***
Хлопья снега ложились на дорогу до леса. Создавалось ощущение, будто сама судьба или какая-то мистическая сила, в которую верили обе подруги, ведёт их по блестящему ковру. Где-то вдалеке лаяли собаки, и слышалось рычание мотора машины или трактора, который Наташа иногда видела по дороге в школу с сестрой. В остальном было тихо: только ветер шатал ветки елей, скидывая снежную пыль вниз, и грозно каркали вороны, охраняя свой дом. — А нам всё равно, а нам всё равно, — Запевала Коваленко, осторожно шагая рядом. Она боялась ворон, темноты, и того, что происходит в этом богом забытом лесу. Богом забытом до этой зимы. Уже пропало несколько детей разного возраста. Родители били тревогу и не выпускали своих чад на улицы ночами, а иногда и днями. Наташа относилась к этому также с опаской — мало ли, второй Чикатило? Местный участковый, Тихонов, заходивший к ним как-то по делу пропавшего Бабурина — мальчика из класса Даши, — предупредил тогда, чтобы обе из дома не высовывались. Говорил он это для галочки, особенно про старшую — сам же её иногда увозил с дискотек от греха подальше: «Романова, поспокойнее. За сестрой и соседскими ребятами следи, на гулянки не ходи. Устали уже на тебя наши жаловаться, что ты песни горланишь и заборы ломаешь, особо скучными для них ночами!» — Пусть боимся мы волка и сову, — Подхватила подруга, запахивая джинсовку на ходу, — Закурить дай, я свои забыла. — Дийсно, Снайпер! — Кудрявая усмехнулась, протягивая из карманов кожанки красную пачку «магны». В тот момент, как девушка приняла из рук подруги мягкую пачку, что-то рядом с ними, между деревьями, зашевелилось, зашелестело, зарычало. Холодный ветер подул на щёки, обжигая морозом. Дыхание спёрло, а пачка сигарет, только что казавшаяся мягкой, врезалась в ладонь и пальцы, задубевшие за такое непродолжительное время. Наташа зажмурила глаза, начиная считать до десяти, увидев между деревьями хвост, похожий на лисий. Уже думалось самое страшное: маньяки, поджидающие с ножом, готовые напасть на свою жертву в любой момент; дикие звери, которые на кусочки разорвут, а кости оставят гнить в лесу, пока кто-то их останки не найдёт по весне, с первыми подснежниками; лесные ведьмы, которыми её пугала бабушка в детстве, безжалостные, хитрые и умные для того, чтобы хоть что-то от тебя осталось после кончины; хозяин леса. Про него она слышала чаще всего, но после смерти бабушки поняла — то были сказки, придуманные ради того, чтобы первая и на тот момент единственная внучка не ходила в лес. — Тикать треба, поки нас тут нахуй не грюкнули, як комарив, — Шептала Лиза, выпуская из своего рта облака пара. — Действительно, Шустрая… Обеим до ужаса хотелось оказаться в гостиной, ласкать Муську, играть в карты, проигрывать, начинать заново, смотреть на заспанные карие глаза сестры, просто видеть сходства, будь то это прямой нос или прямые волосы, которые старшая обычно завивала водой с сахаром, хотелось увидеть родителей, особенно папу (не хотелось сейчас, вообще ни капли, оказаться там же, где он, если рай существует), хотелось услышать хорошее слово от матери, целовать своего парня, обнимать, быть рядом, прижиматься и чувствовать его жаркие касания. Хотелось жить. Наташа очнулась от бега и мыслей только в тот момент, когда Коваленко потянула её за собой назад, в лес. В черепной коробке раздался гудок машины, а они стояли на обочине с красными лицами, пытающиеся отдышаться от продолжительного бега. Мороз саднил горло, заставляя задыхаться и выпускать огромные облака белого пара. Кудрявая рядом пыталась поправить одной рукой ушанку, другой всё ещё держа подругу, которую совершенно не держали ноги, за рукав, врезаясь ногтями и пальцами в неудобный материал. Из чёрной Волги, совсем как в страшилках для детей, вышли двое неизвестных. Фары ярко светили в лицо, от чего пришлось жмуриться. Со стороны дома, в котором ярко горел свет, показалась маленькая фигура в яркой шапке и дублёнке, громко поскрипывая сапогами об снег и стремительно приближаясь к ним. — А сейчас, бесовки, вы мне распиздите, почему ребёнок как на иглах сидит и мне трезвонит, — Романова выдохнула и улыбнулась, услышав голос, но посмотрев на Лизу, шепнула выразительное «бля».***
Девушки сидели под тёплыми чужими куртками, тихо переговариваясь между собой, пока один из молодых людей кипятил на плите расписной белый чайник. Муська сидела на коленях у напряжённого второго, и требовала ласки, врезаясь в его руку головой. Даша спала уже давно: после того, как они вернулись из леса прошло немало времени. Часы «янтарь», которые мать как-то импульсивно купила, узнав, что младшая дочь до сих пор не знает времени, показывали два часа ночи. Глаза слипались, и все прикладывали огромные усилия, чтобы не уснуть стоя или сидя. Всё ещё казалось, будто кто-то маячит рыжим хвостом перед стёклами, скребётся, чтобы впустили в дом. И даже старшая Романова уже начала слышать эту флейту, с которой всё и началось. Сейчас, после лекций по безопасности, обе понимали, что это было очень опрометчиво, вот так уходить в лес тёмной ночью. — Жук, не кипятись, Снайпер жива-здорова! — Лиза запахивает куртку друга ещё больше, поглядывая на её хозяина, сидящего с кошкой на руках. Чайник протяжно засвистел, от чего мужчина прыснул и покачал головой, — Та и я, по правди сказати, чувствую себя чудово! — Да чё ты ему-то, Шустрая, говоришь? За тебя другие люди волнуются, — Мужчина поиграл бровями и продолжил гладить кошку, улыбаясь, пока Лиза неловко посмеивалась, стуча зубами от холода. Лёха «Русал» Лебедев славился своими длинными блондинистыми волосами, за которые часто раньше получал по лицу и не только, а также слишком уж хорошим отношением к женщинам. Наташа подошла к Жуку, ласково называя его Димочкой и укладывая свою голову на его спину. Коваленко и Лебедев в шутку препирались от того, что парень начал передразнивать её акцент. Лиза легко била Русала по голове рукавом его же олимпийки, которая ещё сохраняла тепло его тела, и запах дешёвого, ядрёного одеколона. Кошка с острых мужских колен давно сбежала, сейчас сидя на полу, совсем рядом с большим деревянным сервантом. Со стороны двери послышался скрип, и она открылась, впуская холодный ветер в прихожую. Строгий голос, растягивающий гласные, позвал Романову к себе, прося помощи. — Вечер встреч, блять.