55 минут лета

Если бы ей пришлось описать, что она почувствовала в тот момент, когда поняла, что он намеревается хоть что-то, да рассказать ей, она бы сказала что-нибудь вроде "как будто я могла осветить черную комнату маленькой свечой". - Ты знаешь, кто я? Единственное, что она не знала сейчас, так это то, как ответить на этот вопрос. Что-то внутри нее брыкалось и царапалось при мысли о том, что он узнает правду. Конечно, если еще не знает. Бывают моменты, когда ты должен обнаружить в себе актерский талант. Хотя бы на минуту. Она изобразила извиняющуюся растерянность так правдоподобно, как смогла. - Вы так быстро появлялись и исчезали, что я не успела даже спросить. - Вилле Вало, - это было произнесено с небольшим наклоном головы в ее сторону и очень внимательным взглядом. Прямо в глаза, черт возьми. Она должна была продолжать держать свою маленькую сценку. - Валери. - Валери... - казалось, на его лице промелькнула тень легкой улыбки, а перед этим взгляд скользнул куда-то в сторону, но она не успела уловить, куда именно. И это был первый раз, когда он произнес ее имя. Потом, ночью, придя домой, она подумает, что это еще одна невероятная вещь. - Я пишу песни, - он не разрывал зрительного контакта с ней, и хотя это заставило бы паниковать другую на ее месте, она умела выдерживать взгляды. - Довольно давно. Они о любви, - он смотрел на нее еще некоторое время, и, словно решив бросить это дело, отвел взгляд и опустил руку в карман пальто, доставая сигареты. - Они о чувствах, довольно сильных. О том, как можно страдать из-за любви и на что можно ради нее пойти. О том, как она разрушительна и созидательна одновременно. Они о женщине. К женщине. На секунду он замолкает чтобы закурить, и, сделав затяжку и едва полностью выпустив дым из легких, продолжает: - Годами мне казалось, что я знаю, что делаю, - еще затяжка, во время которой он принимает более расслабленную позу. И все же его задумчивый взгляд, устремленный вновь сквозь пространство, дает понять, что внутри снова мелькают десятки мыслей. - Если у меня была женщина, я думал, что мои песни обращены к ней. Если я был свободен, то они были обращены к женской сущности как таковой. Или можно было рассчитывать на то, что это - предвестники образа кого-то, кого я встречу в будущем. Это был некий контроль над ситуацией, которым я, как мне казалось, обладал. Это было загадкой, ответ на которую виделся мне где-то там, за поворотом. Раз я могу об этом писать, я должен буду это почувствовать на себе, верно? Раз я могу об этом писать, это должно быть о ком-то? Мое ярко выстроенное виденье должно материализоваться, ведь так? Однако за поворотом был только следующий поворот. И следующий. Валери молчала, смотря на него, и ее брови были чуть нахмурены, хотя бы оттого, что она одновременно боялась прослушать что-то важное и не вновь не могла осознать, что это именно она сейчас сидит напротив него и именно ей он рассказывает что-то. - С каждым новым поворотом этот контроль ускользал из моих рук. Я понимал, что ни одна из тех, с кем я был, не связана с этими текстами. Ни одна. В меня начало закрадываться холодящее чувство того, что я ошибался, думая, что смогу найти кого-то, кто стал бы завершающим звеном в этой картине. Он остановил свой рассказ, оглядывая стол и прилежащие полки. Как быстро сообразила Валери, в поисках чего-то для роли пепельницы. Она не слишком послушными руками достала керамический стакан из стола, которым пользовалась, изредка рисуя эскизы красками в салоне. - Мои песни жадно требовали пристанища. Быть кому-то адресованными. До сих пор требуют. В каждой из них воспевается образ, и они, словно неупокоенные призраки, ищут его. Этот образ... Этот демон, - на этом моменте он сжал зубы, словно выплюнув эти слова, и на его лице было видны злость, смешанная с каким-то отчаяньем, отчего Валери поежилась. Стоит сказать, она и так сидела в мурашках, бегающих холодной волной по спине. - Это и есть мой демон. Мешающий мне жить. Каково это - когда ты не получаешь то, о чем так много знаешь? Каково это - когда у тебя этого никогда не было? Я знаю. Мой демон шепчет мне на ухо то, как можно любить. Как можно всем существом хотеть раствориться в одном единственном создании. И его речь сладко и красиво льется, а затем так же тихо и ласково говорит о том, что у меня этого нет. Пой об этом. Пиши об этом. Но ты можешь только представлять. С алкоголем и наркотиками его голос ощущается лишь чаще. Вало делает глубокую затяжку, чуть наклоняясь вперед и легко убирая с лица несколько прядей. Знаете, при сильном эмоциональном напряжении многие люди так или иначе чувствуют потребность прикоснуться к своему лицу? Это выглядело именно так. - Он красивый. Прекрасный. Но холодный, и голос его холодный, звенящий. Будь у него зрачки, его лицо, быть может, выражало бы что-то снисходительное. Но у него черные глаза без зрачков и крылья с острыми перьями. Худые плечи и четкие ключицы. Он - то, что не дает жить без мыслей о недоступности для меня чего-то важного. То, что заставляет смотреть на других, кому повезло больше, и не дает отвести взгляд. Смотреть и знать, что это не со мной. То, что со своим спокойным лицом требует новых песен, зная, что они будут как и те, призраками, следующими за мной и требующими завершения. Завершения, которого никогда не будет. Этот демон со мной до конца. Теперь ты представила?