Once upon a Dreams & Memories

      Хауди Пиллар прекрасно знал, что и когда ему делать.       День вечно занятой гусеницы начинался с простых бытовых вещей: подъем, зарядка, плотный завтрак и магазин. Своему детищу Пиллар посвящал все свое время. Ему доставляло удовольствие расставлять товары по своим местам, проводить учет имеющегося и составлять новый список необходимого к закупке. Получать поставки, конечно, было непросто: все эти тяжелые коробки, которые приходилось таскать от почты до магазина порой весели не мало, но тут на помощь приходил Эдди, помогая передвигать подобные тяжести собственными руками или при помощи тележки.       В обычных буднях продавца немного удручал внезапный беспорядок, ибо он легко образовывался из-за шубутных или неумышленно неловких покупателей. Салли, Поппи и Эдди постоянно сталкивались с полками или лотками, роняя или рассыпая их содержимое, Барнаби мог увлечься жонглированием на потеху самому владельцу и их друзьям, выронив в последствии импровизированные снаряды, а также Джули оставляла за собой блестки и лепестки цветов на всех поверхностях. В непогожие дни ко всему этому прибавлялась дорожная грязь и темные лужи, от чего Хауди не любил дожди и снег, но исключительно в те моменты, когда находился на работе.       Даже невзирая на то, что его магазин был единственным в округе и являлся источником вещей первой необходимости для всех обитателей соседства, Хауди не забывал высматривать в каталогах что-нибудь новенькое, дабы порадовать постоянных покупателей. Ему нравилось видеть изумление и восторг на лицах друзей от того или иного предмета, о котором они давно мечтали или хотели. А уж отдавать эти вещи в протянутые в тихом вожделении руки было абсолютно бесценно. Своеобразная миссия - нести такую повседневную радость в жизни других - заставляла Пиллара вставать по утрам и начинать день, невзирая на нередкую спутницу локальных магазинчиков в обособленных местах. Скука была нечастой гостьей, но периодически мелькала в сознании, особенно когда за стенами шумели веселые соседи, занятые каким-то действием, а ему приходилось оставаться внутри. Однако вопреки правилам Хауди умел менять приоритеты и оставлял работу, присоединяясь к общему веселью, ведь никто кроме него самого не упрекнет его за отсутствие на рабочем месте.       Цены, как считал единственный предприниматель на всю округу, были у него весьма невысокими, поэтому ни у кого не было проблем с этим, за некоторым исключением. Самыми проблемными в этом плане были Фрэнк, Поппи и Уолли. И если первый с боем откупался интересными научными фактами и новостями из области лепидоптерологии, а вторая расплачивалась вышивкой и добрыми сказками, то вот у Уолли с оплатой дела обстояли чуть хуже. Обычно он приходил в чей-то компании, чаще всего вместе с Барнаби, который и оплачивал скромные покупки художника своими шутками, но не редко наглая креветка, как в шутку прозвал художника Хауди, брал вещи «в долг», возвращая большими и красочными картинами местных пейзажей в конце каждого месяца. Именно поэтому Пиллар хоть и возмущался, гоняя парня метлой от лотка с яблоками, но это было напускным и ради смеха, который каждый раз рвался из груди гусеницы при виде хитрой моськи Уолли, считающего, что его маленькая шалость удалась. Вообще видеть парня в подобном амплуа мелкого хулигана мог только Хауди, что еще больше подкупало своей редкостью и душевной ценностью.       Когда дело касалось именно друзей Хауди, то он быстро мог выбросить из головы заранее приготовленный план и действовать по ситуации. Даже если он к ней совершенно не готов.       В тот день погода не заладилась с самого утра. Сразу же после подъема Хауди услышал далекую вибрацию приближающегося урагана и как порывистый ветер хладнокровно трясет осеннюю листву на деревьях, пригибая кусты и траву к самой земле. Воочию увидев приближающиеся темные тучи, Пиллар поспешил занести новые доставки внутрь. Холодный ветер ловко пробирался под накинутую перед выходом куртку и неприятно скользил по телу, вызывая табуны мурашек, от чего легкий пушок Хауди заметно вздыбился. Опыт подсказывал, что в дождь к нему вряд ли кто-то придёт, ибо пробираться сквозь шквальный ветер будет неразумно, от этого буйства природы не укрыться под зонтом или дождевиком. Поэтому он неторопливо принялся за привычную утреннюю уборку, совмещая ее с расставлением новых продуктов на свои законные места. Себе в сопровождение продавец включил радио, которое нередко скрашивало его временное одиночество негромкими песнями.       Ловко орудуя тряпкой и насвистывая в такт звучавшим мелодиям, Хауди прислушивался к природе за окном, отчетливо слыша, как по крыше начинают отбивать свой неуловимый ритм первые капли дождя. Весьма быстро легкая морось сменилась непроглядной стеной воды. Молния прорезала небеса причудливыми зигзагами, буквально расползаясь по всей зоне видимости. Весьма ощутимая дрожь от громовых раскатов заставила Хауди напрячься в беспокойстве. Он не боялся грозы, однако побаивался того, что молния может ударить в какое-нибудь дерево, тем самым поджигая его, однако сила дождя помогала успокоиться надеждой, что внезапное возгорание потушится от такого интенсивного полива.       Размышления на тему вещей необходимых для возможного тушения пожара внезапно прервал звук дверного колокольчика, испугавший не ожидающего посетителей продавца. Улыбка тронула губы гусеницы. Несмотря на бурю, он был рад любому из своих друзей и готов помочь им с любой проблемой. Мгновенно обернувшись Пиллар приготовился поприветствовать посетителя, но слова неожиданно застряли где-то в груди, в которой стремительно расцветало беспокойство.       Хауди едва удержал на лице привычную улыбку, сжав пальцы одной из пар рук в кулаки за спиной, а вторая до боли сжимала стойку с кассой. Он не видел пришедшего добрые полторы недели, постоянно спрашивая друзей о нем и его здоровье, но даже Барнаби не мог точно сказать, что случилось, расстроено пуская цветные колечки из любимой трубки. А теперь, потеряшка стоял на пороге его магазина, тяжело дыша от бега. С него тонкими ручейками текла дождевая вода, а грязь, прилипшая к ботинкам, неприятно хлюпала по недавно вымытому полу.       На цепкий взгляд Хауди, Дарлинг выглядел откровенно плохо. У продавца возникла мысль, что тот не спал минимум неделю. Лицо было бледным и изнеможённым, под глазами отчетливо виднелись темные круги, придавая узким зрачкам покрасневших черных глаз толику сумасшествия. Привычные кардиганы и радужные штаны испарились в неизвестном направлении, вместо них на художнике был прилипший к телу серый свитер и темно-синие брюки. Промокшие волосы были собраны в небрежный пучок, из которого торчала кисточка и карандаш, все еще удерживающие копну синих волос от трагического падения вниз. Уолли вечно терял кисти и карандаши, в запале творчества втыкая их в пышный помпадур или пряча по карманам. Закономерно из обоих мест предметы терялись достаточно быстро и парню приходилось вновь их покупать. Как и прочие художественные вещи, закупавшиеся в большинстве своем именно для Дарлинга.       Больше Пиллара смутило поведение Уолли. Он жадно и с какой-то немой печалью смотрел на него во все широко раскрытые глаза, будто бы очень давно его не видел и ужасно соскучился. Растерянная и немного испуганная мимика, руки отчаянно комкали край свитера и оттягивали рукава, плечи подрагивали от холода. Художник топтался на пороге в нерешительности, все еще не отходя от двери, словно намеревался сбежать при первой же возможности. А этого Хауди допустить не мог.       Недолго думая, гусеница покинул стойку и стремительно приблизился к дрожащей маленькой фигуре соседа. Скинув с плеч куртку Хауди закутал нерадивую креветку в нее, меж тем обхватывая того всеми руками и, словно тот ничего не весил, перенес на высокий стул возле кассы. Еще одним неприятным открытием стал тот факт, что Дарлинг действительно показался гусенице невесомым и до безобразия щуплым. Он вообще не почувствовал какого-либо затруднения во внезапной транспортировке друга в другое место.       — Ой, Хауди, не стоит! — внезапно вскинулся Уолли, пытаясь выпутаться из чужой одежды, пока его принудительно и быстро несли подальше от двери.       — Не спорь, — строго оборвал попытки отказаться от помощи Пиллар, аккуратно опуская художника на стул. — Ты весь промок, дрожишь как осиновый лист и явно не здоров. Это самое малое что я могу сделать сейчас для тебя.       Почувствовав под собой опору Уолли неловко поерзал, усаживаясь удобнее, при этом старательно пытаясь поджать под себя ноги, чтобы с них не так сильно капала грязь. Правда помогало это слабо. Пиллар же взял брошенную ранее тряпку и принялся счищать комья земли с подошв, игнорируя писк Уолли.       — Хауди! Ну в самом деле! Зачем такие сложности?       — Мой магазин, мои правила, — невозмутимо парировал Хауди. — К тому же, тебе ли не знать, как мне не нравится грязь в помещении.       — Оставил бы меня тогда у входа, — негромко пробурчал синеволосы, прервав тихое высказывание чихом.       — Ага, чтобы ты точно заболел, — легко рассмеялся продавец, которого рассмешил этот внезапный чих, похожий на мяуканье. — Сейчас еще чай тебе сделаю.       — Со мной все хорошо, — Уолли остановил резвого владельца магазина от новых идей, несильно схватив его за рукав. — Совсем немного промок.       — Уолли, с тебя течет! На тебе даже твоего дождевика нет!       — Просто не рассчитывал попасть под этот ураган, — безразлично пожал плечами Уолли.       — Надеялся быстренько добежать и вернуться назад? — скептично поднял бровь Хауди.       — Почти, — виновато опустил глаза художник.       На короткий миг диалог прервался, окуная этих двоих в напряженную задумчивую тишину, которую на фоне разбавлял гром, шум дождя и все еще поющее радио.       — Ты мог позвонить, — произнес Хауди то, что вертелось у него в голове с момента внезапного появления Дарлинга на пороге его магазина. — Я бы принес все что тебе нужно.       — Я не подумал об этом, — не поднимая головы отозвался Уолли.       Пиллар тяжело вздохнул, не зная до конца как правильно ему поступить. С одной стороны он был расстроен тем, что его помощь сейчас достаточна скудна, с другой стороны было отрадно увидеть друга спустя столько времени. И пускай прошло всего лишь десять дней, Хауди улавливал общее настроение своих соседей, которые не понимали и волновались из-за такой внезапной пропажи всеобщего любимца и друга. Всех напугала эта тишина и отстраненность, взявшаяся из ниоткуда. Никто не мог вспомнить какого-либо конфликта или обид, которые могли привести к подобному дистанцированию. Однако, Хауди сейчас внимательно рассматривал Уолли, и ему не нравилось буквально все что он видел. Уставший, замерзший, отчего-то напуганный и дерганный. Продавец чувствовал как дрожат руки, что отчаянно цеплялись за его одежду, не давая уйти за чаем.       — Уолли, — мягко высвободился Хауди, опускаясь на колени рядом с художником. — Что случилось?       — Ничего. Все в порядке, — резко выпалил тот, кутаясь в куртку и пряча в темноте ткани блестящие глаза.       — Знаешь, креветка, врать не хорошо, — поджимая в расстройстве губы, немного резко высказался продавец, но увидев, как сжался на стуле Уолли, поспешил исправить ситуацию. — Ладно, если не хочешь говорить, то давай я хотя бы помогу тебе с покупками. Что тебе нужно?       — У меня еда кончилась, — оживился Уолли, наконец встретившись взглядом с другом. — И кофе. И лак для волос. И холсты. И карандаши все изломались. И, возможно, мне потребуется новый мольберт.       — Мольберт? — удивился Пиллар, пытаясь вспомнить, когда в последний раз у него покупали мольберт. — А что случилось с предыдущим? Ты же очень аккуратно с ним всегда обращался.       — Он сломался, — вновь спрятался под куртку Дарлинг.       От продавца с самого начала не укрылись попытки спрятать руки в рукавах свитера или за спиной. Он лишь мельком заметил что-то красное на них и едва заметную визуальную дрожь. Про то как художник морщился при каждом вынужденном сжимании пальцев, в попытках укутаться поплотнее, и говорить было нечего, только слепой бы не заметил.       — Покажи, — требовательно протянул одну из четырех ладоней Хауди, но, не увидев ответа, положил оставшиеся ладони на плечи парня, чуть сдавив их. — Уолли, покажи руки.       Долгую минуту ничего не происходило, лишь Хауди испытывающее смотрел как из темноты на него в ответ смотрят широко раскрытые глаза, в которых нервно пульсировали черные зрачки. Нехотя Уолли все же сдался под тяжелым и упертым взглядом друга, протягивая руки и давая гусенице на них полный обзор.       Маленькие ладошки были покрыты ссадинами и царапинами, кое-где были небольшие занозы, но неприятным зрелищем были ногти, местами обломанные или выдранные с корнем, под которыми уже чернела кровь. У Хауди появилась запальчивая мысль, что Дарлинг что-то отчаянно скреб, а до этого сбивал костяшки о деревянную поверхность. Повреждения не вязались у продавца с обычным поведением Уолли, ему всегда казалось, что для художника руки очень важны и их нужно беречь, но видеть обратное утверждение своим представлениям было не приятно. Сердце сжималось от подобного вида, и спокойствия не прибавляли грустные глаза робко подсматривающие за ним из-под темноты куртки.       — Сиди здесь, — отпустив чужие ладони, Хауди резко выпрямился и зашагал в подсобку, на пол пути замерев и обернувшись. — И не дай бог ты надумаешь улизнуть, я догоню и натравлю на тебя Поппи.       Не дожидаясь ответа, Пиллар отправился на склад. Найдя в нем медикаменты, он набрал в руки все необходимое и вернулся к своему внезапному клиенту. Уолли же наблюдал за непогодой за окном, вздрагивая от доносившегося раската грома вдалеке. Гусеница обрабатывал руки с трепетной осторожностью. Видеть маленькие ладошки и пальцы, которые всегда дарили столько приятного и теплого, перебинтованными и ощущать их холод было грустно. Сердце все еще болезненно сжималось от каждого вздрагивания Уолли будь то гроза или же антисептик.       За время всего процесса оказания скорой помощи Хауди ни единожды слушал звуки умирающего тюленя, доносящиеся от Уолли. Точнее от его пустого желудка, ибо темные глаза бегали по полками с едой стоящие позади продавца. Уолли вообще был малоежкой, кушая мало и редко, пожалуй, никто не видел его голодным до такой степени что даже живот начинал разговаривать с окружающим миром, требуя питания.       Неприятные догадки стали закрадываться в голову. Получалось что Уолли не ел уже продолжительное время, при этом не покидал дома чтобы пополнить запасы и почему-то сделал это именно сейчас. Но почему? Что ему мешало прийти раньше? Или позвонить? Или открыть дверь, когда друзья по очереди стучались в дом? Он так заработался что не чувствовал голода? Или он отказывался от еды специально?       Задумавшись ноги Хауди стремительно понесли его в сторону подсобки, а оттуда к его домашней кухне. Он быстро сделал небольшой для него самого бутерброд, параллельно с этим опустошая чайник и заваривая чай. Возвращаясь в магазин со всей этой тарой из тарелки и чашки, Хауди невольно замер в проходе, спрятавшись за углом в тени.       Он догадывался что Уолли не удержится и стащит несколько яблок, но, чтобы он настолько оголодал, чтобы судорожно заталкивать в рот куски, которые не успевал проглотить, Пиллар не смог представить даже в самых бредовых фантазиях. Художник ел жадно, порывисто, при этом глотая слезы и утирая их рукавом свитера. Словно боялся, словно торопился. И ел он не яблоки, на них Дарлинг даже не смотрел, хотя это его любимое лакомство, без которого день прожит зря. Он вцепился бинтованными пальцами в обычный белый хлеб, уже прикончив его половину.       — Уолли, — не выдержав этой гротескной и душераздирающей сцены, подал голос Хауди.       Ему хотелось прекратить эту сцену, не потому что она была жалкой или отвратительной, а потому что душа болела и слезы наворачивались на глаза.       — Прости! Я заплачу! — подавившись и стараясь откашляться принялся оправдываться Уолли, откладывая злосчастный хлеб обратно на полку. — Я просто не смог удержаться!       — Уолли, все нормально, — попытался успокоить занервничавшего парня Хауди, на что получил отчаянное мотание головой и тяжелое дыхание подбирающейся истерики.       — Нет, нет, нет! Я… я-я-я, — он судорожно принялся шарить по карманам будто что-то ища. — У меня есть оплата! Я могу…       Но как только руки вытащили смокшийся ком бумаги, по которому растекались краски образуя неясную радужную мешанину, Уолли пораженно смолк. Сколько отчаянья в этот момент было на его лице было невозможно передать словами.       — Я специально нарисовал, чтобы расплатиться, — печально прошептал художник, из дрожащих рук выскользнул скомканный шарик, с громким влажным звуком падая на пол. — Прости, Хауди! Прости, прости, прости!       И тут в Уолли что-то надломилось. Он до этого стоически держался, но эта ситуация добила его истощённый рассудок. Дарлинг заплакал. Горько так, навзрыд, будто эти треклятые рисунки были всем в его жизни и теперь они были безвозвратно утеряны. Руки то и дело пытались остановить слезы, растирая влагу по щекам, но это не помогало.       Хауди тяжело вздохнул, оставил принесенное на стойке и опустился на колени, чтобы крепко обнять Дарлинга, прижимая к своей груди. Тот не стал вырываться, наоборот, вцепился в него как утопающий за спасательный круг, утыкаясь в сгиб шеи и отчаянно пытаясь успокоиться. А слезы все текли и текли, волосы давно разметались во все стороны, смешными кольцами обрамляя уставшее лицо. Кто-то как-то сказал, что Уолли не умеет обниматься, но это явно сказал кто-то не знакомый с ним, ибо Хауди чувствовал этот неистовый отклик и у него рвалось сердце от подобного.       Ему прежде не доводилось видеть слез художника, Пиллар вообще никогда не видел ничего кроме вежливого интереса и добродушной улыбки на его лице. Никогда раньше он не был настолько близок с ним, чтобы ему доверили подобные чувства. Из-за этого он немного завидовал Барнаби, однако сейчас все это не имело смысла, ведь для продавца сейчас было важно успокоить друга.       Уолли плакал до тех пор, пока за окном не утихла гроза, оставляя после себя промозглый ветер и дождь. Хауди держал его в своих руках, будто так и должно было быть, даря весь уют и тепло, на которое был способен. Более-менее успокоившись, в Уолли был влит чай и скормлен бутерброд, после которого парень немного да ожил, с краснеющими щеками осознав, что его держат словно ребенка, тесно прижимая к груди.       Нехотя выпутавшись из двух пар рук Дарлинг попросил дать ему покупки в долг, до следующего раза. Естественно, Хауди согласился и пока самостоятельно собирал все необходимое, услышал тихую просьбу.       — Пожалуйста, не рассказывай никому про сегодня.       — Уолли… — начал было Пиллар, но его прервали.       — Пожалуйста! Я очень-очень-очень прошу тебя, — быстро тараторил Уолли, в молящем жесте сложив ладони. — Просто не рассказывай.       — Почему? Уолли, объясни мне почему? — раздражение и не понимание нахлынули стремительно, вынуждая гусеницу помассировать переносицу.       — Не надо никому знать. Вообще никому.       — Вопрос остался тем же.       — Это все не важно! — впервые улыбка выглядела настолько не уместно на лице Дарлинга, что казалась Хауди изломленной трещиной на зеркале. — Сосед, это все мои глупости! Глупый маленький Уолли сам виноват! Мои проблемы сплошная чепуха! Из-за них не стоит даже расстраиваться! Ха-ха-ха!       — Я не считаю тебя глупым, — спокойно отозвался продавец, закончив со сбором пакета провизии и плотно сгибая края бумаги. — Тем более твои чувства, которые уже давным-давно далеки от веселых.       — Не правда! Я просто…       — Почему ты не покидал своего дома все эти десять дней? — теперь настал черед Хауди прерывать неуместные попытки сохранить случившийся срыв в секрете от остальных друзей.       — Я работал, — выдохнул чуть менее уверено, чем нужно Уолли. — Вдохновение.       — Допустим, — сложив руки на груди, кивнул Хауди. — Но, Уолли, ты даже трубки не брал.       — А ты звонил? — удивление было искренним, ибо сквозившее в глазах непонимание и попытки вспомнить прошедшие дни явно встревожили художника.       — Все звонили и я в том числе.       — Я не слышал. Мне жаль.       — Мы стучали в дверь, и ты не отвечал.       — Наверное я спал.       — Днем? — скептично выгнул бровь продавец.       — Да. Прости, — и снова Дарлинг виновато смотрел сквозь массивную фигуру Хауди, чем еще сильнее раздосадовал и расстроил продавца.       — Уолли, довольно! Почему… ты нам не доверяешь? Мне не доверяешь… — в груди зрела обида, подпитываемая непониманием происходящего. — Я чем-то тебя обидел? Или обманул? Сделал что-то не так?       — Нет! Нет, нет, нет! — вновь сбился на быструю речь Дарлинг, спешно подходя к другу и беря одну из ладоней в свои руки. — Ты тут абсолютно не причем! Это все моя вина и ничья больше!       — Тогда что случилось?       — Я хотел подумать. Побыть один. Поработать в тишине. Иногда мне это… нужно.       Хауди не поверил в эти слова, хотя давно уже понял, что по поводу всего что касалось личной жизни Уолли врал. Всегда и всем. Честно и стоически заглядывая в глаза и не отводя упрямого тяжелого взгляда. Как сейчас.       — А твои руки? Что случилось?       — Я расстроился из-за неудачной картины. Заживет, рано или поздно. Ерунда!       — У тебя половины ногтей нет! Это не ерунда! — Хауди попытался вырвать ладонь чтобы она вместе с другими тремя взметнулась в негодовании вверх, но Уолли не отпустил и держал достаточно крепко.       — Хауди, — впервые за все это время Уолли улыбнулся ему ярко и солнечно, так привычно, словно случившегося не было совсем. — Мне уже не больно. Все хорошо.       В это гусеница мог поверить, чувствуя отогревшуюся ладошку в своей, робко сжимающей пальцы. Обида отпустила Хауди, правда грусть никуда не делась.       — Хорошо. Я буду молчать, — кто бы знал как тяжело стало от этих слов, но в тоже время гусеница понимал, что это не его тайна и ему сегодня просто повезло стать ее свидетелем.       — Спасибо большое, сосед.       Заметив, что друг больше не злится и заметно успокоился, Уолли медленно отстранился, прытко подхватил покупки и направился к выходу. На нем все еще было куртка Хауди, которая отлично прятала его от не прекращающегося дождя. Пиллар запальчиво окликнул художника, дергаясь вслед за ним.       — Уолли.       — Да, сосед?       Что-то неуловимо поменялось. Исчез тот уставший и расстроенный Уолли, а вместо него у двери магазина стоял привычный, вечно улыбающийся и смотрящий из-под полуприкрытых век Уолли. Хауди не мог понять, что случилось и почему от него снова спрятали настоящие эмоции.       — Если тебя что-то беспокоит, мои двери всегда открыты, — понимая, что не успеет остановить Дарлинга, негромко уверил его Хауди в своей поддержке.       — Я знаю, — мелькнула правдивая приятная улыбка, а глаза тепло зажмурились, словно Уолли кот, объевшийся сметаны. — Спасибо, Хауди. За все. Ты замечательный друг.       — Рад это слышать. Ты же больше не пропадешь вот так внезапно?       — Нет, сосед. Постараюсь чтобы подобное не повторилось.       Стоило Пиллару моргнуть и магазин был уже пуст, и через окна был заметен быстро удаляющийся маленький силуэт, бегущий сквозь дождь.       Хауди знал каким-то шестым чувством, что Уолли так и не придет к нему за помощью и что снова будет пропадать на несколько недель за тяжелой желтой дверью живого дома. И никто не будет знать причины кроме самого художника…