Мир сквозь косую чёлку

Прохор стоял возле зеркала, пытаясь нормально подвести глаза маминой подводкой. Он никогда бы не думал, что в принципе будет пользоваться косметикой (отец учил его другому), но сейчас его это устраивало. Выглядит-то красиво! Он смахнул розовую чёлку на бок, пытаясь прикрыть заодно и неудачно вылезший прыщ, портящий всю картину. Прохор оправил чёрную футболку с надписью «My Chemical Romance», подтянул узкие джинсы и застегнул браслеты с шипами на чёрно-розовые перчатки без пальцев. — Выглядишь как девчонка! — раздался противный писклявый голос за спиной. Это была его младшая сестра — Мария. — И что? Иди в школу, опаздываешь уже. — Папа говорит, что ты должен отводить меня в школу. Прохор устало закатил глаза. «Папа многое чего говорит, — подумал он, — но это не повод его слушать». — Иди сама. — А я маме расскажу, что ты её косметикой пользуешься! — Рассказывай. Всё равно она уже давно заметила. И давно отчитала его за это. Но прекратил ли Прохор использовать подводку? Нет. Просто потому, что никак не мог позволить себе купить собственную. Ему было жутко стыдно заходить в магазины с косметикой — это ведь для девочек! — Вредина, — она показала ему язык. Прохор ответил тем же. Хоть в чём-то они были солидарны. — Смотри, сам не опоздай, — фыркнула сестра, закрывая дверь. Да, если отец увидит красную надпись в дневнике: «Опоздал на урок», то Прохору не поздоровится. Благо всегда можно было вырвать страницу. Но он не делал это часто, особой нужды не было — у него были хорошие оценки и поведение отличное. Да и учителя его в основном любили. Когда не обращали внимания на внешность. Он натянул конверсы в черно-белую клетку и подхватил портфель. На нём брякнули многочисленные значки, еле раздобытые в маленьком тематическом магазине. Как и практически весь прикид. Выскочив на улицу, его сразу обдало холодным воздухом. Прохор встрепенулся, пытаясь прогнать остатки сна. Его взгляд лениво скользнул по двору. Всё выглядело довольно серым из-за темных мрачных туч, нависших и перекрывающих доступ к жаркому солнцу. Однако холодно не было. Бесцветные пятиэтажки угрюмо возвышались над всеми, отбрасывая длинную темную тень. На детской площадке одиноко скрипели облезлые качели. Прохор пошёл по давно наскучившей пыльной дорожке, надеясь, что сестра не поджидает его. И её не было. Зато на горизонте виднелся кое-кто другой. Миша Торчанов. Прохор нахмурился. Не то чтобы они были врагами, нет, наоборот, иногда ходили вместе до школы, даже бывало переговаривались мирно. Но тот был панком. И это решало всё. Нет, Миша не бил его и даже не сыпал в его адрес всякие оскорбления, смеясь над ним, как это делали остальные. Но всё равно ощущалось некое пренебрежение с его стороны. Ведь Прохор был эмо. Наверное, Миша просто отдавал дань уважения их дружбе в начальной школе, поэтому всё же не унижал его. Он был единственным, с кем у Прохора заладилось общение в детстве. И это было удивительным, учитывая, какими разными они были. И как сильно отец не хотел, чтобы Прохор дружил с Мишей. И в итоге именно поэтому их общение продлилось недолго. — Привет, — сказал он больше из вежливости, чем из желания поговорить. — Хой, — ответил Миша. И они молча двинулись к школе через гаражи, ведь так было короче. Прохор не любил ходить вместе с ним, всегда создавалась гнетущая атмосфера неловкости. И поговорить не о чем, да и как-то вырываться вперёд или отставать было некультурно. Поэтому и приходилось так идти по разные стороны колеи. Правда, иногда они разговаривали о школе, о надоедливых учителях и об одноклассницах. Но про последнее говорил больше Миша, начиная свой рассказ словами: «У неё неплохая жопа», «А у этой грудь, ммм, как дыни» и «Ну, у неё лицо симпатичное. Относительно». Прохор обычно в такие разговоры не лез. Неинтересно было. На кожаной куртке Миши блестели металлические шипы, беспорядочно пришитые на плечах и на воротнике. В глазах немного пестрило из-за разноцветных нашивок, что были как на куртке, так и на штанах. Последние выглядели очень потрёпанными, с прилипшей грязью на них. Кеды тоже не сияли чистотой. Благо Миша хотя бы не вонял, как другие панки. Гаражи медленно сменялись, но в целом выглядели ужасно одинаковыми. Дымчато-серые, с однообразной треугольной крышей, сделанные из уже поржавевшего металла. Они стояли неплотным рядком. Некоторые из них были изрисованы бессмысленными граффити, на других облазила краска. Так бы Прохор и Миша молчали дальше, если бы перед ними не вырос силуэт гопника, перекрывающий проход. Характерные три полоски на спортивках имелись. — Дерьмо, — сказал Миша. И Прохор был полностью с ним солидарен. Гопник харкнул в сторону и нагло улыбнулся, шагая к ним развязной походкой, переваливаясь, как медведь. Прохор сразу понял, что бить будут именно его. Потому что панков обычно не трогали, устрашаясь их видом, а вот эмо всегда доставалось. Причём от всех. И от панков, и от скинхедов, и от гопников. Наверное, даже готов так не трогали, как их. Но Прохор не испугался. Он привык к боли. Но родителям потом трудно будет объяснить, откуда взялись синяки, да и непонятна их реакция. Накричат ли они? Скажут, что сам виноват, раз вырядился так? Или пожалеют? Насчёт последнего он сильно сомневался. — Э, вы че педики? — еле внятно произнёс гопник, держа руки в карманах. — Я нет, он да, — Миша указал большим пальцем на Прохора. «Предатель!», — тут же нахмурился он, злостно зыркнув на него. И непроизвольно сжался, ожидая ударов. Можно, конечно, броситься бежать, но были сомнения, что он достаточно быстрый для этого. К тому же это будет выглядеть очень позорно. Будто он трус. А так он совершенно спокойно примет свою участь с христианской смиренностью. Гопник перевёл взгляд с одного на другого и медленно зашагал к Прохору. Вот и всё. Он чувствовал от парня терпкий запах дешёвого алкоголя. Скорее даже пойла. Невольно подкатил ком к горлу, ноги стали ватными и приросли к земле. Он замер, ожидая ударов. Гопник бормотал что-то невнятное, выцепить можно было лишь мимолётные обрывки: «слышь», «ты че», «короче, епта», «че за хуйня?». — Хотя нет, это я педик, — произнёс Миша, когда парень уже практически подошёл к Прохору, наклонившись над ним. Гопник остановился, опухшими глазами, смотря уже на того. Он явно был в небольшой растерянности. И когда уже сделал шаг в сторону Миши, то тот закричал: — Бежим! И Прохор сорвался с места, огибая парня. Всю зажатость словно рукой сняло. Он обернулся, глядя на Мишу, что помчался совершенно в другую сторону гаражей. За ним побежал и гопник. Прохор облегченно выдохнул, немного снижая темп, но, не останавливаясь, а то, мало ли, тот передумает и кинется за ним. Но никаких шагов позади не раздавалось, и он позволил себе прекратить бежать. Он глянул, куда побежал Миша, и понял, что там тупик! Тот вообще уверен, что творит? Или хочет вступить в схватку с парнем? Прохор очень сомневался, что у неё вышел бы хороший итог. «Мише пиздец, — думал он, — он точно отхватит от гопнаря». И Прохору стало стыдно. В конце концов, Миша его спас в какой-то степени, а он вот так отплачивает, позорно убегая и прячась. Но разве он мог чем-то помочь? Не кидаться же на гопника — это ни к чему не приведёт. Только покажет себя как глупого. Он начал судорожно осматриваться, пытаясь отыскать какую-нибудь зацепку, как помочь. И очень в кратчайшие сроки. На земле были разбросаны шприцы, какие-то обёртки, целлофановые пакеты и прочий мусор. Это всё было не тем. Нет, можно было, конечно, взять шприц и уколоть им гопника, сказав, что он со СПИДом. Но Прохор боялся, что тот даже не знает, что это за болезнь. Тут он заметил кусок арматуры, лежавший возле двери гаража. Тот был весь в грязи и пыльный, но брезговать не было времени, и Прохор ухватил его, удобно располагая в руках. Арматура была довольно увесистой, но в целом сносной. Он помчался к небольшой лазейке между гаражами, чтобы попасть на другую сторону. Пришлось втянуть живот и боком проползать, чтобы вообще втиснуться в неё. И всё равно он касался спиной стен гаража, кажется, собирая всю пыль и всю паутину, которая там была. Прохор прижимал к себе арматуру. Это было его единственным преимуществом. Стук сердца отзывался в ушах, руки мелко подрагивали. Он и представить себе не мог, что сейчас, возможно, ему предстоит ударить человека. В благих целях, конечно, но всё же. Он пытался успокоить себя тем, что делает это в благодарность Мише, и это хорошее дело — защищать людей. Разве не это всегда рассказывали в детских сказках? Но он всё равно чувствовал, что это неправильно. И что он становится похожим и сам на гопника. И ещё на кое-кого… Наконец, он пролез до конца и вовремя: гопник уже прижал к тупику Мишу. Тот втиснулся в стену, судорожно осматриваясь в поисках выхода. Но его теснил со всех сторон парень, не давая путей к отступлению. Прохор без раздумий кинулся туда, вставая между ними, прикрывая собой Мишу. Он занёс арматуру повыше и ударил гопника, слегка зажмуривая глаза. Он уже не сомневался, просто делая, словно на каких-то инстинктах. Гопник пошатнулся, плюхаясь на пятую точку. Он испуганно выпятил глаза, глядя на Прохора, что вновь приподнял арматуру выше. — Э-э, ну вдвоём на одного нечестно, так-то, — пробормотал тот. — И на безоружного, вообще-то. Ай, сука, — он потёр руку, похоже, именно туда пришёлся удар. Прохор угрожающе сделал шаг вперёд. Он понимал, что второй раз точно не сможет ударить. Сил не хватит. Холодный металл обжигал пальцы. Гопник начал медленно отползать, не сводя взгляда с них, а после поднялся и кинулся восвояси, сверкая пятками. Прохор выдохнул и согнулся, упираясь руками в колени. Он бросил арматуру на землю. Сердце до сих пор бешено стучало, готовое выскочить из груди. Дыхание было немного сбитым, будто бы он пробежал несколько километров, хотя на деле это были несколько метров. Он до сих пор не мог поверить, что ударил человека. Гопника, конечно, трудно назвать человеком, но всё же. Это было неправильно! Но разве было бы правильным, если тот избил Мишу? Тоже нет. «Просто никто никого не должен бить», — заключил он. — Воу, — раздалось сзади. Прохор выпрямился. — А я и не ожидал от тебя такого. — Думал, я трус? — Ну как бы… да, — развёл руками Миша. Прохор фыркнул: «Что за тупые стереотипы об эмо?» — В любом случае спасибо, — продолжил Миша. — Я вообще-то мог и сам справиться, но раз уж ты подошёл, то я любезно предоставил это дело тебе. И на твоём месте я бы не отпустил его, а хорошенько набил его рожу. Впрочем, ладно, если ты новичок, то такие ошибки прощаются, — он по-хозяйски положил руку на Прохора, хоть и был ниже его. — Мне кажется, мы в школу уже опоздали, — пробормотал он, сбрасывая ладонь Миши с себя. — Ой, да ладно, ничего страшного. Ах, точно, ты же ещё и ботаник, эмочка. — Не называй меня эмочкой, — рыкнул Прохор. — Ладно, ладно, — он поднял руки в примирительном жесте. — Будешь тогда блондиночкой! — Почему блондиночкой? — в растерянности пробормотал он. — Потому что у тебя раньше были светлые волосы. И это забавно смотрится, ведь сейчас-то у тебя чёрные волосы, но при этом «блондиночка» имеет смысл. Нет, ну могу, конечно, тебя брюнеточкой называть. — А можно без суффикса «очка»? — нахмурился Прохор. — Не-е, «очка» обязательна! — Значит, и я тебя могу называть Мишечка? — Нет! — тут же запротестовал он. — Это относится только к тебе. — Это ещё почему? — недоуменно спросил Прохор, опуская брови. — Потому что, ну, будем объективны, ты выглядишь как девка! Это раз. А два, ты эмо. Вот и всё. — Что-то мне это не особо нравится. — Плевать, — отмахнулся Миша, — клички не даются на основании того, что тебе нравится. Они пошли вдоль гаражей, выходя из тупика. Можно было и пролезть через ту небольшую расщелину, но Прохор не собирался туда больше заходить. Ему и так хватило. Когда они вернулись на то место, где и повстречали гопника, Прохор начал осматриваться, опасаясь опять его встретить. Он же легко мог здесь затаиться! А Миша, наоборот, был спокоен и весел. — Хорошо, — сказал Прохор. — Какая у тебя тогда кличка? — М-м-м, — он задумчиво прислонил палец к губам, — не знаю. Мне никто кличек не давал. — Тогда я могу звать тебя просто Мишей? — Не, это звучит ужасно, — скривился он. — Слишком по-детски, понимаешь? Лучше уж Миха. — Миха тоже звучит ужасно, — пробормотал Прохор. — Ладно, тогда… Михалыч! — Как какого-то сорокалетнего сантехника? — Почему сразу сантехника, — обидчиво промычал он, скрещивая руки на груди. — Ладно, кличку потом придумаем, блондиночка. Прохор не особо понимал, а зачем им придумывать клички друг другу, но решил просто не спорить, молча соглашаясь. Спорить с панком — это такая себе затея. Где-то в вышине запели птицы, перескакивая с ветки на ветку. И они его немного раздражали, ведь с трудом попадали в ноты. Да и их трель сливалась в какую-то ужасную какофонию из-за того, что их было слишком много и каждый пел одновременно с другими, не давая другим и шанса быть услышанными. «Им точно нужен дирижер», — подумал Прохор. Миша шёл рядом. Его походка была пружинистой и лёгкой, сам он улыбался. Будто бы их совсем недавно не пытались избить и будто бы они не опаздывают на урок. Высшая степень беспечности. — Слушай, — протянул он, — а ты «киш» слушаешь? — Нет, не в моём вкусе, — ответил Прохор. Странно спрашивать о таком эмо, ответ очевиден же. — А, ну, как я и думал. Что ещё можно было ожидать от эмо. Никакой разборчивости в музыке. Зато слушают песни с «великим» страданием и радуются жизни. Точнее, грустят жизни. Прохор поджал губы. Что это ещё за провокация? Хочет, чтобы он ответил что-нибудь грубое, и между ними завязалась ссора? Или, что ещё хуже, потасовка? «Панки только и могут, что драться да пить», — подумал он. — Я не говорю, что «киш» говно. Я просто сказал, что это мне не нравится. — Ещё бы ты сказал, что «киш» говно, тебя бы тут уже не стояло, — зло проговорил Миша. — Хотя бы Летова ты слушаешь? — Ну, — он потёр шею, — немного. Как по мне, неплохой исполнитель. — Вот, зачатки разума ещё есть, — обрадовался Миша. — Может, из тебя что-нибудь дельное и выйдет. — Хочешь завербовать меня в панки? — Ага, конечно, — прыснул он, — нам в панках такие нюни, как ты, не нужны. Уж лучше оставайся в эмо, тебе это идёт. Прохор тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Он мог бы, конечно, начинать разъяснять, что он не нюня и не трус и не выглядит как девочка. Что смысл эмо — не просто страдать под грустные песни и уж тем более резать себе вены, мечтая о суициде. Но всё это было так бессмысленно. Сколько раз он пытался объяснять это людям (в частности, отцу), никто всё равно его не слышал. Или не хотел слушать. Они всегда парировали тем, что это просто всё оправдание, ты и сам таким промышляешь, «мы же видим остальных и чем они занимаются, так и ты такой же» (доводы о том, что как раз таки эти люди не понимают смысл субкультуры, не котировались). Но самый главный аргумент был: «Мы по телевизору видели, там так говорили». И всё. Никакие его доводы после этого не принимались. Миша, наверное, не будет использовать последний аргумент, всё же панков тоже излишне демонизируют в телевизоре. Но вот другие — вполне. А может, и просто, что тот настолько привык жить в стереотипах, что не захочет ничего признавать нового. И уж тем более свою неправоту. Возможно, Миша и не такой. Но тратить силы на бессмысленный спор у Прохора не было желания. Пускай будет нюней и суицидником, он привык. Они подошли к школе. Охранник уже хотел отругать их за опоздание, но, заметив их внешний вид, просто махнул рукой, мол, «вы совсем безнадёжны». Дойдя благополучно до класса, он расслабился. Учительница по физике, как и ожидалось, ничего не сказала им, только лишь вычеркнула «Н» из журнала и продолжила вести урок. Прохор хотел пройти за привычную первую парту, где он сидел один. Но его одернул Миша, хватая за перчатки: — Эй, садись со мной. Прохор подумал, что это будет странно, если эмо и панк будут сидеть вместе. И, возможно, это приведет к падению репутации Миши, ведь как так можно: панк общается с эмо — это неправильно! Но он всё равно кинул свой портфель на парту Миши и отодвинул стул, садясь рядом с ним. Тот ухмыльнулся, показывая желтоватые зубы. Когда Прохор доставал учебники, то приметил, что одного значка на портфеле не хватает. Он принялся вертеть головой, заглядывая под парту, внимательно изучая пол. Но в классе его, очевидно, не было. Где же он мог потеряться? Чёрт, неужели, пока он лез между гаражами с арматурой, тот и откололся? Похоже на то. Он повесил портфель, с грустью осматривая его. Теперь он выглядит уже не таким красивым… — Что случилось? — спросил Миша, грызя ручку. — Значок где-то посеял. Прохор ожидал, что тот скажет: «Ну и что? Нашёл из-за чего грустить. У тебя вон ещё сколько значков на портфеле», как родители говорили всегда. Может, оно и так, но он же сколько времени искал его, выбирая из тысячи скучных и банальных, потратил деньги на него. Но Миша сказал сочувственно: — Чёрт, дерьмово. Где ты его посеял? — Может быть, возле гаражей, не знаю. — После школы тогда поищем? Прохор удивился такому. Мало того, что Миша не сказал, что это глупо переживать по такому, так ещё и предложил помощь. Это было так непривычно, так выбивалось из колеи, что Прохор даже не сразу кивнул ему, ещё несколько секунд просто смотря в непонимании. На уроке Миша постоянно болтал, из-за чего было сложно слушать учительницу. Поэтому Прохор в конце концов сдался, откладывая ручку, и просто начал слушать его, иногда отвечая. С ним было приятно говорить, беседа была совсем лёгкой и лилась совсем непринуждённо, как быстротекущий ручеёк. Прохор никогда и не подумал, что Миша может показаться приятным собеседником. Он всё время казался грубым и резким, что мог нахамить даже учителю. И Прохор подумал, что давно ни с кем так не говорил. У него не было друзей, да и знакомых было маловато. И он захотел, чтобы Миша стал его другом. Почему бы нет? После школы они таки нашли потерянный значок.