Не все герои носят плащи

Чимин никогда не жаловался на визуальное воображение, но редко когда какая картинка, возникшая в уме, захватывает его так надолго. Или виной тому взгляд Юнги и его хрипловатое: «Ты практиковал шибари?» Столько в этом вопросе Чимин услышал волнующего, томного предвкушения, что раз за разом мысленно представляет, как узлы ложатся на светлую кожу Юнги. Последней каплей становится вечер, когда они с Юнги лежат на диване и Чимин ловит себя на том, что обхватывает пальцы Юнги ленточкой, которой играет с Адонисом. Найти подходящего мастера в Сеуле не то, чтобы очень просто, но Чимин находит. Их встреча длится несколько часов и после нее Чимин весь взбудоражен возможными открывающимися перспективами. Чтобы не появляться дома таким взвинченным (вопросов не оберешься!), он заезжает к отцу Юнги, привозит Панчу новую игрушку и корм. Мопс совсем освоился на новом месте, а его хозяин доволен питомцем. Чимин готовит у него на кухне, быстро, но вкусно, а потом они пьют чай и отец Юнги вручает ему на прощание с собой конфет. Чимин и не думает превзойти брата в подготовке сюрпризов, но заказывает подходящие веревки и снимает на выходные коттедж в горах. Там красиво, а Юнги еще не рисовал его осенью — Чимин помнит о его словах о серии рисунков. В крайнем случае, если Юнги не заинтересуется, они погуляют в горах и прекрасно отдохнут — Чимин всегда предпочитает иметь запасные варианты. Но вечерами после работы, пока Юнги ездит по делам, он практикуется в вязании узлов, привыкает к толщине и гибкости веревок. Чимин не хочет торопиться в таком важном деле, нужно обрести достаточную уверенность и навыки, чтобы не допустить травм. Спросить у Юнги, не хочет ли он провести выходные за городом, удается вполне невинно. И в пятницу вечером, оставив корм котам и Зевсу, Чимин загружает вещи в машину и везет Юнги в горы. У них с собой есть краски и альбом, Юнги прекрасно помнит о своих планах на «годовую» серию портретов Чимина. — Люблю этот период, все такое яркое, — говорит он на подъезде к дому, разглядывая пёстрые, величественные в своём разноцветии верхушки деревьев. — Завтра обязательно погуляем, — Чимин улыбается. — Я здесь раньше не был, но фотографии дома и пейзажей мне понравились. Мы давно не гуляли вместе, больше проводим вечера дома или с компанией. Это тоже хорошо, но, — он смотрит озорно, — хочу целовать тебя под деревом. Коттедж просторный и уютный, с настоящим камином, который можно разжечь и двумя спальнями. В первую, выдержанную в нейтральных бежевых тонах, Чимин едва заглядывает, а на пороге второй застывает. — Я видел на фотографиях, что здесь зеркальная стена, но потолок?! Он потрясенно смотрит вверх. Воистину, если Юнги согласится, это будет та самая пресловутая «шок-терапия». В их квартире зеркало все-таки появилось, но небольшое, Чимин встроил его в дверцу стенного шкафчика в ванной изнутри, чтобы Юнги не натыкался на него взглядом постоянно. Здесь же зеркало во всю стену, как в танцевальном тренировочном зале. И потолок. Чимин сглатывает, глядя на это, и Юнги вместе с ним. — Охуеть, прости мне мой французский, — он смотрит наверх, не закрывая рот. В этой комнате самая большая и удобная постель, но пока Юнги не уверен, что сможет в ней остаться, если только они не выключат свет и не задернут все шторы. Он смотрит по сторонам, снова наверх — с такого ракурса странно видеть себя, таким маленьким… И забавным с открытым ртом. — Не могу не согласиться, — хрипло подтверждает Чимин. — Пойдем лучше в гостиной посидим? Он за руку уводит Юнги, садится рядом с ним на диван и замирает, уткнувшись носом в его плечо. С чего он взял, что получится? Сомнения поднимаются, как бурлящая вода. — Ты-то чего так разнервничался? — Юнги обнимает его. — Давай приготовим ужин и прогуляемся, пока не стемнело. — Здесь же не Сеул, уже через полчаса тьма будет, — машинально отвечает Чимин. — Давай оставим прогулку на утро? Он глубоко вздыхает. Проще обговорить это сразу, а дальше наслаждаться выходными, так или иначе. — У меня с собой в общей сложности метров двадцать джутовой веревки, — Чимин старается, чтобы голос звучал ровно. — Ты как-то интересовался шибари… Если хочешь, мы можем попробовать. Юнги долго не может закрыть рот, глядя на Чимина с тем же выражением, что недавно смотрел на отражение вверху. — Ты это запомнил? — спрашивает слегка хрипло. — И я должен уточнить… Ты хочешь связать меня в комнате с зеркалами? — Я стараюсь помнить все, что ты говоришь, — Чимин слегка пожимает плечами. — Признаться, я не ожидал такого. Я думал, что отражение в зеркале будет эстетически красиво, надеялся уговорить тебя попробовать. Но… твое слово решающее. Главное, чтобы тебе было комфортно. Здесь есть еще одна спальня. — Туда мы пойдем спать, — Юнги мотает головой, от странного предвкушения она немного кружится. — И есть мы будем позже. А может быть и утром, — он слишком решительно встает с дивана и тащит Чимина обратно, в ту комнату. Нельзя упускать момент, когда он к этому готов, никак нельзя. — Тогда иди в душ, — Чимин целует его на пороге, — а я все подготовлю, хорошо? Он приносит сумку и аккуратно раскладывает то, что им понадобится. Хорошо, что он взял немного еды в поездку, Юнги проголодается, а комфорт после связывания важен, это Чимин уяснил. Вернувшись из ванной, Юнги заглядывает Чимину за плечо, рассматривает веревку и трогает. Она красная и весьма плотная. — Мне не нужно одеваться? — почти мурлычет, обнимая его после разглядывания. Теплая вода его немного расслабила, если не смотреть по сторонам, можно представить, что здесь нет никаких зеркал. — Нет, не надо, — улыбается Чимин, — я бы не советовал. Если тебе так будет удобнее, я завяжу тебе глаза. Юнги, если будет неприятно, некомфортно, ты почувствуешь, что устал, сразу — сразу! — скажи мне об этом. Это важно. Никакого преодоления боли, хорошо? Чимин смотрит серьезно. — Я хочу видеть, — Юнги отказывается от завязывания глаз. — Кто знает, может в Сеул я вернусь после этого другим человеком? — улыбается в ответ и целует Чимина легко. — Но ты разденься. Если мне будет тяжело смотреть вокруг, я сконцентрируюсь на тебе. И да, я сразу скажу, если что-то не понравится… Если все пройдет хорошо, в Сеул они оба вернутся другими. Этот опыт доверия и близости мало с чем сравнится. Чимин согласно кивает, раздевается и сначала мягко, но сильно выглаживает спину и плечи Юнги. Во-первых, чтобы успокоить, а во-вторых, чтобы разогреть мышцы. И только потом берет в руки первую веревку. — Я бы хотел связать твои руки за спиной, — он целует Юнги в шею. — Я могу объяснять, почему делаю то или другое. Или просто разговаривать, если тебе нужно сконцентрироваться на моем голосе. Или помолчать. — Я очень люблю твой голос, — Юнги забирается в кровать, отложив полотенце, встает на колени и складывает руки за спиной. — Я люблю тебя, — прикрывает глаза, потому что впереди — та самая стена с отражением, Юнги нужно привыкнуть к нему, может у него получится. — И я люблю тебя, — бархатно отвечает Чимин. Первая веревка ложится на кожу чуть ниже локтя. — Знаешь, сначала я увидел твои руки. Не смейся, это так. Их я разглядел раньше, чем лицо. Не просто скользнул взглядом, а залюбовался. И твой голос, он мне сразу понравился, при первой же встрече. Он говорит неспешно и ласкающе, в такт движениям своих рук, обнимает предплечья Юнги красным джутом, затягивает первый узел и любуется. Он долго сомневался, как связать лучше? Оставить Юнги больше возможности для движения или зафиксировать очень плотно, как в крепком объятии? Чимин оставляет между запястьями Юнги немного пространства, проверяет натяжение веревки, чтобы не сдавливала кожу, накладывает второй виток, третий… — Мы почти год знакомы, а я не перестаю любоваться тобой, — еще один узел, — ты такой красивый, Юнги. Твои глаза, брови, губы… — Чимин затягивает третий и отвлекается, чтобы поцеловать эти губы. — Я сам не понял, когда успел полюбить тебя. Но полюбил — всего. Твою готовность прийти на помощь слабому, твою вдумчивость, нежность, упрямство. Готово, — он затягивает последний узел. — Попробуй пошевелиться, удобно? — Сегодня что, мой день рождения? — усмехается Юнги, утопая в нежности и комплиментах, в сочетании с интересными ощущениями от веревки. Шевелит руками и плечами, чувствует некоторую свободу, но она почти иллюзорная. — Так удобно, — сообщает, но глаза не открывает. — На твой день рождения будет торт, — своим щекочущим смешком отзывается Чимин. — Ляг, пожалуйста, — он давит на поясницу, укладывая Юнги на живот. Вторая веревка обнимает ногу чуть выше колена. — Я сейчас подумал, что… Ты можешь нарисовать меня в таком виде? Когда закончишь… Связывать, — Юнги укладывается поудобнее. — Интересная мысль, — Чимин оглаживает его бедро, прежде чем продолжить, — Я постараюсь быстро. И, с твоего позволения, сделаю несколько фотографий, чтобы потом закончить рисунок. Мастер, который его учил, советовал не затягивать первый опыт, ощущений может быть слишком много. Он аккуратно обходит колено, мимолетно целует впадинку под ним, затягивает еще один безупречный узел и сразу же следующий, еще ниже — и так, пока не доходит до щиколотки. — Должен признаться, что это… заводит. Страшно, — жмурится Юнги, уложив голову на кровать, прижимается щекой к одеялу. — Надеюсь на то, — Чимин улыбается, целует круглую пятку и переходит к следующей ноге. — Ты меня заводишь одним фактом своего существования в этом мире, ты знаешь? Красное на светлой коже смотрится потрясающе. Чимина ведет от этого открытия, от того, как ему это нравится. Это чувство эйфории не имеет ничего общего с чувством собственной власти, оно от еще большей близости; это эстетический восторг и трепет от того доверия, которое ему оказывает Юнги. Он неторопливо обвязывает вторую ногу, интересуется, все ли в порядке и берет следующую веревку, чтобы перехватить щиколотки и запястья общим узлом за спиной. Чимин тяжело дышит от красоты перед ним и чувства уязвимости Юнги. — Готово, — хрипло говорит он. — Посмотри, пожалуйста. Юнги приподнимает голову, с негромким мычанием пытается изогнуться так, чтобы заглянуть себе за спину, но больше чувствует, чем видит. И от этого перед глазами плывут цветные круги. Чимину Юнги доверяет больше, чем самому себе, но сейчас это ощущается гораздо сильнее. И дело не в беспомощности, а в том, как Чимин любуется Юнги. Он привык к тому, что может быть для кого-то таким красивым, он принял это, позволил этому быть, дал себе шанс поверить в это, но в глубине души всегда останется место удивлению. Никому, кроме Чимина Юнги не доверил бы себя настолько, потому что Чимин — первый и единственный, кто так воспринимает Юнги. Таким, какой он есть там же, очень глубоко в душе, в самой ее сердцевине — хрупким. И за то, что он так бережно обращается с этой хрупкостью, Юнги готов отдать ему не только свое тело для всего, чего угодно, но и жизнь. Чимин целует его в шею. — Я буквально на минуту, за карандашами, — обещает он. — Не волнуйся, ничего не бойся, я сейчас. Он управляется за минуту, не хочет оставлять Юнги одного даже ненадолго. А потом рисует, быстрыми штрихами, зная, что увиденная картина останется в его памяти навсегда. Оставаться неподвижным долгое время для Юнги не проблема, но сейчас совсем другой случай, необычный. Он то и дело ерзает и вздыхает, прислушиваясь к самому себе. Пытается посмотреть на Чимина, заглядывая за плечо, и вздыхает, но ослабить или развязать не просит, какое там. — Потом закончу, — Чимин откладывает блокнот, он всегда завершает штриховку после, не спеша. — Как ты себя чувствуешь? Он оглаживает ладонями бока Юнги, склонившись, целует его пальцы. — Не могу подобрать… Подходящее слово, — выдыхает Юнги. — Но, если ты меня не возьмешь, я просто взорвусь. Он чувствует улыбку Чимина на своей коже, у лопаток, которые Чимин целует и слегка прикусывает. — Опустим прелюдию? — мягкий смешок шевелит волосы у шеи. И маленькие, но сильные ладони Чимина оглаживают его ягодицы и Юнги чувствует прохладную смазку на его пальцах. — На хуй прелюдию, — шипит Юнги, уткнувшись лбом в одеяло. Может быть это действие веревок или позы, но такого дикого желания отдаться Чимину у него еще не было. Тот прикусывает Юнги за лопатку, рукой побуждает шире развести бедра — веревка вполне это позволяет и вводит сразу два пальца, разминая мышцы. — Совершенно с тобой согласен, — хрипло выдыхает Чимин, чтобы заменить пальцы членом. Он заставляет себя чуть-чуть притормозить, давая Юнги возможность освоиться. Но только чуть-чуть, они оба не хотят ждать. Юнги нужно больше воздуха, чтобы застонать в голос. Он запрокидывает голову и распахивает глаза — и видит себя и Чимина за ним, в отражении. Может это временный, сиюминутный эффект, но он кажется самому себе красивым. Как будто смотрит на себя глазами Чимина. — Я очень тебя люблю, — повторяет Чимин и опирается рукой на одеяло рядом с головой Юнги, чтобы у того была возможность прижаться щекой к ладони или укусить, если захочется. Они встречаются взглядами в зеркале и отражение Чимина улыбается Юнги самой нежной, но и самой обещающей улыбкой. Тот жмется к его руке, ласково — любой кот позавидует, жмурится и стонет, отвечает что-то Чимину, но срывается со слов на новый стон. Смотрит на себя, на него, снова на себя. Двигать в таком положении, кроме как головой, ничем не получается. Юнги полностью во власти Чимина и может быть для этого момента он был рожден? Чимин удерживает его взгляд в отражении, когда начинает двигаться. Он не заигрывает, не распаляет — куда дальше-то? — он присваивает Юнги себе, его тело, разум и сердце, хотя все это и так его и для него. Он движется быстрыми точными толчками и неотрывно смотрит в лицо Юнги, на его сведенные брови, на приоткрытые в стоне губы. И всем своим взглядом повторяет: «люблю тебя, люблю». Каждое движение приносит новую волну блаженства — все больше и выше предыдущих, и на лице Юнги это отражается, а глаза закатываются, потому что блаженство сменяется экстазом. В свои самые лихие времена Юнги и не думал, что его можно получать вполне себе легальным способом, за который у них в стране не сажают. Свободной рукой Чимин оглаживает его спину под веревками, царапает ногтями загривок. Каждое его прикосновение уверенное, жесткое, но голос, которым он зовет любимого, мягче бархата и слаще меда. — Ты невероятно красивый, Юнги. Всегда, но сейчас особенно. Юнги видит себя, концентрируясь на отражении Чимина, но взгляд возвращается, да, ведь он красивый, хотя не поэтому Юнги не любил зеркала, не потому что считал себя некрасивым. Он не мог воспринимать себя самого со стороны. А сейчас, не переставая, смотрит на себя. Наверное, это все-таки временный эффект, потом пройдет, когда возбуждение его отпустит, эйфория угаснет и веревки будут сняты. Но сейчас Юнги наслаждается тем, что смотрит на себя и его ничего в себе не смущает, не злит и не раздражает. Чимин громко стонет, глядя в глаза его отражению, и влажно целует его пальцы, склонившись к ним. Ему хочется уткнуться носом в волосы Юнги, целовать в шею и губы, но какие-то остатки здравого смысла удерживают его на месте. Остается только двигаться внутри, чувствовать, как жаркое, тесное, нежное уступает его натиску и шептать что-то ласковое, опаляя пальцы Юнги горячим дыханием. Когда Юнги переполняет, он тычется лбом, но уже в руку Чимина, всхлипывает, мокрые ресницы затуманивают взор. Чимин делает с ним то, что Юнги и представить себе не мог. Чимин дарит ему то, что Юнги и не ждал никогда. Юнги, которого все время что-то прижимало к земле, сейчас легкий, воздушный и невесомый — и это благодаря Чимину, это он его таким не сделал, но открыл для самого Юнги. Когда он поднимает голову, то видит свою улыбку, едва-едва заметную, но такую умиротворенную и счастливую. А потом смотрит на Чимина и дарит ему ее, как и все, что в нем есть: и сейчас, и вообще. — Я люблю тебя, — одними губами повторяет Чимин этой улыбке, прежде чем отпустить себя. Потом он баюкает Юнги в руках, когда осторожно и быстро освобождает его от веревок, разминает мышцы, вытирает салфетками, закутывает в одеяло, поит водой. Пережитый опыт и в нем самом что-то меняет, невозможно взять контроль над человеком только на час. Это действительно сближает, хотя раньше Чимин был уверен, что ближе уже быть не может. — Если бы я не сделал этого раньше, — негромко говорит Юнги, когда способность и мыслить, и разговаривать к нему возвращается. — То сейчас точно предложил бы тебе стать моим супругом. Потому что ты самый родной мне человек. — Я бы снова согласился. Я стану, — Чимин его целует, благодарно и нежно. — И мы будем самой счастливой парой. Он гладит Юнги по волосам, мягко массирует голову, спрашивает негромко: — Ты не проголодался? Или пойдем спать? — Хочется что-нибудь перекусить… И вина. Мы взяли вино, да? — Юнги с некоторым усилием вспоминает, где они находятся и что сюда привезли. Возвращается в реальность, в комнату с зеркалами, но больше не удивляется ей и не таращится на отражения, даже когда бросает короткий взгляд наверх. Подумаешь — зеркало на потолке. — Взяли, конечно. И есть немного еды на вечер. Хочешь поесть здесь или дойдем до кухни? — Поесть здесь — это очень заманчивое предложение… Ты принесешь? Юнги не хочется слишком наглеть, но вставать никуда не хочется, все мышцы сейчас расслаблены. Чимин, которого он дома часто на руках носит, только улыбается, когда приносит поднос с едой, вино и два бокала. Сам Чимин ест мало, больше подкладывает из своей тарелки Юнги, а то и вовсе особо аппетитными кусочками кормит прямо со своих палочек. Именно в тот вечер в голове Юнги рождается идея, как он произнесет свою свадебную клятву. Она ему так нравится, что он загадочно улыбается, но Чимину пока рано это знать.