Похититель сокровища

      Хэйдзо искренне надеялся, что этот день никогда не наступит. Надеялся, что кто-то там сверху смилостивится над ним хотя бы немного, хоть раз в жизни услышав его молитвы. Но сейчас он стоит здесь, собирает своего лучшего друга в свадебный костюм, помогая застегнуть все пуговицы и веревочки, а через пару минут будет сидеть на самом заднем ряду и глотать свои слезы в одиночку. Жаль только, что не счастья.       Не зря он не верил в богов.       Хэйдзо думает, что это какая-то глупая шутка, если честно. Они же не в какой-нибудь глупой мелодраме находятся, где подружка жениха, тайно влюбленная в этого самого жениха хренову тучу лет, втихаря глотает слезы невзаимной любви, отдавая своего возлюбленного другой женщине. Это все так до безумия глупо и смешно, что хочется разрыдаться от своей собственной тупости и трусости.       Хэйдзо честно хотел признаться ему, только вот момента подходящего все никак не находилось. Хотел рассказать о том, как сильно ему нравится проводить с ним время, ходить на прогулки, переживать все грустные и, что уж, радостные моменты их жизни. Хотел рассказать, как сильно на его чувства давит сам Каэдэхара, толком этого не осознавая, когда делает бесконечные комплименты, смотрит на него дольше положенного, обнимает его не так, как всех остальных — да, Хэйдзо следил за этим, — когда говорит, что дорожит им и любит до бесконечности — как друга, конечно же. И Хэйдзо так и не осмелился поговорить с ним об этом, боясь, что испортит своими ненужными чувствами все то, что у них сейчас есть.       А прямо сейчас, стоя в этой душной комнате напротив друг друга, у него нет ничего. Хэйдзо давится осколками стекла, посыпавшимися на его голову от не высказанных надежд на их совместное будущее. Ведь Кадзуха, послушный и хороший сын, женится на той, которую видит чуть ли не третий раз. Потому что отец, заключивший потрясающе выгодную сделку, плевать хотел на мнение собственного сына. Все равно ему пора уже было найти себе невесту.       Это молчание давит Хэйдзо на и без того уставший мозг. Кадзуха стоит, едва слышно дышит, стараясь превратиться, видимо, в манекен какой-нибудь, чтобы потеряться — Кадзуха всегда был лучшим в прятках, его бы точно не нашли, — чтобы его оставили в покое. Смотрит куда-то поверх головы Хэйдзо своими стеклянными глазами, нервируя и себя, и Хэйдзо своим показушным спокойствием. И не понятно, кому он пытается что-то доказать: Хэйдзо или себе.       Он еще ни разу не высказался — по крайней мере честно — по поводу этой ситуации, отмахиваясь от Сиканоина как от надоедливого насекомого. Постоянно избегал прямого вопроса, сворачивая только начавшуюся тему в тонкую трубочку, которую после сжигал за ненадобностью. Всем остальным же он улыбался одной из своих дежурных улыбочек, принимая искренние поздравления всех, кто, по скромному мнению Хэйдзо, не имел даже капли совести, прекрасно понимая весь кошмар этой ситуации. И это каменное спокойствие друга раздражало до бешенства. Неужели ему все равно на то, что его лишают своего собственного выбора? Свободы, за которую он так отчаянно цеплялся, чтобы не утонуть в куче обязательств перед отцом за обеспеченное будущее?       «Ты правда хочешь провести всю свою жизнь с человеком, которого даже не любишь?»       «Хэйдзо, у тебя еда остынет».       Просто катастрофа.       Сиканоин аккуратно расправляет края пиджака на стройном теле, слегка задержавшись на дорогущей ткани пальцами, а после тянется за черной бабочкой, лежащей на тумбе. Игнорируя свои собственные дрожащие руки, он уверенными движениями берет ее в пальцы и разворачивается обратно к Кадзухе, намереваясь затянуть ее на чужой шее, но замирает, словив на себе прямой взгляд друга.       — Что такое? — Хэйдзо моргает, глупо держа дурацкую бабочку в пальцах, и случайно замечает, как движется чужой кадык, когда Кадзуха сглатывает.       — Я… — Вздыхает тот, на мгновение прикрыв глаза. — Нет, все в порядке. Просто хотел поблагодарить тебя за помощь в организации всего этого, — заканчивает шепотом, нервно потирая подушечку большого пальца об указательный.       — В тысячу тридцать первый раз? — Хэйдзо усмехается, надевая бабочку на ворот рубашки, и чувствует на своей щеке теплое дыхание. — Не парься, мы же друзья, — поправляет воротник, слегка коснувшись пальцами вспотевшей шеи, — а друзья должны помогать друг другу.       На какое-то мгновение между ними повисает тишина, сопровождаемая тихим дыханием и прямым взглядом друг на друга. Боги, как же Хэйдзо хочет его поцеловать.       — Ты так ничего и не сказал мне по этому поводу, — прокашлявшись, произносит Кадзуха, когда Хэйдзо отстраняется, отворачиваясь к нему спиной.       Хэйдзо замирает на секунду, глазами уставившись в пустоту, а после тихо хмыкает, поджав губы. Не сказал, как же.       — А что еще тут скажешь? Я был бы куда более рад за тебя, если бы ты женился по любви, — Хэйдзо, не торопясь, убирает со стола все ненужные принадлежности в сумку. — Но она хорошая девушка. Тебе с ней будет удобно, — он кусает себя за нижнюю губу, пытаясь не сорваться на более тревожный тон голоса.       Он не хочет думать о том, как Кадзухе с ней будет. От этой мысли буквально тошнит, стискивает горло в попытке лишить кислорода, чтобы он никогда не смог и слова против вставить. А ведь он мог бы.       Кадзухе и без того не радостно, и Хэйдзо не может позволить себе испортить его настроение еще больше. Он обещает себе, что все будет хорошо, в конце концов, Кадзуха от него не уйдет, и они как и прежде будут общаться, видеться, дружить. Эта свадьба — не конец гребаного света, и кроме печати в паспорте ничего не поменяется.       Тогда почему так больно?       — Удобно, — как болванчик повторяет за Хэйдзо, поджав губы и потупив взгляд.       Кадзуха смотрит вниз на свои ладони, переплетенные пальцами, и, прикрыв глаза, медленно выдыхает через нос. Ему бы взять себя в руки и выполнить волю отца как и подобает послушному и хорошему сыну, но сердце противится, кричит об обратном, чтобы Кадзуха не делал таких глупостей, подчиняясь чужой прихоти.       «Чего же хочешь ты, Каэдэхара? Твой отец не станет беднее, если не заработает лишнюю копейку за счет твоего личного счастья. За счет твоей собственной жизни».       — Хэйдзо, я…       — Где вас черти носят, Сиканоин? — В комнату врывается нервная Синобу, и Кадзуха немного теряется, глядя на такого же растерянного друга, что уже успел повернуться к нему вполоборота.       — Здесь, очевидно? — Хэйдзо кидает на нее хмурый взгляд. — Мы уже готовы и сейчас будем спускаться, не нервируй меня еще больше! — Ругается, руками отмахиваясь от нее как от проказы.       — Жду минуту, иначе полетишь вниз головой, — и хлопает дверью, на что Хэйдзо раздраженно шипит, закатывая глаза.       — Что ты там хотел сказать? — обращается к Кадзухе, сразу же смягчившись в лице.       Но Кадзуха нервно поправляет манжеты на рукавах рубашки и, не удостоив его взглядом, идет к двери. Хэйдзо провожает его нечитаемым взглядом и опускает глаза в пол, поджав губы, когда слышит тихое:       — Нам правда уже пора, не будем заставлять всех ждать, — и уходит, оставляя дверь открытой.       Хэйдзо жмурится, скривив лицо, и раздраженно бросает сумку с вещами на пол. Сцепив на затылке руки в замок, топчется на одном месте и тихо воет себе под нос, стараясь взять себя в руки. Как же, черт возьми, сложно быть умным, но таким тупым в одно и то же время. Хэйдзо мечется меж двух огней: быть хорошим другом или эгоистом, который хочет, чтобы его чувства заметили. Он не понимает как можно — хотя бы попытаться — усидеть на двух стульях, потому что сделать какой-то выбор он просто не в состоянии. Он уважает чувства и выбор Кадзухи, понимая, что тот погребен огромным слоем ответственности перед своим отцом, но, боги, как же тяжело принять факт того, что Кадзуха не принадлежит ему в том смысле, в котором так сильно чешется глупое сердце. Он всегда так близко — только руку протяни, и он ее обязательно поймает, — но так далеко.       Хэйдзо не хочет выходить из этой комнаты. Не хочет видеть счастливые лица родителей, гостей, которые даже понятия не имеют о настоящем счастье. Не хочет принимать, что это конец. Женитьба, потом первая брачная ночь, потом дети, внуки, старость. И все это не с ним.       Он вздрагивает, когда слышит тяжелый вздох в дверях, оборачиваясь на своего посетителя.       — Мне жаль, Хэйдзо, — Куки опускает взгляд в пол, сложив руки на груди.       Бога ради, все что угодно, но только не эта уничтожающая жалость. Он не хочет, чтобы его жалели, не хочет, чтобы его считали настолько слабым, сожалея о том, что он не в состоянии переступить через очередную преграду, ставшую на пути его глупой жизни.       — Это конец, Синобу, — сипит Хэйдзо, не узнавая свой собственный голос. — Что мне теперь делать?       Не хочет, но все равно позволяет себя жалеть. Разбудите его кто-нибудь, пожалуйста.       — Я не знаю, — Куки подходит к нему со спины, в сочувствии положив руку на его плечо. — Ты должен взять себя в руки. Ему тоже плохо, родной, и он нуждается в твоей поддержке.       — Я не могу, Кук, это… Как я могу поддержать его, когда сам в полном беспорядке? Я не хочу, чтобы он стоял там с этой… Девушкой, не хочу, чтобы он ставил свою подпись в ее паспорте, не хочу, чтобы они были хотя бы долю секунды вместе, и как, скажи мне, пожалуйста, я должен врать ему в лицо, что все будет хорошо, если это нихрена не так? — Хэйдзо задыхается, пытаясь сдержать свою истерику и не разрыдаться как маленький мальчик.       У него нет никаких сил, чтобы держать себя в руках. Лицо горит от злости и невыплаканных слез, а руки дрожат так, словно его уровень глюкозы в крови понизился до минимального уровня, и он пугается своей собственной реакции до онемения.       — Но ты должен. Если правда его любишь, — настойчиво повторяет Синобу.       — В том то все и дело, чтоб его, — Хэйдзо закидывает голову, прикусив губу, и дергается, словно пытается скинуть с себя всю тяжесть своих никудышных и глупых чувств.       Он проиграл звание хорошего друга с самого начала, когда позволил себе влюбиться. И именно потому, что Хэйдзо любит его, он не может соврать ему. И не хочет, как бы сильно его это не поедало изнутри остатками черной совести.       — Либо ты можешь наконец взять свои яйца в руки и показать всем, где раки зимуют, — заговорщически шепчет Синобу, приложив палец к подбородку.       — Чего? — Хэйдзо не нравится ни тон ее голоса, ни то, на что она намекает.       — От детектива в тебе одно название, — закатывает глаза Куки. — Кадзуха всегда был ведомый именно тобой. Даже если он был с тобой не согласен, он все равно делал так, как хочешь ты. Всегда был за твой выбор, понимаешь?       Хэйдзо хмурится, не соображая от слова совсем. Либо просто не хочет понимать, и он вообще без понятия, что за хрень творится с его серым веществом. В один миг стал тупым ослом, как сказала бы Куки, если бы ситуация была чуть менее серьезная.       — Ну ты серьезно, что ли? — Округляет глаза Куки, раздосадованно скинув руки вдоль тела. — Просто, чтоб тебя, признайся ему и утащи к чертовой матери отсюда! Устрой представление, ты же это любишь, черт возьми!       Хэйдзо шокировано смотрит в лицо подруги, что редко когда позволяет себе повышать голос даже на Аратаки. Украсть Кадзуху? Можно подумать, Хэйдзо не думал об этом буквально хренову минуту назад.       — Слушай, если ты сейчас же не перестанешь ныть о том, как тебе плохо, лишь бы тебя пожалели, его заберут у тебя раз и навсегда. Пока еще не поздно, Сиканоин, возьми себя, мать твою, в руки и сделай вас счастливыми, — и, не дождавшись какого-либо ответа, уходит из комнаты. Но дверью в этот раз не хлопает.       Хэйдзо оседает на стоящий рядом с ним пуфик, уставившись в дверной пролет, где только что была Синобу. Имеет ли он право на то, чтобы решать за Кадзуху такие важные вопросы? Да, Хэйдзо всегда был лидером мнения среди них двоих, но это же… Это же не то. Это куда важнее, здесь нужно полагаться не только на свои чувства. Был бы рад Кадзуха, если бы Хэйдзо и вправду украл его с церемонии? А его отец, в конце концов? У них и без того были натянутые отношения, но после такого цирка тот вряд ли будет долго церемониться со своим сыном.       Он дергается, когда слышит громкую мелодию звонка телефона, и, не глядя на дисплей, принимает вызов, отрешенно приложив трубку к уху.       — Знаешь, я был бы тебе благодарен, если бы ты все-таки спустился вниз и не оставлял меня здесь одного, — Кадзуха, нервно постукивая носком своих лакированных ботинок, прижимает ладонь к микрофону, чтобы заглушить громкие голоса гостей.       — Да, прости. Сейчас спущусь, — Хэйдзо прикрывает глаза и, чувствуя закипающий внутри него адреналин, решается. — Э, Кадзуха?       — Да?       — Как ты относишься к игре в прятки? — он нервно покусывает кончик большого пальца, молясь о том, чтобы до Кадзухи все же дошло.       Но Кадзуха молчит какое-то время, и Хэйдзо понимает, что в очередной раз его молитвы боги пропускают мимо ушей.       — О чем ты? — Тихо спрашивает тот, рассеяно бегая взглядом перед собой.       — Забудь. Жди, сейчас спущусь, — Хэйдзо сжимает пальцами переносицу, сильно зажмурившись, и собирается уже скинуть трубку, чтобы привести себя в порядок и спустится вниз, но Кадзуха вздыхает пораженно и дрожащим голосом выдает:       — О, боги, Хэйдзо, нет, — а Сиканоин понимает — дошло.       И даже вопроса не возникает каким именно образом, потому что они всегда умудрялись понимать друг друга с полуслова. Итто иногда даже побаивался вот этой телепатической способности, обзывая их черными колдунами. Хэйдзо и сам не понимал каким образом у них это получалось, да и разбираться в этом ему особо не хотелось. И вот сейчас, когда каждый из них стоит над пропастью в страхе дальнейшего будущего, Кадзуха не подвел, сообразил тупой намек своего друга. Хэйдзо очень надеется, что он протянет ему свою руку, чтобы они вместе смогли убежать от этой бездны.       — Не говори мне, что я правильно все понял, — Кадзуха зажимает пальцами переносицу, задержав дыхание.       — Откуда ж мне знать, что творится в твоей голове? — Хэйдзо не хочет улыбаться, но уголки губ сами ползут вверх, заставляя его прикусить нижнюю губу.       — Если ты до этого додумался, то, очевидно, ты что-то знаешь. Спускайся вниз, уже все начинается, — Кадзуха бросает трубку, не дожидаясь ответа.       Хэйдзо секунду пялится в экран мобильника, а после подрывается и сломя голову несется по лестнице вниз, со скоростью света пролетает все коридоры и через минуту оказывается в главном зале, где молодые должны были дать друг другу клятву.       — Не в мою смену, — шепчет себе под нос Хэйдзо.       Глазами встречается с встревоженным — как и он сам, в прочем — Кадзухой и выбегает из зала еще до начала церемонии. Тот выискивает взглядом Синобу, что непонимающе хмурится на этот жалобный взгляд и пожимает плечами. Она, в отличии от Сиканоина, телепатическими способностями не обладала и понятия не имела, что так сильно встревожило несчастного жениха. Но в следующую секунду, когда увидела входящий на своем телефоне, сразу же обо всем догадалась.       — Сиканоин, какого хрена происходит? — Куки, спешно поднявшись со своего места, протискивается через возмущающихся старушек и выбегает из зала под непонимающие взгляды гостей.       — Есть план, и ты мне с ним поможешь, — усмехается ей в трубку Хэйдзо, а на фоне что-то щелкает.       — Я не просила тебя втягивать во все это и меня тоже! Ты просто максимально эгоистичный… — Она обрывает свою гневную тираду, когда видит своего непутевого друга, который шаманит над чем-то в щитке. — Придурок, — и обессиленно опускает руку с телефоном вниз.       — Синобу, ты куда ушла? — Из-за угла слышится еще один голос, от которого у обоих стреляет в голове от осознания, что сейчас либо станет все намного хуже, либо, что тоже имеет место быть, получше. — О, бро, ты тоже здесь.       — Нет времени что-либо объяснять, Аратаки, — Хэйдзо пихает ему в руки огнетушитель.       — Это еще зачем? — В один голос спрашивают Куки и Итто.       — Потушить подгоревший зад папаши.

***

      Кадзуха нервно теребит рукава пиджака, не понимая чего ему стоит ожидать. Хэйдзо… Боги, какой же дурак. Он до последнего момента сомневался в правильности своих доводов насчет фразы друга, но, видя пустующие места Куки и Итто, он понимает, что Хэйдзо в самом деле собирается устроить самый грандиозный скандал между семьями Каэдэхара и Камисато.       «И ты, судя по всему, не собираешься его останавливать, да, Каэдэхара?»       — Святой Барбатос, — тихо воет себе под нос, прикрыв глаза.       Напряжение и нервозность возрастают в геометрической прогрессии, когда он видит свою невесту в сопровождении брата. Он не понимает абсолютно ничего, поглощенный упрямым ожиданием катастрофы. Хотя, если немного отвлечься, он считает Аяку чудесной девушкой. Красивой, воспитанной, элегантной и скромной, то, что нужно для спокойной и счастливой семейной жизни. И Кадзуха очень хотел бы... Пожелать ей кого-нибудь получше. Потому что он к такому не привык. Потому что ему нужен кто-то другой, кто-то более сумасшедший и ненормальный, чем он сам.       «Аяка, прости. Отец… Надеюсь, когда-нибудь ты меня поймешь».       Девушка — боги, она правда великолепна — аккуратно складывает руки, когда становится на свое место у алтаря. Кидает нечитаемый взгляд на своего вынужденного жениха, что пытается высказать выражением лица свои искренние извинения за испорченную, в первую очередь, репутацию. Потому что семья Камисато славится своей кристально чистой репутацией среди многих успешных бизнесменов, и сегодня Кадзуха собирается исправить это.       Священник зачитывает долгий текст, а сердце Кадзухи бьется с такой силой, что, кажется, способно проломить ребра. Он почти ничего не слышит из-за громкого сердцебиения в ушах, постоянно облизывает сухие губы и бегает взглядом по орнаментам церковных стен, что находятся за спиной невесты, чувствуя, как капля холодного пота стекает по его виску.       Кадзуха улавливает слухом строчку, в которой спрашивается о согласии взять невесту в законные жены, и, кажется, почти падает в обморок от дикого нервоза, не понимая ни-че-го, но внезапно раздается сигнализация, заглушающая тихий вздох Кадзухи.       «Нет, не согласен».       Погас свет, и послышались возмущенные крики из толпы. Кадзуха оглядывается по сторонам, пытаясь сконцентрироваться хоть на чем-нибудь, чтобы не сойти с ума, и дергается, когда чувствует теплую ладонь на своем плече.       — Иди по правой стороне, там есть одна единственная вмонтированная дверь. Он будет ждать тебя в самом конце коридора, — говорит ему на ухо Аяка, пытаясь сильно не перекрикивать весь творящийся хаос.       — Аяка, я… Прости меня, умоляю, — Кадзуха берет ее ладонь в свою, прижимаясь к ней лбом. — Ты достойна лучшего, правда, — тараторит истерично, но Аяка, добрая, все понимающая и прекрасная, улыбается, прикрыв глаза.       — Иди, — и аккуратно толкает его в плечо, удовлетворенно выдыхая. Сиканоин будет должен ей по гроб жизни, и это не обсуждается.       Кадзуха сквозь полумрак, не оборачиваясь, бежит к едва заметной двери, сделанной под цвет и узоры стены. За ней находится длинный коридор с бесконечными картинами и несколькими дверьми. Если бы не весь этот адреналин, плещущийся в крови с избытком, Кадзуха наверняка бы восхитился этим искусством, внимательно разглядел бы каждую картину и, если бы повезло, послушал бы историю написания каждой. Но сейчас его ждет кое-что куда интереснее прямо в конце этого коридора.       — Ты сумасшедший, — истерически посмеивается Кадзуха, задыхаясь, когда подбегает к ждущему его Хэйдзо.       — Не этого ли Вы хотели, господин Каэдэхара? — Смеется Хэйдзо и хватат его за запястье, утягивая в сторону машины несостоявшегося жениха.       Хэйдзо быстро плюхается на водительское место, проворачивает ключ в зажигании и, не пристегнувшись, выезжает с парковки.       — Просто безумие. Меня уничтожат.       — Зато ты не проживешь жизнь с нелюбимой женщиной и сможешь, наконец, делать то, что хочешь. Это же прекрасно, — Хэйдзо пытается перевести дыхание, нервно посмеиваясь. Ему не верится, что его план состоялся.       — Да, это… Боги, как стыдно перед Аякой, — Кадзуха ударяется затылком о подголовник, ладонью прикрывая глаза.       — Поверь, она будет в порядке, — Хэйдзо выруливает на дорогу и едет в неизвестном Кадзухе направлении.       — Когда ты успел вообще? — Он поворачивает голову в сторону друга, в непонимании нахмурив брови.       Ему правда интересно каким именно образом Хэйдзо смог уговорить одну из самых богатых и влиятельных девушек Инадзумы.       — Все тебе расскажи, — пускает тихий смешок Хэйдзо, кидая короткий взгляд на парня. — Я украл ее на чуть-чуть у брата, когда еще было время. Она оказалась просто потрясающе понимающей девушкой, не пришлось даже подкупать ее.       — Ты собирался выкупить меня? — Пораженно смеется Кадзуха, подставляя горящее лицо под потоки ветра из открытого окна.       — На свадьбе все средства хороши.       — Безумный, — Кадзуха улыбается и, подавшись вправо, аккуратно, едва касаясь, целует в щеку. — Спасибо, Хэй.       Хэйдзо давится воздухом, сжимая руки на руле. У него и без этого кровь кипит как лава, гоняя по венам как сумасшедшая, а Кадзуха решает его добить таким нечестным способом. Как жестоко.       — Вещи заберет Кук, — он меняет тему и отворачивается, чтобы скрыть свой румянец. — Позже с ней свяжемся.       Кадзуха согласно мычит, расслабленно прикрыв глаза. Хэйдзо наблюдает за ним боковым зрением, подмечая такой же легкий румянец на красивом лице, и тихо фыркает, прикусив губу в приятном волнении. Предвкушении.       — Куда ты нас везешь? — тихо вздыхает Кадзуха и поворачивает голову в сторону друга, прижавшись горящей щекой к подголовнику.       — Узнаешь, — хитро щурится тот, перестраиваясь на другую полосу. — Давно хотел тебя свозить в такое место.       «Очень красивое и подходящее место. Для отказа, кстати, тоже».       Кадзуха выключает свой телефон ровно после третьего звонка отца, безразлично откидывая его на задние сидения. Хэйдзо косится на это действие, тихо посмеиваясь, и включает магнитолу, чтобы разбавить их затянувшееся — но не некомфортное — молчание. Ищет что-то более-менее приличное, сопровождая каждую неугодную песню скривившимся лицом и странными звуками, что весьма забавляет Кадзуху.       — А ну-ка, стой, — останавливает его Каэдэхара, коснувшись его ладони своей.       — Что? — Хэйдзо послушно останавливается, убирая руку, и вслушивается в играющую песню, нахмурившись.       — Ты не знаешь ее? Хэйдзо, — возмущенно тянет Кадзуха, бросая на него осуждающий взгляд. — Ты безнадежен.       — Тоже мне трагедия, — тихо бурчит ему в ответ Хэйдзо и покрывается мурашками, когда Кадзуха — ну что за засранец невыносимый — начинает подпевать словам песни, сделав музыку погромче.       — Я хочу, чтобы ты была моей последней, если мне придется и дальше так разлучаться с тобой, я лучше умру.       Хэйдзо никогда не обладал огромной эмпатией к текстам песен, так почему же...       — Если бы мне пришлось и дальше быть разлученным с тобой вот так, я бы скорее умер.       Почему Кадзуха смотрит на него так? Почему по его телу бегут мурашки, а в желудке узел завязывается так туго, что его, кажется, вот-вот стошнит?       «Умоляю, не заставляй меня надеяться».       Он не может больше держать все это дерьмо в себе, ему нужно, просто жизненно необходимо закончить с этим и стать, наконец, свободным. И ему уже все равно, каков будет ответ. Лишь бы полегчало.       Дорога до того самого местечка, о котором говорил Хэйдзо, заняла не так уж и много времени благодаря месту проведения несостоявшейся — и он долго будет гордиться этим фактом — церемонии.       Хэйдзо паркуется на обочине и выжидающе смотрит на своего пассажира. После короткого кивка Кадзухи, они выбираются из машины и не спеша идут по небольшой тропинке, ведущей по склону вверх. Кадзуха вдыхает свежий воздух, подставляя лицо закатным лучам солнца, и наслаждается долгожданной тишиной природы.       Из-за всей этой мороки со свадьбой, документами, подготовкой и постоянными деловыми встречами Кадзуха совсем забыл про красоту и потрясающее спокойствие природы. В детстве он часто убегал из загородного дома родителей подальше к небольшому озерцу, где убаюкивающе журчала вода, где дедушка любил ловить рыбу, праведно наставляя маленького Кадзуху всем тонкостям и приемам рыбной ловли. Он никогда не забудет небольшой кленовый сад, который принадлежал их соседям. Кадзуха часто был пойман на том, что стоит возле соседского забора, заглядываясь на молодые саженцы деревьев, а когда эти самые деревья выросли, его заботливо пригласил в гости один парень, который чуть позже стал самым близким ему человеком. Боги, сколько же они уже знакомы? Лет тринадцать?       Хэйдзо исподтишка любуется восстанавливающим свое возбужденное состояние Кадзухой, а после аккуратно берет его за запястье и тянет за собой, заставляя Кадзуху слегка облизнуть губы в предвкушении.       — Если закроешь глаза, то я посмею пообещать, что тебе понравится это место немного больше, — тихо смеется Хэйдзо, медленно утаскивая его за собой.       — Ты решил сделать для меня день сюрпризов, я так понимаю?       — Вот же язва, — а Кадзуха на это только тихо смеется и послушно прикрывает глаза, отдавая контроль в родные руки.       Они поднимаются вверх, тихо переговариваясь о всякой ерунде, проходят еще пару шагов, а потом Хэйдзо отпускает его руку, мазнув по ладони пальцами напоследок, и тихо говорит ему: «Открывай».       Кадзуха никогда не видел море, пусть его отец и мог обеспечить такую маленькую мечту своего сына. Ему всегда нравилась природа, но особое место в его сердце занимала вода. Реки, озера, моря, океаны — все это вызывало в нем такой необъемный восторг, что порой становилось больно. Его манила эта водная гладь, ее насыщенный и такой чистый цвет, пусть и глубина необъятного океана пугала нещадно. А сейчас, в который раз за этот день, Хэйдзо умудряется исполнить его маленькую мечту. И Кадзуха не знает куда себя деть от распирающих его сердце чувств к этому невыносимому человеку.       — Я хотел привезти тебя сюда, когда узнал про место проведения церемонии. Та церковь находится в двадцати минут езды отсюда, так что украсть тебя у невесты — изначальный и совсем не спонтанный план, — тепло улыбается Хэйдзо, подставляя лицо под ласкающие волосы дуновения ветра. — Тебе нравится? — интересуется, соединив руки за спиной.       Кадзуха молчит, пытаясь сдержать рвущиеся на волю слезы своего маленького, но такого большого счастья. Видят боги, он старался держаться до самого конца, но это уже слишком. Сглатывает ком в горле и, прикрыв глаза, хватает Хэйдзо за руку, тянет на себя и впечатывается своими губами в чужие. Мягко касается дрожащей ладонью теплой щеки, поглаживая кожу большим пальцем, и благодарно целует поддающиеся ему губы, прикрыв глаза. Такие мягкие, как он себе и представлял.       Хэйдзо целует его в ответ, зарываясь ладонью в белобрысые волосы на затылке и заламывает брови от резкого прилива нежности, жмется к нему как к единственному островку своей надежды. Ему так хорошо, что почти плохо. Это место, эта ситуация, его собственные чувства... Сердце колотится так сильно, словно вот-вот должно остановиться. Хэйдзо так много чувствует к нему, так сильно сходит с ума, чувствуя себя маленькой спичкой, что все никак не может сгореть дотла. Любит до изнеможения собственной души, которую еще в самом начале отдал ему как самую свою ценную вещь. Его разрывает на части от мягкости губ Кадзухи, его прикосновений: таких нежных и осторожных, и это просто невероятно.       — Нравишься, — тихо выдыхает Кадзуха ему в губы, мазнув по ним языком. — Очень сильно.       — Я про море спросил, — Хэйдзо сглатывает комок, засевший поперек горла, и не может перестать смотреть на эти покрасневшие щеки, поглаживая теплую кожу большим пальцем.       — Ты — мое море, Хэйдзо, — Кадзуха прикрывает глаза и жмется своим лбом к чужому. — Всегда им был, — он подносит его ладонь к лицу и нежно целует каждый палец.       — Я тоже люблю тебя, — Хэйдзо снова жмется губами к чужим, расслабленно выдыхая через нос, когда ему отвечают, мягко забирая всю инициативу на себя.       Кадзуха не нуждается в деньгах своего отца. Самое главное для него — иметь свободу, которую ему подарил единственный в этом мире человек, ради которого он готов пойти на многое.