Проклятые предания. Последний танец бабочки

Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса. «Смерть придет, у нее будут твои глаза». (Иосиф Бродский – «Натюрморт»)

Анабель распахивает глаза. Она смутно помнит, когда уснула, а точнее где. В спальне или же все-таки в гостиной комнате? А может она вовсе не засыпала? Девушка поднимается и осматривается. Значит, гостиная. Небольшое помещение имело форму правильного квадрата. Пол и стены из темного дерева. В центре стоял прохудившийся диван, на котором Анабель собственно и проснулась; по бокам два обшарпанных кресла и столик, заваленный грудами книг. Ступни касались мягкого коврика, щекотавший кожу. Мертвенно-белые лунные лучи проникали через окно, освещая скромную обстановку гостиной в доме чародейки. Тюлевые занавески колыхал прохладный ветерок. В стену напротив Анабель был установлен камин, огонь в котором медленно догорал. Она отряхнула сорочку и подошла к камину, чтобы подкинуть дров. Ночи возле болота в независимости от времени года были холодными. После вернулась к дивану. – Ты опять уснула здесь. Тихий голос раздался по левую сторону от волшебницы, и та молча кивнула. Этот голос принадлежал не кому иному как наставнице, а по совместительству и болотной чародейке, Офелии. Женщина, воспитавшая Анабель и Мелваса, как родных детей. Округлое лицо с глубоко посаженными голубыми глазами, прямым носом, тонкими розовыми губами было одухотворено некой таинственностью и печалью. Офелия никогда не улыбалась, а если имелся повод для радости, то она кивала головой. Смолянисто черные волосы собраны в низкий аккуратный пучок. – Значит, я все же была здесь? Не поднималась в комнату? – Нет. – Голос Офелии бесцветный, вкрадчивый, не лишённый мягкости. – После ужина ты захотела побыть ещё в гостиной. Так ты и уснула. – Поняла. Женщина стоит в дверном проеме, внимательно рассматривая Анабель. Белая ворона. Слишком белая кожа, слишком белые волосы. Её подопечная имела худощавую фигуру с выпирающими ключицами, очерченными высокими линиями скул и длинными руками с тонкими пальцами, постоянно испачканными в земле. Такие же пронзительные голубые глаза, нос с горбинкой и обветренные губы. Брат представлял копию Анабель. В памяти Офелии запечатлелись поэтапные моменты взросления этих детей: от маленьких, беспомощных, брошенных на произвол судьбы, младенцев до умных и самостоятельных волшебников. Анабель и Мелвас переняли повадки наставницы. Оба серьёзные, рассудительные и немногословные. Иногда девушка могла использовать в своей речи «черный юмор», в то время как Мелвас загадочно ухмыльнется, но согласиться с сестрой. Этих двоих связывала невидимая нить. Куда бы кто не пошел близнец обязательно увяжется следом. По-другому и быть не могло. Но сейчас… – Ты подумала насчет поступления в волшебный колледж? – Офелия бросила короткий взгляд на выглядывающий из-под книги красный конверт с печатью жар-птицы. Анабель промолчала. Она проследила за взглядом чародейки. Конверта было два. Один вскрыт, а второй оставался нетронутым. Буквально на днях, когда Анабель и Мелвас достигли совершеннолетия, брат пропал. Исчез. Испарился. Словно его никогда не существовало. Девушка чувствовала зияющую пустоту на том самом месте, где должно было находится сердце. Нет. Нет. Нет. Она не чувствовала присутствие Мелваса, не могла установить ту связь, которая связывала их ежесекундно, не могла свыкнуться и смириться. Близнеца нет. Анабель сравнивала это с пустой комнатой и распахнутым настежь окном. Ветер продувал её. Время остановилось. А тишина угнетала. Где Мелвас? – Я думала над этим. Нет. Анабель не думала. После исчезновения брата она не давала себе продыху. Днем исследовала места, куда они с Мелвасом часто посещали, а ночью штудировала старые, затертые до дыр, книги по колдовству, пытаясь разгадать эту непростую загадку. А письмо, адресованное ей, она открыла от скуки. Какая может быть учеба, если близнец пропал? – Врешь. – Утаиваю правду. – Анабель. – Когда наставница обращалась к ней по имени, то волшебница знала о серьезности следующих слов и была готова к этому. Офелия присела возле неё. От женщины всегда пахло смесью дубового мха, полыни и шалфея. Этим запахом буквально пропиталось все: одежда, мебель и дом. – Твое горе мне понятно, и я разделяю его. Ты сбита столку, чувствуешь беспомощность, медленно одолевающее сознание, и пропасть под ногами, готовую вот-вот тебя проглотить. – Анабель беспомощно кивнула. Все изменилось в одночасье. События начали происходить хаотично, и она не поспевала за ними. – Больно мириться с потерей, однако сейчас тебе необходимо стать сильной. Отправляйся в колледж. Вспышка гнева пронеслась по лицу девушки. Что это такое Офелия говорит? Как она может её сослать невесть куда, оставив при этом исчезновение Мелваса? Бред! Если у чародейки такой способ успокоить её, то Анабель он нисколько не помог. Боль стала ощутимой. Волшебница стиснула зубы и впилась ногтями в кожу ладоней. Она повесила голову, стараясь сдержаться от оскорбительных высказываний. Офелия не виновата. Женщина не была сильна в проявлении эмоций. Нельзя злиться. Ты не ребенок, Анабель. – Он будет тебя ждать. Резко девушка подняла голову и посмотрела на умиротворенное выражение лица чародейки. Та смотрела на стол. Над конвертом, принадлежавший Мелвасу, порхала небольшая голубая бабочка. Цвет крыльев был настолько ярким, завораживающим, что казалось будто бабочка излучала этот неестественный свет. Объяснений волшебнице больше не требовалось. Она отправляется в волшебный колледж.