Колесо

      Клара, стянув с себя медицинскую маску, села у окна небольшого кабинета.       Лучи солнца, проходя через стекло, падали на полки с запылившимися книгами. Удивительно, как в больнице, вычищенной до скрипа, нашлось место грязи. Впрочем, Клара обещала себе исправить это как можно скорее.       С момента разлуки с Ирен прошло два месяца. В своем первом письме девочка заявила, что была принята на службу 1 июля, через неделю после того, как она приехала в Митру с солдатами. Остальное не было известно Кларе: Ирен утверждала, что будет писать очень редко, поскольку будет занята почти все время.       Девочка действительно успела попасть в 98 набор, где её отправили в западное подразделение. В нем числилось более пятидесяти человек из всех двухсот тридцати двух. Теперь Кларе оставалось лишь гадать, когда могла произойти их следующая встреча.       Работа в лазарете хорошо помогала отвлечься от тоски по внучке и переживаний. Уже в первый день в больнице Клара зашила две колото-резаных раны, ампутировала загноившееся предплечье и начала лечение двух больных гриппом. Последний плохо поддавался лечению.       Клара впервые в жизни видела признаки отравления и лихорадку у одного больного. Вирусная инфекция, прозванная в лазарете «красной болезнью», была знакома остальным работникам. Около пятидесяти пациентов проходили лечение в Утопии, из которых двадцать три не выжили. Перед местным управлением встал вопрос о карантине.       Разумеется, Клара понимала, что специфическое лечение ещё не было разработано. Ни один вирус не мог быть побежден «лечебным» чаем или куском имбиря. «Красная болезнь» отличалась своей стремительностью и скоротечностью. Лишь люди, сильные здоровьем от природы, справлялись с лихорадкой при постельном режиме. Многие из пациентов, пролежав в лазарете не больше трех дней, умирали прямо на больничной койке. Впервые Клара чувствовала такое напряжение за своей работой.       У опытных врачей, конечно, возникло несколько идей ещё в момент поступления первого больного в лазарет. Первая из них — поднимать температуру пациента прежде, чем тот начнет страдать лихорадкой. Этот метод помог лишь в шести случаях, и хотя сперва показался действенным, Клара все же понимала, что скорое выздоровление было заслугой иммунной системы всех тех, на ком успели опробовать странный способ.       Другая идея пришла в голову главному врачу лазарета. Джордж Линдеманн предположил, что для успешного лечения требуется сбивать жар, тем самым преодолевая лихорадку. Ни первый, ни второй способ не смогли помочь больным. Пациенты по-прежнему выздоравливали случайным образом.       На протяжении двух месяцев Клара работала без выходных. Как бы то ни было странно, но женщина не находила в себе сил вернуться в дом в двух километрах от лазарета. Она знала, что за четыре года его не смог навестить ни один вор или нищий: плотно заколоченные окна продолжали скрывать уютные комнаты за пыльным стеклом и деревянными досками. Клара попросту не была готова вернуться в дом, в котором увидела столько несчастий.       Вишневое дерево, пускай и разрослось, раскинуло свои ветви по крыше дома Алленов и начало тянуться к черепице домика соседей, все же не цвело. Гигантское, здоровое, оно было бесполезно: на нём не появлялись плоды на протяжении тринадцати лет. С момента рождения Ирен на его ветвях Клара не увидела ни одного цветка, ни одной ягоды, хотя на дереве во дворе у соседей, слабом, тоненьком, из года в год виднелись алые вишенки. Было завидно.       Клара ненавидела этот дом.       Тот, видно, должен был стоять вечным идолом среди симметричных улиц Утопии, теряться в зарослях терновника, бьющих в заколоченные окна. Дом Алленов должен был простоять веки, пустуя в оживленном квартале до тех пор, пока не будет уничтожен временем или обжит совершенно другой семьей.       Да, Клара думала совершенно не о том. Чертовы воспоминания, отравляющие её и без того тяжелый день. Люди обычно просят отдыха и покоя, но Клара только и ждала, когда положенный ей перерыв закончится.       В дверь постучали, легонько, но долго. Человек за дверью, должно быть, собирался вызвать Клару в кабинет главного врача или же попросить о помощи с пациентом.       — Войдите.       Голос Клары, погрубевший от курения табака, который неумело скручивали в трубочку врачи, грохотом раздался по комнате. В кабинет забежала запыхавшаяся медсестра, совсем молодая. Сбитая набок косынка и наспех запахнутый халат говорили о том, что та едва успела выйти на смену, как вновь случилось что-то ужасное. Старшие врачи привыкли видеть умирающих изо дня в день. Такие же, как несчастная рыжеволосая девушка, пытающаяся отдышаться на пороге, не были готовы жить бок о бок со смертью.       — Миссис Аллен…       — Клара, называй меня просто Клара, Мэри. Что стряслось у тебя?       Мэри Лоусон восхищалась старшей Аллен, пускай и не могла понять, как той удается сохранять свои стальные нервы и непоколебимость.       — Мистер Линдеманн не вышел на смену. Пришлось вышибать дверь в его кабинет, — девушка сделала паузу, вновь пытаясь справиться с одышкой, — а там он, на полу и едва дышит. Нам удалось привести его в чувство, но у него ужасный жар, все признаки отравления и помутнение в памяти. Я прошу Вас, мы не справимся без Вашей помощи!       Девушка, названная Мэри, глядела на Клару с мольбой. Неудивительно, что она была испугана: «красная болезнь» обладала ужасающими симптомами и едва была изучена врачами лазарета, а теперь вовсе поразила человека, на чьи плечи легла ответственность за каждого пациента.       У Клары созрел вполне логичный вопрос — что вообще стоило делать в нынешнем положении? Кто должен был занять место Линдеманна и взвалить на свои плечи все заботы и проблемы?       Клара отбросила мысли в сторону. Сейчас это не имело никакого значения: перед ней, как перед врачом, стояла всего одна задача.       — Мэри, скажи, где он сейчас находится и отправляйся в архив. Там отыщи записи Алисы Аллен, которая работала здесь до апреля 840 года. Она должна была все это сохранить.       — Конечно, Миссис Аллен! Я всё…       — Говорю же, просто Клара. Где сейчас Линдеманн?       Рыжеволосая девушка захлопала глазами, пытаясь побороть волнение и тревогу.       — Он в 307 палате, той, что для карантина.       — Поняла. Документы Алисы занесешь прямо туда.       — Будет сделано, миссис… Клара.       Та лишь усмехнулась в ответ и, направившись к лестнице, скрылась из виду. Нервная медсестра, спотыкаясь, побежала в противоположную сторону.       На ступенях Клара поскользнулась два раза. Прескверный денек. Какими психическими отклонениями должен был обладать инженер, проектировавший здание больницы? Какой дурак принял решение выложить лестницу плиткой?       Клару раздражало все: от скользкой лестницы до скопившейся по углам коридора лазарета пыли, от хорошенькой, но глуповатой Мэри до неосторожного Линдеманна. Как он мог быть таким безответственным? Что двигало им, когда он брал себе дополнительные смены, лишь бы найти метод лечения? Глупец.       Клара уже догадывалась о происхождении болезни и о причине, по которой ни одно лекарство не помогало в исцелении. Естественный отбор, как оказалось, был очень жесток даже к сильным людям. Клара нутром чувствовала, что лечение «красной болезни» — трудоемкий и рискованный процесс. На счастье её пациентов, она не боялась ни того, ни другого.       На дубовой двери черным были выведены цифры, тонко, едва заметно. В лазарете эта палата использовалась всего несколько раз, но почти каждый из них Клара хорошо помнила. Первый пациент, который оказался на койке в той злосчастной комнате, был болен менингитом. Он умирал мучительно, но Клара не видела этого: на тот момент она была совсем юной и лечила лишь травмы вроде переломов или вывихов. Тот мужчина погиб спустя пять часов после того, как поступил в лазарет. Кристиан Майлз, заведующий больницей в то время, заразился и умер через день. Больше о менингите в Утопии никто не слышал.       Второй пациент оказался в той палате спустя два месяца после первого. После смерти Майлза должность главного врача лазарета занял Линдеманн. Тот не сразу понял, чем был болен юноша, мучившийся от страшных болей, и лишь спустя два месяца, когда тот не справился с недугом и умер в одну из бессонных ночей, Джордж провел вскрытие и увидел нечто странное. В шее у погибшего Линдеманн увидел небольшой сероватый шарик, расположенный около лимфатических узлов. Именно эта опухоль, по предположению Джорджа, стала причиной смерти мужчины. Разумеется, о том, каким образом она образовалась и как стоило её лечить, Линдеманн не догадывался.       Третьего и четвертого пациентов, оказавшихся в 307 палате, Клара лечила лично. Эпидемия гриппа грозилась сразить весь город и прилежащие к Утопии деревни и, вероятно, распространиться дальше, к Марии и Сине. В тот год пришлось закрыть на карантин несколько поселений. К счастью, сама Клара не заразилась. Линдеманн, упрашивавший её оставить двоих и не подставлять себя под такой колоссальный риск, назвал чудом то, что его коллега не заболела при ежедневном и многочасовом контакте с пациентами. Один из них, слабый здоровьем юноша лет шестнадцати, не выжил. Его дядя же, работавший добытчиком газа, поднялся на ноги довольно быстро.       Нынешнее положение дел уж больно напоминало произошедшее в 834 году. Тогда, как и сейчас, умирали слабые, выживали сильные. Клара прекрасно понимала, что в исцелении того мужчины не было и капли её заслуги. Так она убедила себя в том, что ей по-прежнему стоит лечить ушибы и переломы.       Стоило Кларе всего один раз оказаться бессильной перед лицом болезни, как она уверовала в то, что не способна быть истинным врачом, спасающим жизни. Прошло уже много времени, но Клара так и осталась едина со своими страхами.       Но ведь лишь дураки не совершают ошибок?       Клара сделала усилие и открыла дверь.       За ней — тот, который пошел на глупый риск, но тем самым указал на природу болезни. Тот, кто своей отчаянной жаждой открывать тайны мира напоминал Кларе сына и названную дочь.       — Ответь мне, — хрипло начала женщина, — оно того стоило?       Линдеманн слабо усмехнулся. Капли пота, скатывающиеся по его красному лбу одна за другой, говорили о состоянии мужчины ещё лучше, чем его опухшие глаза и тяжелое дыхание.       — Ты знаешь ответ сама.       Клара цокнула языком и закатила глаза.       — Ты придурок, Джордж. Ты знаешь, что мы не нашли лечение, поэтому ты первом делом хочешь заболеть сам, чтобы понять, что нет ни одного лекарства, способного помочь выздороветь. И ты собрался оставить нас сейчас, когда нам тяжелее всего? А?       — Клара, — прохрипел Линдеманн, — просто подай мне таблетки. Они в сумке с моими вещами, в папке с документами. Просто дай их мне.       Клара с удивлением осознала, что её захлестнуло презрение к человеку, который, будучи главным врачом, ответственным за весь лазарет, решил так просто отказаться от своего дела. Она на дух не переносила тех, кто был неосторожен, несдержан и безответственен. Таким она видела Джорджа прямо сейчас.       Среди многочисленных бумажек Клара действительно нашла сверток из пекарской бумаги. В нем оказались три белые таблетки с выбитыми на них кодами «K01». Женщина насторожилась: обезболивающие, используемые врачами, не выглядели так. В её голове промелькнула догадка, едва уловимая, но от того не менее страшная.       — Кодераин — это твое обезболивающее?       Линдеманн, пускай и мучился от боли, все же насторожился и, по правде говоря, был поражен тому, как быстро Клара сумела раскусить его.       — Дай мне таблетки.       — Ответь, это кодераин?       Линдеманн так и не смог ответить. В ответ на его молчание Клара лишь тяжело вздохнула.       — Не мне тебя учить. Делай, что вздумается, — продолжила та, протянув сверток мужчине, — ты прекрасно знаешь, что после этой дряни люди начинают гнить изнутри.       Клара не выбирала выражений, однако была чертовски права в своих словах. Кодераин — самый мощный синтетический наркотик, который только можно было найти на территории трех стен. Дающее силу, ловкость и ту недоступную никому эйфорию в первый прием, вещество не оставляло шансов тому, кто попробовал его хотя бы раз. Разумеется, и эффект после употребления был настолько разрушителен, что большинство тех, кто использовал его, умирали в течение трех месяцев. Главная причина смерти — превышение допустимой дозы. Клара видела около пятидесяти человек, которые поступили в лазарет с таким диагнозом. Странно, что их мучительная гибель не вызывала у женщины никаких эмоций: должно быть, она презирала всех тех, кто приходил к наркотикам по своему желанию.       В дверь постучали, вновь неуверенно, но долго. За ней — хорошенькая, но глупенькая Мэри, сжимающая своими тонкими пальчиками папку, подписанную расплывшимися буквами: «А. Аллен».       — К…Клара, я принесла нужные записи. Тут её заметки за все время работы.       — Спасибо, Мэри.       — И ещё…       Клара обернулась на рыженькую девочку. Та вновь хлопала глазами, ковыряя ладони своими короткими ноготками. Клара мысленно усмехнулась, представив, что станет с девочкой, когда та будет работать врачом, а не простой медсестрой.       — Да, что такое?       — Это же вирус, верно?       Клара свела брови к переносице.       — Симптомы похожи, но есть и симптомы отравления. Странно больно.       — Значит, это может быть воспаление, вызванное вирусом. Он же может быть… Как это сказать… в каком-то органе? Я же права?       Мысль яркой вспышкой поразила сознание Клары. Черт возьми! Она и не задумывалась о том, что симптоматика этой болезни походила на множество других, вот только имела очень простое объяснение. Что, если Мэри не ошиблась? Что, если она прямо сейчас пойдет на риск?       — Мэри, срочно неси самый сильный антибиотик. Тут только цефалоспорин поможет. Ещё жаропонижающее. Ты дала мне одну идею.       — Е…есть, миссис Аллен!       — Черт бы тебя побрал, просто Клара! Неси скорее.       Мэри, просиявшая от услышанного, убежала к лестнице. Улыбка и уверенность на лице действительно красили её. Клара лишь подумала о том, что оказалась неправа в своем мнении насчет рыжеволосой: на другие мысли ей уже не хватило времени.       — Ну что, Джордж? Собрался помирать, а тут в твои планы вклиниваются старая знакомая и какая-то девчонка? — спросила Клара, с усмешкой оглядывая Линдеманна.       — Я знал, что мое решение было правильным. Ты — единственная, кто может спасти нас от эпидемии.       — Это лишь догадка, но мы должны проверить её.       В палате воцарилось молчание. Клара села на низкий и уж больно неудобный табурет, раскрыла папку и принялась листать записи. Аккуратный почерк иногда прерывался размашистыми буквами, буквально выцарапанными на бумаге. Клара в хаосе заметок все искала что-то нужное прямо сейчас, в эту минуту, но чувствовала, что находила лишь воспоминания, такие счастливые, такие теплые и родные. Она так и не заметила, как начали трястись её руки, то ли от действия никотина, то ли от осознания того, что эта измятая папка — одна из немногих вещей, хранящих в себе прошлое. Всё это осталось позади.       Клара нервно сглотнула. Невыносимо хотелось закурить. Женщина, пресекая порыв поддаться зову зависимости, вновь опустила глаза в записи и, к своему удивлению, обнаружила полное описание некой болезни, симптоматика которого совпадала с описанием «красной» болезни.       «27 августа. Поступил пациент со странными симптомами. Среди них: повышенная температура, горячка, слабость, потеря аппетита и веса, боль в горле, насморк и кашель, тошнота, чаще всего рвота. Ни на что не похоже. Ищу лечение дальше».       — Чего у тебя так глаза округлились? — подал хриплый голос Линдеманн.       — Погоди, я кажется что-то нашла.       «2 сентября. В старых запрещенных книгах нашла описание, похожее на описание этой болезни. Ротавирус, в переводе с древнего латинского — вирус «колеса». Вызывает воспаление ЖКТ, нарушает всасывание жидкости организмом. Лечению не поддается. Единственный метод, используемый для успешного выздоровления — устранение возникшего воспаления, устранение обезвоживания и понижение температуры для избежания лихорадки».       «3 сентября. Дала свои предложения о лечении, получила отказ. Пациент погиб около 6 часов вечера, спустя три дня после того, как поступил в лазарет. Буду описывать новые случаи».       — Отлично. Просто чудесно, — злобно выдохнула Клара.       — Не кипятись так. Я даже решил отложить прием, поболит и пройдет, — вновь захрипел мужчина, — Так что там?       — Она описала болезнь и её лечение, но оно не было опробовано, потому что Алису не подпустили к пациенту. Ты готов пойти на риск?       — В своем положении я готов ко всему, уж поверь мне. Мне осталось немного.       — Не начинай, и без тебя башка трещит, — вскипела Клара, обратив свой гневный взор на Линдеманна. Тот лишь устало улыбнулся в ответ.       — Ты знаешь, что делать.       Как и просила Клара, суетливая Мэри принесла необходимые лекарства. Среди них было три жаропонижающих, два противовоспалительных и люголь для снятия боли в горле. Девушка оказалась чуть более предусмотрительной, чем ожидала Клара, и принесла граненый графин с водой.       — Если потребуется что-то ещё, то я буду в 310 палате. Буду рада помочь!       — Спасибо тебе, Мэри.       И вот перед Кларой такая знакомая, печальная картина: пациент, который может умереть в любую минуту, гора таблеток и суспензий, душная палата. Она и не заметила, как похолодели её мозолистые руки, больше напоминающие мужские.       — Я вылечу тебя, Линдеманн, чего бы мне то ни стоило.       — Вот и твоя принципиальность лезет наружу.       Клара растолкала таблетку жаропонижающего в крошку, развела её с физраствором и закачала полученное в шприц.       — Ты даже не представляешь, насколько я беспринципный человек на самом деле.       Тот солнечный день Клара провела в 307 палате, следя за Линдеманном, чье состояние грозилось выйти из-под контроля в любой момент. После записей от 3 сентября Клара не увидела ничего, что могло бы быть полезным в лечении ротавируса.       — Противовоспалительное… Она мне говорила о том, что ищет новое. Про что же она говорила?       Клара уже судорожно перелистывала страницы с расплывшимися буквами. Все самое главное Алиса могла скрыть единственным возможным способом — оставить на видном месте. Если она знала о ротавирусе из запрещенных книг, то могла и догадаться поискать методы лечения там же. Алиса ведь была куда умнее, чем казалось.       В дверь вновь постучали. Разумеется, вновь Мэри.       — Клара, к нам вновь поступили больные с «красной» болезнью. Четыре юноши, две маленьких девочки и их мать. Вы остаетесь с мистером Линдеманном или пойдете в общую палату?       — Ты теперь за старшую, Мэри. Делай все, как сама мне говорила. Сначала вколи всем жаропонижающее с физраствором, потом жди моих указаний. К тому моменту я уже найду достаточно сильное лекарство.       — Поняла, буду ждать Вас.       По правде сказать, Клара и сама не поверила своим словам.       — Клара, — послышался хрип.       — О, ты проснулся. Секунду.       Графин опустел на половину. Линдеманну однозначно стало легче. Тот с едва заметным интересом оглядел сгорбившуюся Клару, потирающую глаза.       — У тебя спал жар, мы хотя бы чего-то добились. Удивительно, что твой организм вообще справляется, с твоими-то пристрастиями.       — Вот, а говоришь, что не дашь мне умереть.       — Отстань. Я правда стараюсь, хоть из меня и никчемный врач.       — Кого ты пытаешься в этом убедить? Меня или себя?       Клара подняла свой уставший, разочарованный взгляд на мужчину. В его глазах, как и обычно, лишь усмешка, в её — пустота.       — Ты можешь верить мне, можешь не верить, — прохрипел Линдеманн, — но хоть раз послушай кого-то, кроме себя. Хватит не давать себе спуску. Ты — не машина, не идеальная система, ты не можешь справляться сразу со всем. Вся история твоей семьи, то, по какой причине ты вновь здесь — всё это непросто. Дай себе отдохнуть хотя бы раз.       — Ты даже не представляешь, что происходит со мной, если я остаюсь наедине со своими мыслями.       Если бы Клара могла вновь научиться плакать, она бы обязательно это сделала, вот только эта неидеальная система больше не испытывала ничего, кроме напряжения, не была ни в каком другом состоянии, кроме подавленного. Клара разучилась чувствовать себя живой тогда, когда в последний раз видела Ирен.       — Ты не представляешь, что может ждать тебя впереди. Жизнь не состоит из одних лишь людей. Это твоя жизнь, только твоя судьба. Ты сама по себе значима, пойми это.       — Именно поэтому я хочу делать то, что не связано с фамилией «Аллен». Мне надо было отречься от неё ещё раньше, после того, как ушел Николас. Но я просто не могу.       — Ты не должна отрекаться от… кх-кх, — закашлялся Линдеманн, но все же продолжил, — от своего прошлого. Оно — часть тебя. Но не позволяй ему лезть в твое настоящее. Тебе не станет легче от этого. Дай себе время исцелить себя, а не кого-то другого.       — Я лечусь лишь тогда, когда лечу других.       — Поверь мне хоть раз.       Клара сглотнула и взглянула в окно. За стеклом солнце сгорало в пламени заката. По небу разлился красный свет, оттеняющий персиковым густые облака. Уже через полчаса Утопия провалилась в сумрак ночи. Заметно похолодало.       Именно в ту минуту, когда за окном просияли первые звезды, Клара, наконец, увидела всего одну важную записку, предусмотрительно оставленную Алисой. Неожиданно свежая, буквально хрустящая полоска бумаги была заложена среди затрепанных страниц. Всего две фразы, записанные размашисто и неаккуратно, будто второпях, имели значение.       «Пенициллин. Единственный действенный антибиотик, способный справиться с воспалениями при вирусных инфекциях».       Вот она, та самая разгадка, которую Клара пыталась найти половину своего пути врача, то, что искала не только она, но и сотни, быть может, даже тысячи докторов. То, что несколько лет скрывалось в архивах самой простой больницы, могло спасти жизни всех тех, кто скрывался от титанов за стенами.       Клара вылетела из кабинета. Чертовски скользкий пол на этот раз не стал препятствием. Дверь 310 палаты с грохотом распахнулась.       — Мэри, срочно собирай весь состав врачей. Я нашла вещество, которое поможет нам побороть «красную» болезнь.       Сама Клара плохо помнила события конца того дня. По всему лазарету туда-сюда сновали медсестры, торопливо ходили врачи, облаченные в кипенно-белые колпаки и маски. Мэри вместе со своей наставницей разводили жаропонижающее с физраствором, передавали закупоренные ампулы с пенициллином врачам в разных палатах, едва успевая делать какие-либо пометки.       Уже через месяц Ирен, оставшаяся на западе, где расположился 98 набор в кадеты, за завтраком отвлеклась на газеты, которые принес солдат из старшего набора.       — Вот умеют же лечить, когда приспичит! — хохотнул светловолосый парень, которого Ирен едва знала. Кажется, его звали Полом Мирски.       — О чем ты?       Пол поглядел на Ирен с каким-то странным удивлением.       — Ты совсем газеты не читаешь? Тут уже весь набор об этом трещит.       — Чушь в ваших газетах пишут, уж я-то знаю. Ну так что там?       — В Утопии, в местном лазарете, нашли новый сильный антибиотик. Пенилин… Пецилин… Или как его там.       — Ты хотел сказать «пенициллин». Мать что-то про него говорила.       — В общем, не суть. Какой-то новый главный врач у них там, она и нашла все это. Всем людям за стенами угрожала эпидемия, но они вовремя нашли лекарство. Теперь его будут завозить во все больницы за стенами, так что если мы и умрем, то от титанов, а не какой-то заразы.       Ирен насторожилась.       — Дай-ка сюда газету.       — Ты же их не читаешь, забыла?       — Отвянь, Пол, — злобно кинула Ирен, выхватывая бумажку у него из рук.       «На изображении лазарет при Утопии. Под руководством Клары А. была устранена угроза эпидемии ротавируса, ранее именуемой «красной» болезнью. Новый антибиотик пенициллин прекрасно справился с лечением уже заболевших пациентов. На данный момент врачи решают вопрос о профилактике заболевания».       У Ирен округлились глаза. Такого просто не могло быть. Страшные истории, рассказываемые на пределах трех стен о «красной» болезни, об уродстве, которое она вызывает, о помутнениях сознания оказались отброшены назад всего одним врачом — её бабушкой.       — И о чем ты жалеешь, ба?       Пол покосился на Ирен, поглядывая на ту, как на сумасшедшую.       — Ты с кем вообще?       — Отвянь, Пол.       Быть может, именно таков был выбор без сожалений для Клары?