Путешественница Звёздочка и силы хаоса 2

      Жар и удушливое давление вокруг вдруг исчезли, и я полетела вниз, в холодную пустоту. Тело рефлекторно свернулось в клубок и, судя по силе, с которой он подпрыгнул, прежде чем оказаться на твёрдом полу, спасло меня от переломов, а то и хуже. Сразу же пришлось развернуться, чтобы, наконец, свободно вдохнуть чистого воздуха, который тут же обжёг холодом лёгкие, заставив закашляться.       Наверно так чувствует себя младенец, только-только появившись на свет. И это была не волшебная радость от начала новой жизни, а боль и ужас от осознания того, как жесток и груб реальный мир.       Плотнее кутаясь в порванную шубу, я прижала руки к груди, чтобы сохранить тепло, и пока липкая слизь, покрывшая моё тело, остужала его ещё больше, произошедшие события пытались обрести строй в ноющей от удушья голове.       Перед внутренним взором всё ещё стоял красный свет Звезды, достигший яркости дневного освещения, когда мы со стражами добежали до места, откуда доносился шум. Охранявшие меня кобольды, конечно, были против и настаивали на том, чтобы проводить меня к туннелю для эвакуации, но мне слишком хотелось увидеть брата, хотя бы издалека, и убедиться, что он цел. Как я и думала, Тэйлз оказался там и помогал кобольдам отражать атаку жутких зелёных… гоблинов — только это слово приходило на ум при виде морщинистых искажённых злобой лиц, покрытой грязно-зелёной шерстью тел и здоровенных ладоней с хищными когтями. В довершение их тела покрывали порванные грязные тряпки, словно в насмешку похожие на одежду кобольдов. И почти каждый гоблин на голове носил зелёную шапку-колпачок, из которой торчали острые уши.       Эти чудища упорно рвались внутрь через трещину в стене, а кобольды стреляли в них из странного оружия, напомнившего мне картофельные пушки. Только их ружья выстреливали цветные шары, словно снятые с ёлки, которые, ударяясь о противника, со специфическим цоканьем перегоревшей лампочки обращались в блестящую пыльцу. Словно краска, она оседала на противнике цветными кляксами, слепила и обездвиживала при попадании в лицо.       Было видно, что эти гоблины искажали, будто бы высмеивали образ кобольдов, и довольно быстро я поняла почему, когда один из гоблинов смог добраться до кобольда и повалил его на землю. Пока всё во мне металось между желанием помочь и пониманием, что так только привлеку к себе гоблинов, напавший вцепился в предплечье зовущей на помощь жертве острыми зубами.       Не успела я на что-то решиться, как гоблин отступил от кобольда, который, постанывая от боли, ворочался в белом песке. Через несколько мгновений он замолк и с пустым взглядом сел, а мне стало видно, что его укушенная рука полностью позеленела. Дальше заражённый кобольд присоединился к битве уже на стороне гоблинов.       От ужаса перед увиденным меня отвлекли воинственные крики Тэйлза — кобольды, которым он помогал, быстро сдавали позиции. Лис взлетел на своих хвостах, чтобы было проще уворачиваться от зелёных когтистых лап. В красном свете Звезды мех двухвостого стал ярко-медным, и с грозно нахмуренными бровями он выглядел особенно воинственно. Я даже подумала, что зря беспокоилась, как по пещере разнёсся странный скрежещущий вой, и в разломе, откуда прибывали гоблины, показалась уродливая огромная голова.       Из-за красного освещения невозможно было понять, какого цвета существо, его голова, размером со взрослого кобольда, присутствием рогов и жвал, походила на голову насекомого, две пары огромных чёрных глаз без век даже в неверном свете отливали зелёным. Когда же существо продвинулось верёд, длинное тело с множеством секционных ног только усилило его сходство с насекомым.       Мне запомнилось только, что его шевелящееся огромное тело своими секциями напомнило шланг от душа, а затем чудовище махнуло головой, откидывая Тэйлза в стену, и я уже не могла оставаться в стороне. Внезапно выскочив, мне удалось подстрелить нескольких гоблинов и даже заставить голову монстра замереть на месте, но сфера сжатой гравитации была слишком мала для его огромного тела.       В этот момент ко мне подбежал Тэйлз и напомнил про Фонарь. Это действительно помогло, заставив гоблинов отступить, даже высвободившийся из гравитационной ловушки монстр сжался и издал болезненный вопль, но, видимо, стоило передать виспон брату, а не пытаться самой использовать лазер.       Мне удалось только раз задеть монстра и даже отделить одну из его ног, но, разъярённо вопя, так громко что у меня заболели уши, он замотал головой. Чудище сшибло меня с ног и, выронив Фонарь, я полетела спиной в стену, когда раскрыла глаза, надо мной уже была огромная голова с раскрытой пастью.       От воспоминаний о том, что было потом, остались только теснота, духота и ужас от ожидания, что меня будут переваривать. И вот меня выкинуло в эту яму, холодную и тёмную. Сжимаясь в клубок, в липкой порванной шубе я прижимала согретые ладони к груди и, ощущая, как холод кусает со всех сторон, тихонько плакала.       Опять я попала в переплёт! И теперь неизвестно где, и неизвестно, смогут ли меня найти, да и будут ли вообще искать — Тэйлз ведь видел, как меня проглотил монстр. Надежда на то, что братик уцелел, была высока, потому что когда меня утаскивало чудовище в своём чреве, слух ещё улавливал голос лиса, и он не стонал от боли, а звал меня. Может, сейчас они на пару с Люмином плачут по мне.       Мысль о том, что Тэйлз уцелел и наверняка воссоединится с Соником, меня немного приободрила, и, шмыгнув носом, я постаралась успокоиться и осмотреться. Глаза уже привыкли к темноте, и им представилась довольно скудная картина: земляной пол, кое-где покрытый снегом; почти гладкие каменные стены метров трёх-четырёх, а вверху узкий лаз, в который виднелся клочок тёмно-синего неба. С одного края лаз был неровным — из земли торчали корни, но, к сожалению, слишком высоко, чтобы можно было до них дотянуться. Слух не улавливал звуков ни одного живого существа или хотя бы шуршания каких-нибудь растений, но удавалось расслышать только дыхание ветра где-то наверху, он напоминал шум радиоволн, как из ракушки, к которой в детстве прикладываешь ухо, и кто-то дурит тебя, говоря, что там слышно море.       «Сколько же я здесь протяну?» — задумалась я, грея сжатые кулаки под мышками и всматриваясь ввысь, пытаясь разглядеть звёзды, но не увидела ничего.       «Семь дней…» — всплыл в памяти зловещий тихий голос, по телефону сообщающий срок оставшейся жизни.*       «Неа, здесь я так долго не протяну», — мысленно ответила я Самаре**, пока, зябко ёжась, немного пританцовывала на одном месте, силясь хоть капельку согреться.       Может, будь это обычный лес летом, то я бы и продержалась пару дней. А пошёл бы дождь — может, и четыре-пять. Но на таком холоде мне и суток не прожить.       Очень хотелось просто сдаться, снова свернуться в клубок в отчаянной попытке согреться. В других обстоятельствах я бы так и поступила, но здесь у меня не было времени сомневаться и ждать помощи — если возможно что-то предпринять, чтобы спастись самой, надо делать это сейчас, немедленно, пока совсем не озябла и могу двигаться.       Кричать, похоже, было бы бесполезной тратой сил. Вспомнив про коммуникатор, я попыталась вызвать Тэйлза, затем Соника и даже Шедоу. — Приём! Приём! — повторяла я, стуча зубами, но ответом была только тишина.       Яма была достаточно просторной, чтобы я могла на её полу лечь в полный рост, и даже место осталось бы, но голос мой звучал глухо, словно стены были обиты ватой.       Молчание из коммуникатора печалило, но и внушало надежду, что Тэйлз не отвечает не потому, что с ним что-то случилось, а потому что связь вообще не работает. Вспомнив, как мы с ним связались в первый раз, я достала часы и попыталась выйти в радиоэфир, но и там была тишина.       Не тратя времени на грусть, я принялась осматривать пол, отгребая снег в стороны ногами. В одном фильме героиню маньяк тоже скинул в яму, только под ней была гора человеческих костей, и девушка вооружилась острым обломком и напала на злодея.*** Мне оружие было ни к чему, но, не проверив, нельзя быть уверенной, что там нет ничего, что поможет выбраться.       Под ногами обнаружилось только немного припорошенной снегом жухлой листвы и хвороста, да какая-то толстая палка, достаточно прочная чтобы служить дубинкой, но коротковата. В одном углу под ногами что-то звякнуло и, присев, под снегом я рассмотрела короткий кусок цепи толщиной с ладонь грязного тёмно-синего цвета.       Когда я потянулась, чтобы вытянуть цепь и проверить её длину — вдруг можно как-то её применить, чтобы выбраться — стоило коснуться тёмного металла, как пальцы пронзила резкая боль, словно они застряли между двумя острыми льдинами и их резко сдавило.       Отдёрнув руку, я тут же сдёрнула перчатку, ожидая увидеть на пальцах ожог, но никаких повреждений не обнаружила, да и боль прошла. Странно это всё, но времени думать, что это за цепь, не было.       Продолжая поиски пути спасения, я стала ощупывать стены, надеясь найти выемки или трещины, в которые смогу вставить ноги, чтобы вылезти из ямы. Местами камень немного отслаивался, но в основном был слишком твёрдым, и даже выкопать или проковырять ямку не получалось.       В какой-то момент на стене обнаружились какие-то полосы, словно выцарапанные ножом. Проводя по ним, я запачкала перчатки чем-то чёрным. Ночное зрение не позволяло понять, что это, и мне пришлось подсвечивать себе экраном часов.       Руки оказались испачканы чем-то рыжеватым, как ржавчина — наверно специфический состав земли. А вот на стене мне удалось рассмотреть буквы, которые сложились в слова:

«КАК ВЫ ОТРЕКЛИСЬ ОТ МЕНЯ ТАК И Я ОТРЕКАЮСЬ ОТ ВАС КРОВЬ ОТ КРОВИ»

      Стало жутковато, но времени раздумывать, кто здесь сидел прежде и почему писал такое, всё ещё не было, так что я продолжила изучать стену дальше.       Ничего найти так и не удалось. Зато пока двигалась вбок, каждый раз задевала бедром сумку, и теперь мне подумалось, что, может, у меня есть что-нибудь, что поможет выбраться. Конечно, крюка с верёвкой я с собой не ношу, но в корнях на краю лаза можно попытаться запутать что-нибудь крупное, и по привязанной к этому верёвке — выбраться. Только верёвки у меня нет.       Сначала я подумала, что получится использовать вместо верёвки ручку сумки, но она всё же оказалась слишком короткой. Жаль, плед в сумку не положила…       Если бы здесь были простыни, можно было бы связать их, как в фильмах…       Тут я вспомнила про одежду!       Шуба, от рукава до рукава, как раз была подходящей длины, да и крепкой, хотя спину и расчерчивали короткие порезы от игл. Оставалось только найти что-то на место крюка. Тут на глаза попала недавно отрытая деревяшка, и я, привязав её к концу одного рукава и взявшись за другой, как с лассо попыталась закинуть деревяшку так, чтобы она зацепилась за корни.       В жизни не пробовала кидать лассо и пришлось несколько раз попытаться — один раз деревяшка прилетела мне прямо в голову, но я успела опустить лицо, ткнувшись подбородком в грудь, и она спружинила от игл — прежде чем удалось докинуть мой самодельный крюк до скопления корней на краю лаза.       Посыпались земля и мелкие камешки, но вроде бы деревяшка держалась прочно. Теперь предстояла ещё более сложная задача — взобраться по этой импровизированной верёвке, хотя для меня и подъём по верёвочной лестнице был бы тяжёлым.       Дрожа теперь не только от холода, но и от перенапряжения, за своим тяжёлым дыханием и кряхтением я не заметила, что корни вокруг дощечки трещат, и прежде чем успела сообразить, вместе с шубой в руках полетела вниз. Даже в клубок свернуться не сообразила.       К счастью, я успела взобраться только чуть выше, чем на полметра. Спину и голову защитили иглы, хвост угодил на подушку из снега и жухлой листвы, но в его корень всё равно так больно стрельнуло, что на секунду показалось, что он сломан. Ещё и дощечка стукнула меня по ноге.       Желание сдаться, свернуться клубком и просто плакать накатило с новой силой. Я ведь сделала всё, что могла, попыталась…       Титаническим усилием воли мне удалось заставить себя, игнорируя боль, подняться на ноги. Пока есть хоть маленький шанс выбраться, я должна пытаться — где-то там мои братья… Я должна убедиться, что с Тэйлзом всё в порядке!       Когда подняла голову, из игл выпал пистолет — оказывается, он всё ещё был при мне. В магазине оставался всего один патрон, дослав его в ствол, я сменила пустой магазин на последний полный из сумки и убрала оружие обратно в иглы. Если всё-таки выберусь, оно может пригодиться.       Часть корней потеряла опору в земле и теперь торчала на весу, но некоторые корни всё ещё оставались в земле, образуя петли, за которые оставалась надежда зацепить мой импровизированный крюк.       Поначалу движения были сложными, казалось, сил уже не осталось, но я не сдавалась и постепенно продвигалась к своей цели. Даже удалось немножко согреться от движения.       В итоге удалось снова запутать деревяшку в корнях, и я вновь начала тяжкое «восхождение», хотя риск опять упасть и по-настоящему пораниться никуда не делся. Время тянулось невероятно долго, каждое собственное движение приходилось вымучивать, дыхание сильно сбилось, обдавая лицо облаком пара, пальцы ныли, руки дрожали, в ушах шумело от перенапряжения.       Когда до вершины оставалось меньше полуметра, ткань шубы подозрительно затрещала, медленно расходясь в местах швов, но я потянулась и ухватилась за один из корней. Он тут же выдернулся из земли, в одиночку не выдерживая веса, но всё-таки не оборвался, и это дало мне пару секунд чтобы и второй рукой ухватиться за корни.       Шуба с привязанной деревяшкой полетела вниз, а мне, сделав последние, самые большие усилия, удалось вытолкнуть своё несчастное бренное тело на поверхность земной тверди.       Даже полежать на земле и отдохнуть не представлялось возможным и пришлось восстанавливать дыхание, упав коленями в снег и прижав к груди руки, чтоб не дать им замёрзнуть ещё сильней. А здесь стало только холодней — ледяной ветер словно пронизывал тело иглами, ещё и шуба осталась внизу. Мелькнула мысль спуститься обратно, укрыться от ветра и завернуться в остатки шубы, но быстро развеялась, ведь не зря же я через всё это прошла.       Чуть отдышавшись, снова попыталась вызвать через коммуникатор хоть кого-нибудь — всё так же безрезультатно. От этой атаки отчаяния мне удалось увернуться, но следующая была в упор: подняв глаза от бесполезного коммуникатора я, наконец, огляделась… и ничего не увидела. Нет, не ослепла. Глаза, чуть слезясь от морозного ветра, достаточно хорошо видели белоснежное поле, тянущееся до горизонта, где лишь тонкая тёмно-зелёная полоса намекала на возможное существование конца этой пустоши. И над всем этим нависало чёрное небо. Открывшаяся картина воспринялась мной как олицетворение фразы «разверзлась бездна над головою» и даже пришлось опустить взгляд, чтобы голова не закружилась.       Но от накатившего чувства безысходности это не спасло. Я одна, без тёплой одежды на невыносимом холоде, связи нет, а вокруг бескрайняя пустошь, где даже от ветра укрыться негде. Ну разве мне хватит сил дойти до её края?!       Обернулась, чтобы оценить полную картину моей безнадёжности, и… выдохнула с облегчением. Метрах в десяти находилась опушка леса, где хотя бы от ветра укрыться можно, а может, и развести костёр. Но самое главное, вдалеке, на опушке, виднелся домик. И в окнах горел свет!       Даже идти туда было проще чем к лесу — к домику вела дорога или тропинка, под снегом не понять, главное, что он был утоптан, и мне, трясущейся так, что под стук зубов можно танцевать жаркие танцы, с ноющими костями и выжатыми мышцами, удавалось идти довольно быстро.       Надежда придала сил. Спрятав от холода ладони под мышками, сгорбившись и втянув голову, я упорно зашагала по дороге. Хорошо, хоть ноги не мёрзли — меховые чехлы для сониковских кроссовок, подаренные дядей Чаком, прекрасно сохраняли тепло.       Уже приближаясь к дому, я стала упиваться фантазиями, которые не позволяла себе в пути — представлять, как вхожу в дом, направляюсь к жаркой печи, сижу на полу прямо перед ней, позволяя жару наполнить каждую клеточку тела, а потом завернуться в плед, лечь и спать-спать-спать — не смогла бы вынести долгого пути по снежной дороге. Теперь же, когда осуществление желаний оказалось так близко, удержаться было невозможно.       Мои наивные грезы мгновенно развеялись, стоило только бросить мимолётный взгляд в окно и заметить множество зелени внутри. Оказалось, маленький домик был битком набит гоблинами. Одни сидели у стены или лежали прямо на полу, резко огрызаясь на тех, кто задевал их, проходя мимо, другие суетились у огня, тыкая кочергой в поленья, словно пытались выгнать пламя из камина. Третья, самая многочисленная группа, склонилась над чем-то красным на полу — они ели, и я не хотела знать что. — Дурацкая шапка! Всё время спадает! — ворчал гоблин, стоявший ближе всего к окну, к счастью спиной, и без стеснения чухавший свою зелёную ягодицу.       Я даже не стала тратить силы на то, чтобы поморщиться от отвращения. — Оставь, повелителю нравится, когда мы в колпаках, как те синие, — ответил другой хриплый голос, обладателя которого мне не было видно.       Теперь я припомнила, что и во время нападения на пещеру кобольдов гоблины переговаривались между собой. Значит, это «заражение» всё-таки не отнимает у них разум совсем. И похоже, Крампусу в радость порочить все символы праздника и веселья.       Но думать о бытие злодеев дальше у меня не было ни времени, ни сил. Нужно скорее найти способ согреться и первым в голову приходило, несмотря ни на что, пойти в дом, снова попасть в плен, и пусть меня могут побить, так хотя бы получится согреться. Но как бы холодно и плохо мне не было, вся эта дикость гоблинов меня удерживала от такого простого решения. Вдруг они не только бить меня решатся? Мало ли какие дикие позывы могут над ними возобладать.       Продолжать стоять у окна не было смысла, да и сдаваться в шаге от спасения не хотелось. Что может быть глупее смерти от холода на пороге тёплого дома? Так что я решила обойти дом в поисках другого входа, к примеру, в подвал или хотя бы амбара, конюшни, сарайчика на худой конец. Подошло бы любое место, где получится укрыться от пронизывающего ветра и собраться с мыслями.       Обнаружить мне удалось только старинного вида колодец и крохотный домик уличного туалета, в котором уже собиралась укрыться, отвергнув брезгливость и риск быть застигнутой врасплох в таком неприглядном месте, но тут услышала жуткий вопль в густой рощице позади дома.       Первым на ум пришёл тот огромный жуткий монстр-сороконожка, что проглотил меня, а затем выплюнул в яму. Но вопль или, скорее, вой повторился и стал звучать, как вопль боли, а не гнева. Звуки, что издавало насекомоподобное чудовище, я запомнила на всю жизнь, но даже когда его задел лазерный луч Фонаря, оно не издавало таких болезненных криков.       Неизвестно, что ещё за монстр мог находиться в лесу, но игнорировать его боль я просто не смогла. От этих звуков сердце кровью обливалось.       С мыслью, что это может быть дикий зверь, терзаемый гоблинами, и мне нужно побыстрее его освободить или закончить страдания, если по-другому никак, я двинулась в лес. Довольно быстро до моего слуха донеслись смех, окрики и шорох шагов, но важней чем вслушиваться в голоса, для меня было подкрасться незамеченной.       Преодолев небольшую, но густую группу деревьев, я выбралась к просторной заснеженной поляне, к счастью, не такой огромной как то поле, на окраине которого была яма. Но мысли об окружающей местности мгновенно испарились, когда мой взгляд, зацепив зелёные фигуры нескольких гоблинов, обнаружил посреди поляны огромного, как две лошади, белого оленя с мощными сияющими серебряными рогами!