Рад за тебя, Арс) Я в порядке. Будь осторожен, как и всегда 08:26
…то вечером плюхается на кровать лицом вниз, чтобы вздохнуть еще одну сотню раз и подумать о том, как же ужасно быть влюбленным в человека из другого города. А ведь речь даже не о какой-нибудь провинции, которая находится на расстоянии суток на поезде. Стук в дверь сменяет эти тихие вздохи рычанием в подушку. Антону попросту не хочется вставать с места. Но кто-то настойчиво стучит, хоть и мягко. Однако надоедливо и без намерения наконец нажать кнопочку дверного звонка. Антон открывает. Курьер. И цветы. Курьер с цветами. С ромашками, если быть точнее. — Шастун Антон Андреевич? — спрашивает парниша в дверях. — Да, — недоуменно отвечает тот, переводя взгляд с молодого человека на цветы и обратно. — Распишитесь, пожалуйста, — и легкая улыбка ползет по лицу, пока рука протягивает лист бумаги. Антон моргает. Опешил он знатно. Но в итоге дергает головой, словно отмирая, и отвечает на просьбу. Он остается в квартире один, застывает перед закрытой дверью с охапкой ромашек в руках и глазеет на каждый лепесток. Сглатывает, переваривает произошедшее, потому что получает цветы впервые в жизни. Да, впервые. Это он привык дарить их девушкам. Но и то максимум одну розочку, потому что никогда не испытывал особой любви к кучке стеблей в бумаге или без. А теперь выходит так, что получатель он сам. Через минут пять еще три постукивания. Антон настороженно переводит взгляд на дверь, думая, что если сейчас получит торт или хоть что-нибудь сладкое, то упадет прямо на месте от невозможности принять подобное в свою сторону. Это не из-за отвращения, это исключительно от того, что внутри бурлит вулканическая лава. Просто ситуация слишком незнакома. Антон открывает дверь, держа ромашки в правой руке, парочка лепестков каким-то образом уже застряла в волнах его потрепанных волос, а вид такой же растерянный, как и несколько минут назад. И зря, наверное, он не потрудился собраться, найти вазу и поставить цветы туда, потому что в данную секунду они практически выскальзывают из руки. Челюсть опускается, глаза расширяются при виде человека в дверном проеме. Сердце стучит бешено, кажется, вот-вот взорвется, ладони потеют, а ноги то ли заставляют сделать шаг назад, то ли подкашиваются, таща все тело вниз. Антон делает три быстрых вдоха и выдоха и скоро смыкает губы. Напротив человек чуть ниже его. Легкая синяя курточка, черные обтягивающие джинсы с дырами на коленях, низкие кеды такого же цвета, в руках ничего нет — они опущены без возможности пошевелиться. Волосы явно попытались пригладить, но безуспешно, ведь Москва сегодня треплет их только так своим ветром. Глаза темно-голубые под тусклым освещением светлого подъезда, гладковыбритое лицо, вздернутый нос-кнопка, неизменная улыбка и чуть приподнятые брови… Арсений. Антон берет себя в руки, стоит на месте только благодаря смене эмоций, которая ударяет довольно-таки резко. Теперь не шок, теперь нечто иное руководит им. Слезы встают в глазах, брови практически домиком, губы слегка подрагивают, а сам он целенаправленно ступает вглубь квартиры, приглашая Арсения внутрь таким образом. Замок двери щелкает, и Антон делает пару шагов вперед, обнимая Арсения так крепко, что аж жмурится. Часть лепестков летит прямо на пол, когда руки его обвивают теплую шею. Знакомый парфюм, знакомое тело. Он открывает глаза, чувствуя руки с кое-где выступающими венами у себя на спине, и рассматривает темные волосы вблизи, видит пару полюбившихся родинок, те же линии на шее. Он чувствует те самые прикосновения, которые так желал и в которых нуждался всю неделю. Антон целует. Не может больше ждать. Целует шею сбоку, хватаясь свободной рукой за щеку, целует в уголок челюсти, ведет эту цепь поцелуев к подбородку, а затем ощущает движения Арсения: тот поднимает голову выше, прикрыв глаза. Он целует кадык, а затем переходит к другой части лица, которую также осыпает прикосновениями мягких губ. Его сердце чуть ли не падает, как это делают ромашки, которые теперь усыпают пол, окончательно оказываясь на паркете. — Боже, Шастун, дай мне хоть выдохнуть. Арсений скучал. И поцелуи пьянят, но с непривычки кажется, что больше опьяняет безрассудство происходящего, ведь приехал он не ради физического контакта. Ощущение, словно что-то неправильно, словно не хватало им интимной близости, хотя это не так. Вернее, не совсем, ведь впереди все же шло желание держаться за руки, переплетая пальцы, и сладко целовать в нос, пока один из них лежит на коленях другого. Хотелось не опошлять встречу, не делать так, чтобы думать, что им друг от друга нужен только секс. И хоть сейчас излишней пошлости нет, Арсений областью паха чувствует, что еще чуть-чуть и все пойдет совсем не так, как планировалось. А планировал он спокойный вечер, разговоры на кухне, совместный ужин, цветы и свечи. Нет, этого всего никто не отменял и после секса, но без него атмосфера была бы другая, в комнате бы повисло нечто, что заставляло бы тянуться друг к другу весь вечер и думать, будто у них есть что-то недосягаемое. И пока Арсений еще хватается за идею, чтобы мягко отодвинуть Антона, тот переходит к губам. А это для Арсения проигрыш и потеря последней отрезвляющей мысли. Антон снимает куртку с Арсения, потянув вниз за рукава точно так же, как оттягивает его нижнюю губу. Их глаза открываются и оба видят расширившиеся зрачки друг друга. Хочется. Всем телом хочется. Но все не так. Не так романтично, как в Питере. Ничто уже не будет как тогда в Питере. И пускай сейчас мысли об этом не тяготят, скоро они оба это поймут, стоит только утихомирить ноющие от чувств точки соприкосновения. В данную же секунду, как ни странно, ноют ребра, ведь Антон прижимается ими к Арсению так плотно, насколько только может. Обхватывает руками его талию, готовясь буквально впиться пальцами. — Шаст… — Арсения обрывают поцелуем, не дают даже договорить фамилию. — Постой. И лишь через несколько углубленных поцелуев Антон отрывается, уставляя на Арсения свои огромные глаза. — Ты меня с ума сводишь, — продолжает он и проводит пальцем по алым губам. — Просто… — снова останавливается и прикрывает глаза, но теперь по той причине, что по телу проходит табун мурашек. — Хочу оттянуть момент. Хочу тебя душой, как бы глупо это ни звучало. Антон поджимает губы, ослабляя хватку, а в итоге и вовсе опускает руки, делая шаг назад. Он смущенно улыбается, опустив голову, и глядит на россыпь ромашек на полу. — Проходи в комнату, — внезапно в голосе Антона прорывается хрипотца, и он прочищает горло. — Поживей, пожалуйста, — шутливо ругается он, поднимая взгляд на Арсения, — не хочу стоять перед тобой на коленях, собирая цветы. Арсений улыбается широко и искренне, поддаваясь шутливому тону, и шагает в гостиную, предварительно сняв обувь. Он включает свет, и вот — наконец можно рассмотреть комнату не периферическим зрением. Перед глазами Арсения расстилаются теплые оттенки. Стены выкрашены в молочный цвет сверху, а снизу, где-то на уровне кофейного столика начинается полоса темно-коричневого. Арсений подходит поближе, думая, что это какая-то отделка из дерева, но нет, все та же обычная краска. Мебель исполнена в цветах венге и молочного дуба. В целом, все сочетается. Молочные стены комнаты переходят и в коридор, а там обрываются темными дверными косяками, и кухня, находящаяся прямо по курсу от входной двери, заливается светло-бежевым цветом. Арсений там еще не был, но краем взгляда все равно заметил. — Уютно, — резюмирует он. — Можно включить телик? — Конечно, — раздается эхом от пола где-то в коридоре. Арсений жмет нужную кнопку на пульте и бросает его на мягкий диван темного цвета, не дожидаясь включения экрана. Он идет к открытой двери, откуда рвется свет. Наверное, Антон был именно там, когда в дверь позвонились. Спальня. Молочные стены отдают серостью, но все равно сохраняют минимализм. Арсений шагает внутрь комнаты и теперь уже видит, что одна из стен стилизуется деревянными вставками, которые не являются ничем, кроме как дизайнерским решением разбавить однотипность комнаты. Смотрится неплохо. Основное освещение все же ближе ко входу, а вот у изголовья кровати немного тускло — это можно компенсировать включением бра, расположенных по обе стороны, прямо над прикроватными тумбочками. Арсений бережет электричество, он щелкает выключателем и выходит из спальни. Вернувшись в гостиную, он бросает взгляд в коридор и не находит там Антона. Зато из кухни доносится шум воды, скапливающейся в сосуде — вазе, очевидно. Он шаркает носками по полу и быстро оказывается в другой части квартиры. — Ты только скажи мне одну вещь, — произносит Антон, и Арсений мычит в ответ, чтобы он продолжил. — Как ты оказался здесь в понедельник? — Уехал с работы, сказав, что отравился и ужасно себя чувствую, — эта фраза вызывает смешок у обоих, потому что такое пресловутое оправдание оценил бы любой школьник. Арсений подходит к Антону со спины и обвивает талию, практически приземляясь подбородком на плечо. Дыхание опаляет шею, и Антон сладко улыбается, пока ставит цветы в вазу и поправляет их, чтобы те не выглядели как слипшиеся пельмени. Хотя кто так выглядит, об этом еще подумать надо… Арсений скрещивает пальцы в замок на животе Антона и как бы повисает на нем самом. Он тянется к уху, чтобы заговорить, и Антон ждет того, как растает от щекотного шепота. — Когда цветы, — начинает Арсений, скользя ночником носа по краю уха, — называют веником, вот так я себе это представляю, — и глядит на букет растрепанных ромашек. — Да ну тебя, — бубнит Антон. Он ожидал услышать нечто иное и романтичное. — Да ты посмотри на них. Жизнь у цветов недолгая, но не думал, что настолько. А они еще оборвыши такие, без части лепестков, растрепанные, — звонко смеется Арсений. — Да ты сам по утрам не лучше выглядишь, — тычет его локтем Антон. — Туше. Арсений освобождается пространство, отходя к столу, и Антон достает телефон, чтобы наконец перейти к выбору ужина. — Хочу чего-нибудь особенного, — говорит он, подсаживаясь рядом. Лишь парой секунд позже голоса сливаются, выдавая: — Хачапури! — Гедза! А затем они оба недоуменно глазеют друг на друга. — Гедза? — Хачапури? — Я думал, поедим грузинского, как тогда в Питере, — аргументирует Арсений. — Ну… Можно и так. — Нет, ты хочешь азиатской кухни? — Если честно, да, — прячет глаза Антон, намеренно склоняя Арсения встать на его сторону в выборе ужина. — Ладно. Возьми мне удон с курицей терияки. Ты платишь. Не успевает Антон и слова вставить, лишь поднимает глаза и уже слышит: — А что? Побалуй гостя. — Сука, — шутливо говорит Антон, смакуя и протягивая первую согласную. — О?! — удивленно роняет Арсений, когда расширяет глаза и следит за движениями смеющегося лица. Антон сегодня пробует гедза во второй раз и вновь продается именно им, а не пельменям из супермакета. Он хочет растянуть наслаждение от блюда, стараясь откусывать поменьше, но при этом желание засунуть всю штуку целиком в рот уж слишком манящее и захватывающее. Он хомячит их только так, прикрывая глаза. Вкус растворяется на языке, и Антон мычит. Проглатывая пищу, он выцепляет языком кунжут и щелкает его передними зубами. Арсений глядит на эту странность с легким прищуром, но Антону все равно, он-то знает, что именно так лучше раскрывается вкус семечек. И пускай теперь не говорит, что Арсений странный. Кстати, тот, в отличие от Антона, сейчас спокойно хлюпает лапшой, в которой предостаточно соуса. Не так вкусно, как хотелось бы, но зато курица занимает выигрышную позицию. Когда палочки собирают остатки соуса, что в коробке одного, что в коробке другого, а затем остаются брошенными в пакет, то становится довольно тяжело. Не палочкам. Тяжело Антону с Арсением, которые поели так сытно, что присутствует желание откинуться на диване в гостиной и сидеть так до завтрашнего утра. Практически так они так и поступают: бросают свои тела на мягкий предмет мебели в гостиной, Антон жмется к Арсению все ближе, подгибая ноги, а в итоге и вовсе ложится ему на колени. Он прикрывает глаза и утопает в мурашках от того, что его треплют по волосам, накручивают их на палец и изредка задевают кожу яблочек щек. Он практически засыпает, когда какая-то юмористическая программа по телевизору начинает звучать приглушенно и едва разборчиво. — Антон, — чуть дергает за плечо Арсений. — Мм? — Давай в спальню. Я тебя потом не донесу. — Донесешь, — бормочет он, стараясь разлепить глаза. — Не смогу. Вставай давай. Но Антон не реагирует. Тогда Арсений наклоняется к его уху и нарочито громко дышит. — Козел, — плещет руками Антон, привставая с колен. — Прямо в ухо-то зачем? — Вставай. — Встаю. А ты тут остаешься. — С чего это? — Наказание. Спишь на диване. Я вообще кого попало в спальню не вожу. — Правда? Арсений поднимается на ноги, пока Антон скрепляет руки на груди. — Да. — Ну, Антош, — тянет Арсений гласные так же, как тянет Антона за руки, пытаясь «развязать» их. — Зубы чистим и спать. — Ну, Антон Андреевич, — показушно ноет Арсений. — Ты невыносим. — Я скучал по этой фразе, — улыбается он и направляется в ванную комнату. — Запечатанная щетка в первом ящике под умывальником, — говорит Антон вслед. — Ебать, — доносится спустя время голос. — А в ванной спать можно? — Нет, — раздается над ухом, и Арсений вздрагивает. Он поднимает голову и видит Антона в зеркале, который через секунду становится еще ближе, пытаясь дотянуться до щетки в стакане. Теперь еще и с пастой в руках Антон усаживается на бортик угловой ванны и принимается чистить зубы. — Это такие зарплаты у московских креативных продюсеров? — вытаскивает Арсений щетку изо рта. — Не прибедняйся. — Да просто мало того, что эта ванная комната размером с мою кухню, так она еще и оформлена так, словно ты так старался, чтобы сюда гостей приводить. — Ой, перестань, не так уж она выделяется на фоне остальной квартиры. — Ага, — саркастично произносит Арсений и чувствует легкий пинок под зад. Если бы Антон не сидел на бортике ванной, Арсений бы точно пнул, а еще лучше — шлепнул ладонью в ответ. Он так и хотел сделать на выходе, но пришедшее сообщение переключило все мысли. — Я теперь спать не хочу из-за тебя, — жалуется Антон уже в спальне, закутываясь в одеяло. Пока Антон борется с тем, что дома прохладно, хотя на дворе все то же лето, Арсений неожиданно оказывается на пороге комнаты и убирает телефон в карман джинсов. Брови того чуть нахмурены, а плечи зажаты, что нельзя оставить без внимания. — Ты что-то сказал? — спрашивает Арсений. — Нет. А что-то случилось? Ты просто… — Все потом, Антош, — скидывает он футболку и джинсы, после чего забирается под одеяло. Постельное белье свежее, похрустывает и отдает холодком. Антон постелил его сегодня утром, зная, что сил выполнять это действие вечером не останется вовсе. — Хочешь потреплю тебе волосы, чтобы быстрее уснуть? На диване, я заметил, это работало отлично. — Хочу поцелуй в нос, — подается Антон вперед. Арсений чмокает самый кончик, родинку на нем, а затем смазывает поцелуй потиранием носа о нос и оставляет новый уже на щеке. Антон в этой неге утонуть готов. Он хочет застонать от переизбытка чувств, потому что все еще распирает от того, как сильно он скучал по Арсению. Вроде не так знакомы, не настолько близки, а ощущение, что это тот самый человек. И отпускать не хочется не только из объятий, но и из повседневности в целом. Потому что есть близкие друзья, такие как Дима и Катя, есть коллеги и знакомые, есть те, с кем встретишься один единственный раз, а есть Арсений. Арсений — это ни первое, ни второе, ни третье. Именно поэтому хочется держать его рядом с собой и самому держаться рядом с ним. — Сапсан завтра в 5:55, — говорит Арсений посреди глубокой тишины. Антон сглатывает. Явно не это он хотел услышать посреди размышлений о том, как хочется расписать рутину яркими красками, впустив Арсения в свою жизнь. — Надеюсь, ты не думал, что я на неделю приехал. — Нет. Конечно, нет. — Хорошо, — крепче обнимает Арсений. — И у нас… будет что-то типа расписания? Типа свиданий в тюрьме? — Какой ужас, Антон… — и замолкает. Оба думают, что же сказать, как разбавить тишину, стоит ли отшутиться или стоит принять тот факт, что да, дело дошло до расписаний… У Антона есть коллега, которая каждые выходные садится в Сапсан и мчит в Питер к своему парню. Он ее никогда не осуждал, но и к ситуации относился скептически. Да он и к отношениям на расстоянии был настроем не то чтобы положительно. А теперь сам попал в эти сети. «Ты думаешь, это будешь не ты, но это будешь ты». Антон не помнит, где услышал эту фразу, но спустя короткий период времени заметил, что уже сам начал часто ее использовать. Потому что выражение правдивое. Арсений закрывает глаза, чувствуя, как губы сминаются под Антоном, а после тот добавляет: — Помнишь, ты тогда на вокзале сказал мне, чтобы я замкнул круг поцелуев, кода мы снова будем засыпать вместе? — и, без намерения получить хоть что-то в ответ, мягко целует еще раз. Арсений помнит. Поэтому сейчас он глядит в глаза напротив и видит в них что-то родное и невозможно любимое. Он уж и не думал, что Антон вспомнит, но сейчас понимает, что ошибался. Ошибался и в том, что Антон может не принимать их связь слишком серьезно. И именно эти слова заставили поверить в обратное: Антон дорожит происходящим.***
Разодрав глаза так рано, Арсений думает, что хочет плюнуть на рабочий день, и пускай поезд уезжает без него. Желание провалиться в сон неумолимо стучит по вискам, но Арсений вздыхает в душной комнате, выпутывается из-под одеяла и жмет на экран Apple Watch, чтобы выключить вибрацию будильника. Спертый воздух обвивает горло, и он встает на пол босыми ногами, испытывая слегка бодрящее ощущение. Но стоит повернуть голову в сторону сопящего за спиной Антона, и тяжесть бьет под дых. Морально он чувствует себя даже хуже, нежели физически. Он потирает глаза и отлипает кровати. Ноги не идут совсем. Глаза не могут найти одежду, хотя он помнит, что оставлял ее в нижнем открытом отсеке прикроватной тумбочки. В конце концов, нащупав что-то чуть подальше и неопрятно вытащив на свет, футболка тут же расправляется, а из джинсов вылетает банковская карта. Арсений хрипит, в очередной раз наклоняясь к полу, и проверяет, не проснулся ли Антон от лишних шорохов. Он натягивает джинсы неосторожно, шлепая тканью об пол, когда просовывает ноги в штанины, но тише не выходит. — Уже вставать? — бурчит за спиной Антон, и он резко оборачивается. — Спи. Я напишу, когда доеду. — Нет, Арс… — откидывает Антон одеяло. — Я с тобой. — Антош, — упирается он кулаками в кровать и оказывается возле заспанного лица. Арсений едва ощутимо целует его, а после выпрямляется, видя как Антон тянется, так и не открыв глаза. — Поспи, ладно? — Нет, Арс, — трет он глаза. — Подожди меня, я сейчас накину что-нибудь и поедем. Арсений не может думать о чем-либо, кроме как о том, что слишком хорошо и невообразимо приятно чувствовать чувства от, казалось бы, мелочей. Он любим. Молодым человеком, который знает его еще так мало, чтобы действительно любить и все же… По прибытии на вокзал, первое, что ударяет в голову, так это запах окружения. Он не самый приятный. В какой-то момент Арсению разонравился аромат сумок и чемоданов, не важно новых или поношенных. А Ленинградский вокзал и вовсе кажется чужим, тесным и неуютным. Арсений постоянно озирается, испытывая некую тревогу. — Ты чего? — спрашивает его Антон и слегка касается пальцами тыльной стороны ладони. Одно легкое касание, а взгляд теперь устремлен только на него, такого помятого, но улыбчивого и сохраняющего что-то позитивное этим ранним утром. — Волнуюсь. — Отчего это? — Не знаю. Ты так же волновался, уезжая? — Если честно, да, — улыбается он еще шире. — Поцеловал тебя утром. Обещай вернуть перед сном в следующий раз. — Обещаю. И обнимаются так крепко, как в прошлый раз, однако с меньшим количеством грусти. Вроде не привыкли к тому, что встречи могут быть относительно частыми, стоит только запрыгнуть в поезд, но все же загорелся огонек надежды, что расстояние — полная чушь, легко преодолимая и не стоящая излишних переживаний.