для Карен это важно. Я взглянул на время и вздохнул, нужно ее собрать в школу и проводить малышку до корпуса. Она и сама в силах дойти, но одному Богу известно, что с ней сделают хулиганы по пути в школу. Пусть характеры у нас разные, но внешне младшая сестра точная копия меня. Только ей подходили веснушки и цвет волос отливал перламутром. Глаза голубые-голубые, как два василька. — Когда вырасту, хочу быть как ты, — Сказала Карен, спрыгивая со стула и убирая за собой тарелку. — Почему? — Я уже доставал для нее одежду, пытаясь разгладить ее руками. Получалось довольно скверно, и я быстро прекратил попытки. — Ты добрый, большой и готовишь вкусные макароны с сыром, — Так просто и так наивно. По-детски наивно. — Ты будешь лучше меня, когда вырастишь, — Мягко улыбнулся ей и одев Карен, принялся заплетать ей две косички. Их, к слову, я плету отменно. Я хочу для нее только лучшее и буду бить морду каждому, кто посмеет обидеть мой смысл жизни. — А папа сказал, что я буду шлюхой как мама, — Задумчиво ответила она. Такое высказывание выбило землю из-под ног. Злость и горькая обида на собственно родителя пробирала до костей. Первый, кому я хотел бы набить морду - отец. — Он не прав и не говори так больше, это плохое слово. — Почему плохое? — Это слово нужно чтобы обижать слабых, а добрые люди не обижают других людей. Никогда. Карен почесала подбородок, вдумываясь в то, что я только что сказал. Концепция добра и зла для нее нечто размытое и она искренне не понимает, почему отец плохой человек и не заслуживает ни любви, ни сострадания. Рассказывать такие вещи ей рано и поэтому придумываю различные отмазки для его откровенно омерзительных поступков. Каждый раз противно от самого себя, когда пытаюсь оправдывать отца, но делать нечего. И так всеми силами собираю по крупицам хорошее детство для Карен.