Мемуары музейных волонтёров, исправленные и дополненные, с комментариями

Музей снова был пуст, как Ад по Шекспиру: все готовились слететься на матч. Туристы, конечно – не работники музея и не волонтёры. Кассирша с охранником и гардеробщицей увлечённо обсуждали возможных победителей. Ни Милену, ни Яна, ни Виталя на стадион не тянуло. Они бы даже и не знали, кто играет, если бы за дверями музея не маячили бразильские флаги и мексиканские сомбреро. Виталь вообще пришёл не в свою смену – «Чтоб вам не обидно было скучать без меня». До обеда скучали вместе. Когда все проголодались, парни отпустили Милену поесть первой – сами остались в холле ждать чуда. Чуда не случилось, и после Милены Ян и Виталь тоже ушли обедать. И тут в пустой музей явился некто. Лет сорока с хвостиком, высокий, но сутулый, сухопарый, в широченных белых брюках и рубашке в вангоговских подсолнухах. Со впалыми щеками и длинным крючковатым носом, на котором поблёскивали прямоугольные очки в проволочной оправе. С плотно сжатыми тонкими губами. С ранней сединой в зачёсанных назад волосах. С пронизывающим взглядом серых глаз, которыми он вперился в Милену, прежде чем требовательно гаркнуть: – Гутен таг! Голос у него был боцманский – в самый раз в шторм командовать на палубе. Или говорить по-немецки. Сглотнув, Милена повторила приветствие и добавила: – Шпрехен дойч нихт. Ду ю спик инглиш? Дальнейший разговор шёл по-английски, чем немец явно был разочарован. Он выпытывал у Милены всю информацию обо всех экспозициях, глядя на неё так, будто вопросы были с подвохом и Милена должна была вот-вот завалить экзамен. Убив двадцать минут и миллиард нервных клеток уже на кассе, Милена малодушно собиралась отсидеться внизу, не предлагая этому немцу бесплатных экскурсий. Но что-то пошло не так. Спустя ещё несколько вопросов с развёрнутыми ответами, Милена обнаружила себя уже в зале русского искусства XVIII века на втором этаже. Теперь отступать было поздно. Экскурсия получалась забавная: сначала Милена выдавала всё, что помнила о городе, музее, экспонатах и исторических событиях, а потом немец добавлял от себя – и едва ли не больше. По-английски он говорил превосходно, но делал скидку на очевидный непрофессионализм своего гида и разжёвывал всё простыми словами. Милена не понимала, как ей себя чувствовать: быть благодарной за ликбез или злиться на собственную несостоятельность как экскурсовода. Когда перешли к русскому авангарду, она сдалась: застенчиво поглаживая рельефных «Волов» Бурлюка, Милена призналась, что знает об этом направлении только необходимый минимум и вообще не очень-то понимает, в чём суть всех этих абстракций. Изломанные мефистофелевские брови немца – или уже Немца – взлетели в гневном изумлении, даже очки как будто подпрыгнули на носу, блеснув линзами с желтоватым отливом. – Неужели в вас совсем нет огня революции?! – вопросил Немец таким тоном, что Милене тут же захотелось схватить алое знамя и залезть на баррикаду. – А ведь вы именно в том возрасте, когда подобает отвергать всё старьё, навязанное прошлыми поколениями, и творить новое, дикое и необузданное, непознанное, доступное только сердцу и незамутнённому взгляду, не втиснутому в рамки академизма! Каким-то чудом Милена поняла эту тираду, но дальнейшая речь ускользнула от её сознания. В лёгком тумане, как после пары бокалов шампанского, Милена потирала пальцами кончик рога ближайшего вола и следила за асимметрично-подвижными бровями Немца. Левая была заметно живее правой, но правая хмурилась так грозно, что Милене хотелось извиниться за своё невежество не только перед Немцем, но и лично перед этой бровью. Незаметно Немец перешёл от распекания Милены к лекции – и сам повёл своего гида через пёструю анфиладу залов, размашисто указывая на картины и перекрикивая скрип паркета. Милена пришла в себя уже внизу, когда Немец откланялся, написав нечитаемый отзыв и скупо похвалив её за смелость. На слабых ногах Милена подошла к диванчику и опустилась на него между Яном и Виталем. Парни тоже выглядели слегка пришибленными. – Меня контузило, – призналась она. – И громкостью, и всем. Он был слегка… криповый. – Неудивительно, – пробормотал Виталь, не отводя задумчивого взгляда от двери. – Что, его аура и на вас распространяется? – Как бы тебе сказать, – начал Ян и какое-то время молчал. – Это наш Главный Немец. Его аура распространяется на всех. – В смысле?.. – Я его обожаю, – вдруг объявил Виталь. – Не уверен, что он оценит твои подкаты, – предупредил его Ян. – Я всё ещё не понимаю, что происходит, – вмешалась Милена, уже повышая голос. Виталь наконец посмотрел на неё. – А что тут понимать? Осознание медленно опускалось на Милену – как лёгкий шарфик, унесённый ветром с бельевой верёвки. – Погодите. Стоп. Это что – ваш препод? – уточнила она, всё ещё не до конца веря происходящему. Парни синхронно кивнули. – И он русский? – Ага, – подтвердил Ян. – Хотя он как-то упоминал польско-еврейские корни, но это уже детали. В глазах Виталя сияло восхищение: – Главный – мужик с юмором, вот он и решил приколоться, выдать себя за реального немца. А ты купилась. – Ну уж извините, что я не лингвопрофи, реального немца от нереального не отличаю! – раздражённо фыркнула Милена, скрестив руки на груди. – Не переживай, мы бы тоже не отличили, если бы не знали наверняка, – утешил её Ян. Очень хотелось беситься, но на это уже не было сил.

***

Виталь: Кстати, он тебя помнит Милена: ШТО Милена: КАК Милена: ЗОЧЕМ Виталь: Недавно говорили про музей и волонтёрство. Он спрашивал, как там «тот рыженький пугливый падаван» Виталь: Прониклась ли ты авангардом Виталь: И учишь ли немецкий Милена: Упаси боже Виталь: Правильный ответ Виталь: Только ему так не говори Виталь: Обидится Милена: Свят-свят Милена: Нафиг мне его немецкий Виталь: Главный любит только тех, кто учит его любимый язык Милена: Хм Милена: Дай угадаю Милена: Ты теперь тоже учишь немецкий Виталь: Я воздержусь от ответа.

***

– Вообще-то Главный – отличный мужик, – миролюбиво заметил Ян, зарисовывая грозный крючконосый профиль. – Громкий, конечно, и жути нагнать любит, и на экзаменах валит всех без разбору, но в душе нежный и трепетный. Стихи обожает, особенно испанские. Ну и французские тоже. И нас к тому же приучает. – А почитай мне стихи! Ян посмотрел на Милену очень странным взглядом. Потом отложил блокнот и, откашлявшись, прочитал небольшое стихотворение на испанском. Милена ничего не поняла, кроме того, что испанский в исполнении Яна… будоражит. И попросила перевести. Многозначительно подмигнув, Ян негромко продекламировал:

Друг-дружок, Оставь меня: Много дыма без огня. Как ни лови ты случай, Запру я дверь на ключик Посеребрённый, новый, На ленточке шелко́вой. При ключике записка: «Душа моя неблизко». Забудь ко мне дорогу, Не обивай порога! Друг-дружок, Оставь меня: Много дыма без огня!

– Лепота, – усмехнулся уголком губ Виталь. Ян кивнул и задумчиво добавил: – Что интересно, вот это «много дыма без огня» в оригинале звучит совсем не так. Там «в твоём доме жгут тимьян». И вот я думаю: что это значит? Жечь тимьян – это какая-то традиция? Или авторский символ? Или поговорка, которую я не сумел найти? Это переносный смысл или прямой? – А ты Главного не спрашивал, как это всё понимать? – Сам спрашивай, если тебе надо. А мне не улыбается писать исследование по гомоэротическим мотивам в поэзии Лорки. – Повернувшись к Милене, Ян пояснил: – Главный же просто так не ответит, он тебя заставит самого найти ответ. Немного помолчав, Виталь сказал: – Надо будет спросить, мне теперь тоже интересно. А перевод хороший. Обычно цензурят всё подряд, а тут оставили. – Шекспира не цензурили, – возразила Милена. – Его сонеты почитать – это ж кладезь… – О да, меня веселит содержание первых штук пятнадцати или типа того, – с готовностью подхватил Виталь. – Буквально: «Мой друг, ты так прекрасен, почто ты не заделаешь никак детей, твоя красота не будет вечной, передай её потомкам!» – Боже, какая дичь… – Ян прикрыл лицо ладонью. – Насколько я помню, потом он договорился до того, что красоту адресата сохранят хотя бы стихи, – заметила Милена. Виталь кивнул: – Ему вообще нравилась идея, что искусство может, так скажем, законсервировать прекрасное. И не только внешнее, но самую сущность. – Например? – заинтересовался Ян. – Я в вашем Шекспире вообще не шарю. Виталь прочитал ему пятый сонет:

Украдкой время с тонким мастерством Волшебный праздник создаёт для глаз. И то же время в беге круговом Уносит всё, что радовало нас. Часов и дней безудержный поток Уводит лето в сумрак зимних дней, Где нет листвы, застыл в деревьях сок, Земля мертва и белый плащ на ней. И только аромат цветущих роз – Летучий пленник, запертый в стекле, – Напоминает в стужу и мороз О том, что лето было на земле. Свой прежний блеск утратили цветы, Но сохранили душу красоты.

– Кажется, Шекспир первым написал «Парфюмера», – задумчиво проговорил Ян. Время шло, посетителей не было. Виталь и Милена соревновались, кто сможет прочитать наизусть больше сонетов. Победила, конечно, Милена.

***

Виталь: Наглая ложь. Милена: Ладно, ладно, обижулька Милена: Никто на твои лавры шекспироведа не покушается

***

Победил Виталь. Он помнил примерно столько же, сколько и Милена, но, в отличие от неё, мог продублировать каждый сонет на английском. – «По-женски ты красив, но чужд измене, царь и царица сердца моего»; «Всё, что любовью названо людьми, и без того тебе принадлежало», – повторила Милена свои любимые строчки. – И потом ещё остаются вопросы об ориентации автора? Ян кивнул: – Конечно. Это дружба, много ты понимаешь! Творцам прошлого было простительно. – Ага, Уайльд тоже очень активно дружил Бози. Вот прям брал его и дружил со всей силы! – Жалко, Бози оказался скотиной, – негромко вставил Виталь. – Надо было Робби выбирать. – Да, Уайльд дружить умел, – согласился Ян. – Ещё Верлен и Рембо не отставали… – А уж Марло!.. Кто такой Марло, Милена не знала, но поддержала всё равно: – О, и не говори. Этот был просто всех дружелюбцев дружелюбец. – И Лорка, – добавил Ян. – А что Лорка? – У него тоже что-то такое было. С Дали. – С Дали как раз не было: он не поощрял. Приземлённый человек, – покачал головой Виталь. – И не говори. – Кстати, вы в костёле не были? – У нас есть костёл? – удивился Ян. – Есть, конечно, – подтвердила Милена. – Тут рядом, я мимо него всегда хожу. Такая вся краснокирпичная готика со шпилями. Польский он, вроде. Виталь согласно кивнул и продолжил: – Там над алтарём – копия Дали. Распятие. Название забыл, что-то про святого Иоанна. Интересная перспектива, двойная. Можете заглянуть, туда всех пускают. – Сюрреализм в костёле? Не знала, что так можно. Виталь пожал плечами: – Религия сама по себе сюр, так почему нет? – А ты-то что там делал? Восполнял нехватку сюра в организме? – Дали смотрел, музыку слушал. Там концерты устраивают время от времени. Меня отец водил.

***

Милена: А своди меня на концерт Милена: Можно не в костёл Виталь: Ок Милена: Что, правда сводишь? Виталь: Ну да Виталь: Достану тебе на студвесну контрамарочку

***

– Так странно с парнями это обсуждать. Ну, чистую и платоническую мужскую «дружбу». Когда никто не кривится, не ругается… – Мы без предрассудков. – Всем бы так, – вздохнула Милена. – Переводись на ФИЯ, – щедро предложил Ян, – у нас таких много. Любого пола. Не знаю, с чем это связано, но факт. – Не знаешь? – хмыкнул Виталь. – Нам в первый день объяснили, что нельзя быть переводчиком и одновременно расистом, нацистом… даже патриотом в каком-то смысле – это я цитирую. А гомофобия недалеко от этого ушла. Вообще любая ксенофобия от одного корня растёт. Ян кивнул: – Это да. Перевод – это же не только про язык, это про культуру. Если ты не способен хотя бы на политкорректность, лучше выбрать другую профессию. – А вы сами?.. – Милена надеялась, что неопределённые жесты истолкуют правильно и не придётся спрашивать напрямую. – Не?.. Они поняли. Ян качнул головой. Виталь повёл плечами: – Не вижу смысла себя ограничивать. – И, помолчав, добавил с отсутствующим видом: – Вообще мне нужнее всего муза. Или муз – даже лучше. Как Шекспиру. Я, правда, стихи фигово пишу, но можно прозу. Музыку. Или ещё что-нибудь. – Почему «муз» лучше? – нахмурилась Милена. – По-моему, это только всё усложняет. – Да, но так интересней. Мне пока не встречались мужчины, которым можно стихи посвящать. Любовные. Боуи не в счёт, я его лично не знал. Девушку вот одну знаю… – Ирина? – понимающе улыбнулся Ян. Виталь кивнул и пояснил Милене: – Из универа. – Да, она такая… невероятная. Без обид, ma chérie, ты тоже симпатяга, но она просто… – Богиня. – Персефона. – Муза. – Да, я писал её портрет. Виталь мрачно покосился на Яна, но в этот раз обошёлся без рукоприкладства. Милена торопливо заговорила, чтобы разбить напряжённую тишину: – Его глаза – подземные озёра, покинутые царские чертоги. Отмечен знаком высшего позора, он никогда не говорит о боге. Его уста – пурпуровая рана… Строки «Портрета мужчины» казались максимально уместными для музея. До закрытия оставалось два часа. Хотелось размять ноги. Милена поднялась, расправила смявшуюся футболку. – Пойду за кофе прогуляюсь. Вам взять? – Мне как обычно, – кивнул Ян. – Или как заставить девушку почувствовать себя секретаршей. Так держать, очаруешь любую. Ян посмотрел на неё такими виноватыми глазами, что Милена смягчилась: – Ладно, живи. Виталь, тебе? – Не. Не пью кофе. – Это потому что он чёрный? – хохотнул Ян. Виталь ответил как ни в чём не бывало: – Меня напрягает его гендерная неопределённость. Кофе – транс? Небинарная персона, или как там правильно? Почему «метрополитен» при гендерном переходе в «метро» стал среднего рода, а «кофий» стал «кофе», но не перенял соответствующие местоимения? Как мне относиться к тому, что неопределённо в своей сути и само не знает, чем хочет быть? Наверно, лицо Милены выражало очень сложную гамму эмоций. Виталь со вздохом покачал головой: – Вкус не люблю. Всё просто. И я даже не уверен, что кофе происходит от слова «кофий», надо глянуть в словаре. – А политкорректность из вас так и прёт, я смотрю, – скептически протянула Милена. – Переводчики. – В этом главная проблема, – снова вздохнул Виталь. – Юмор не бывает корректным.

***

Виталь: Между прочим, ma chérie, про чёрный кофе шутканула ты Милена: Потомкам об этом знать не обязательно

***

За дверями музея в сторону стадиона шёл парад. Несмотря на дикую жару, во всю ширину улицы растянулось шествие мексиканцев в сомбреро и разноцветных перьях под оглушительные песни, барабанный бой, гитары и дудки и «Ole, Mexico». Милена добралась до кофейни, вжимаясь в стены домов. Когда она возвращалась, пританцовывая, от улыбки у неё болели щёки.

***

Виталь: А кто тогда победил-то? Милена: Понятия не имею