POV Чонгук
Пожалуй, это был один из немногих тех отвратительных дней, когда Тэхен своим присутствием скрасил вечер, а не сделал его еще хуже. На протяжении нескольких дней дела в министерстве портились, и ясно было одно — война неизбежна. Напряжение росло со всех сторон, наши «пешки-офицеры» слышали, как «их знакомые знакомых, которые лично знают И***** М***** или В***** В*****, сказали, что вот уже через неделю Нанси будет полностью уничтожена». Только проблема в том, что на самом-то деле они не обладали никакой достоверной информацией, в отличие от нас. И мы знали, что атака будет, но не через неделю, а в туманном будущем. Хотел бы я не знать о политике ничего. Хотел бы жить, думая, что наше государство нас защитит, что никто не погибнет, что будет наблюдаться только рост прав у всех полов и наций, что экономика будет крепчать, что люди поумнеют. Однако я знаю, что уже через несколько дней я буду работать с рядами тупых новобранцев. И сегодня Шарль мне сказал об этом в открытую. Я захожу в то же здание министерства. Сегодня людей слишком много, все разом, видимо, решили выйти на работу? Или сегодня совещание о котором я не знаю? Прикладываю карточку и прохожу мимо охраны, когда на турникете загорается зеленая стрелка. — Шарль хочет вас видеть, — говорит мне сурово охранник. Он одет в черную форму и смотрит сквозь слегка опущенные веки, будто оценивает меня взглядом. Кажется что-то случилось. Вижу панику в глазах некоторых людей. Одна девушка выходит из кабинета и держится за голову. Ее лицо заревано, а руками она пытается закрыться, чтобы никто ее не видел, и убегает в сторону дамской комнаты. Да что случилось? Кровь так резко приливает к вискам, что за секунду во всем теле становится жарко. По спине проходит холодок. Отказываюсь в это верить, но судя по выражению лиц — война началась. Быстрыми шагами ухожу и иду по коридору, наполненным напуганными людьми, в кабинет к Шарлю. Вхожу в кабинет, и тяжело дыша спрашиваю: — Это шутка? — держу дверь широко открытой и слышу, как бешено бьется сердце. — От Зальцбурга до Бадена, — говорит сразу же Шарль, — они уничтожены. Ковровая бомбардировка. Чувствую, как немеют руки, словно по венам расходится анестезия, которая не позволяет тебе и шевельнуться. Стоять тяжело, тело будто бы находится где-то в другом месте. Мои самые страшные опасения подтвердились. Стараюсь сразу же взять себя в руки и, выравнивая дыхание, подхожу к Шарлю и сажусь напротив. Стул со скрипом отодвигается в тихом помещении, что столь резкий звук режет слух. — Слушаю, — говорю я и смотрю на как всегда невозмутимое лицо Шарля. — Чон, — он глубоко вздыхает, — мы начинаем мобилизацию сухопутных войск уже на этой неделе. От его слов и тона, с которым он говорит это, становится ясно — шутки и пустые «бла-бла-бла» закончились. — Есть, сэр, я готов. — Встаю со стула и отдаю ему честь. — Сядь, — на его лице появляется ухмылка, — с моей стороны было бы неправильно отправлять на Австрийский фронт человека, который настолько хорошо разбирается в финансах, работе с базами данных. — Шарль привстает со стула и обходит его, проходя к окну. — Ты мне необходим здесь. Пока что. Необходимо провести учет финансов. Слышал, что Корейцы думают о поставках Ченду-20. Не знаю, насколько они откровенно говорят об этом, но зная С***** Ц***** очень скоро наша страна обретет хорошую поддержку. Так, — он повернулся ко мне, — кажется, я немного отвлекся. Твой парень… Тэхен? Этот вопрос был настолько внезапным, что застал меня врасплох. Совсем не понимаю, что министр Шарль имел в виду под этим вопросом. — Он продолжает переводить письма. Не вижу пока ничего из ряда вон выходящего. Их содержание слишком пустое. В теории он мог бы обманывать тебя, Чонгук? Очередной вопрос, который ставит меня врасплох. Конечно же нет. Однако… Он слишком хитрый и хороший дипломат. Парень ведь может просто удалить письмо из ящика и никто об этом не узнает… Но здравый смысл говорит мне: Тэхен на такое не способен, а логика вещает: он может соврать. — Никак нет, сэр, — отвечаю я господину, чуть потупив свой взгляд. Шарль задумывается и вновь садится за стол. — Жду от тебя расчет по закупкам вооружения у США и Кореи. Данные я тебе отправлю. Ченду-20 включай тоже, но пока особо не распространяйся об этом в твоем отделе. Я глубоко вздыхаю и поднимаюсь со стула. Ощущаю, как закипает кровь в жилах. Знаю, что следующим ударом будет Нанси, а это значит, что на войну пойдут все.POV Тэхен
Чонгук с утра убежал на работу, как ошпаренный. Это абсолютно меня не удивляло, потому что даже сейчас для меня была тайна, что происходит у него на работе и в голове. Его настроение менялось ежеминутно. Вот, он только спокойно работал за своим столом, когда я заходил, чтобы убрать очередную чашку с его стола, а через мгновение он уже тихо ругался или мог ударить по столу. Не представляю, какой он начальник на работе или генерал во время военных действий. Однако одно я знал точно — Чонгук стал гораздо спокойнее по отношению ко мне. Наш последний поход в клуб был для меня чем-то удивительным. Казалось, что этот парень, находясь со мной в неформальной обстановке стал совсем другим человеком. Он был мягким, податливым, конечно, не упускал возможности съязвить, тем не менее — Чонгук становится безопасным для меня, насколько это можно утверждать после того, что со мной происходило. Я опять начал вести записи… Иногда я вспоминаю, как Чон смотрел на меня в тот вечер, и помню, что мой взгляд был наполнен точно таким же желанием. Был это алкоголь, или мое долгое воздержание, я не знаю. Но мне нравится, когда Чон становится обычным человеком, а то, что это бывает редко — совсем не нравится. Однако в последние дни он нервничал. Правда, стоило мне подсесть к нему, как тот тут же успокаивался. Чего говорить, как-то за завтраком Чонгук разлил кофе и резкими движениями отрывал салфетки, чтобы протереть разлившееся коричневое пятно. Он протирал стол так, что мне казалось, будто он сломает его. Только мне стоило прикоснуться к его плечу, как его напряженные мышцы тут же расслаблялись. Ярость в глазах постепенно уходила и вскоре исчезла совсем. Парень одинок и от этого зол на весь мир. Не нужно быть психологом, чтобы понять это. Но от чего-то я поверил, что могу его изменить. Пока сегодня он не вернулся домой. Я сидел в гостиной, когда закончил играть на фортепиано. Входная дверь распахнулась, и Чонгук резким движением вошел в дом. Парень открыл дверь так сильно, что не сделал бы я шаг в сторону, меня бы ей ударили. Он резким движением снимает пальто и бросает его на тумбочку в прихожей. Вот так всегда. Чувства какой-то надежды на его эмпатию еще не умерли до конца, но вдруг дверь на втором этаже резко хлопает. На лестнице раздаются громкие шаги. Чонгук держит в руках бумаги. Краем глазом замечаю, что это распечатка документов, что я переводил вчера вечером. Он разъярен. Его взгляд черный. Это тот взгляд, которым он смотрел на меня, когда я был заперт в комнате. — Это что? — шипит он. Внимательно смотрю в его бешеные глаза. — Это что, блять? — он повышает голос, переходит почти на крик и стучит еще раз по документам. — Письма, — тихо говорю я. — Когда ты их перевел, Тэхен?! — На его лбу появляется несколько параллельных друг другу морщин, а нос поджимается, как у тигра во время оскала, когда тот продолжает кричать. — Дня три назад… — но я не успеваю даже договорить слово «вечером», как крышка рояля резко падает. Невыносимая боль пронзает мои тонкие пальцы. Я не успеваю их убрать с инструмента, когда Чонгук резким движением толкает ее, и мне защемляет руки тяжелой глянцевой черной крышкой с достаточно острыми краями. Слезы сами брызгают из глаз из-за невероятной боли. Я собираю руки вместе и испуганно смотрю на него. Его выражение лица никак не изменяется. Губы сотрясаются, и я чувствую себя максимально мерзко. Это первый раз, когда я плачу при нем. Меня словно бросили в грязную лужу, чтобы посмеяться над этим. — И ты не передал мне их три дня назад?! — он орет на меня, и мои мысли теряются. Я не понимаю, что ответить. Просто забыл… Я просто забыл передать ему их! Потому что в тот день мы ушли в бар. Потому что тогда я подумал, что он изменился. Осознаю, что это действительно моя ошибка, но я не знаю, что мне сказать и как оправдать себя. Смотрю на него и продолжаю плакать от обжигающей и одновременно колющей боли, поглаживая горящие пальцы на обеих руках. — Не надо давить на мою жалость, Тэхен! — Он хватает меня за плечи и поднимает со стула. — Ты хотел это скрыть? Ты держишь меня за идиота? Ты три дня, сука, не показывал мне письма, где практически официально заявлялось о передаче Ченду-20? Он кричит меня и больно впивается в плечи руками. Буря эмоций во мне не позволяет здраво мыслить. Что значит Ченду-20? По телу проходят мурашки, словно я слышу это в первый раз. Как я мог забыть такую информацию. Видимо, я была так обрадован той злосчастной вечеринке, что впечатления поглотили меня. Да, Тэхен, ты конченый дурак. — Я не… — пытаюсь ему что-либо ответить, но меня перебивают вновь: — Ты не «что»? Что мне отвечать министру, когда он получает столь важную информацию спустя три дня, блять? Три! Сука! Дня! — Он толкает меня, что я падаю, но встречаюсь с мягким стулом и просто сижу перед орущим на меня Чонгуком. Нервы сдают. — Я забыл, потому что я тоже человек! — я перехожу практически на истерический крик. — Мы ходили с тобой в тот день на вечеринку, на которую ты потащил меня за собой! И я просто-напросто забыл сказать, потому что тогда мы пили, если ты забыл об этом! — Мне похуй на твои оправдания, это твоя проблема, что ты так и не научился держать эти мерзкие чувства под контролем! — Он делает шаг ближе и практически упирается своей грудью в мою, а я тяжело дышу. — Что ты несешь? — шиплю я, приподнимая подбородок так, что нахожусь буквально в миллиметре от его шеи. — Если ты, блять, знаешь, как на тебя влияют эмоции, то контролируй это! Ты никчемен, если позволяешь себе забыть о твоей работе из-за мимолетных тусовок! Его слова убивают меня еще больше. — Или ты думал, что если мы с тобой по пьяни целовались, ты можешь играть со мной? Глаза начинает щипать еще сильнее. Он не понимает, что говорит. Молча я делаю шаг назад. Не могу выслушивать больше его слова. Качаю головой и убегаю в ванную комнату. — Куда пошел, Тэхен? — он все так же кричит, и мне страшно, что за мной погонятся, поэтому я начинаю быстро, словно в панике бежать, и трясущимися руками закрываю за собой дверь. Он стучит в нее, когда я только-только поворачиваю замок. Скатываюсь по двери и начинаю рыдать. Тихо, в надежде, что мне не услышат. Мне стыдно, что его слова начали так на меня влиять. Боль в руках и боль от его поведения доводят меня. Пытаюсь восстановить дыхание, когда тот уже перестал стучать и, видимо, наконец-то ушел. Страшно, что больнее мне стало от его слов. Включаю холодную воду и умываюсь. Лицо, такое отекшее и опухшее, выглядит ужасно. Кожу щиплет от слез. — Тэхен, а ну успокойся… — шепчу я сам себе, — ты что… И не такое видели, завязывай… Пытаюсь говорить с самой собой. Не могу смириться с тем, что я плачу. Ведь это слезы не от боли, а от оскорбления и обиды. От этого презираю себя ее больше. Слышу, как ручка медленно поворачивается. Я резко оборачиваюсь и опираюсь спиной о край раковины. Рефлекторно хватаюсь за ее края и тут же убираю руки, так как резкая боль пронзает мои пальцы, и слезы продолжают часто капать. Закрываю веки и ощущаю, как в помещение медленно заходят. Только недавно мне показалось, что я вышел из этого дерьма, которое творилось здесь со мной, но вот опять все повторяется. Внезапно меня обнимают за плечи, и я пытаюсь вырваться, но меня сжимают слишком крепко. — Прости, — тихим шепотом раздается над ухом. Чонгук прижимает меня к себе. Его рука уверенно пробирается за спину и поглаживает мои лопатки через ткань футболки. Подбородком он прижимает мое плечо к себе еще сильнее. Внутри только неприятное разочарование. — Прости меня, Тэхен, я не… Молчу и ничего не говорю. Он слегка отстраняется и смотрит на мои руки. Молчит. Понимает, что виноват, что не рассчитал силу. Внимательно осматривает их и не смеет поднять взгляда на меня. Чонгук берет мое запястье и ведет за руку на второй этаж к себе в комнату. Я ничего не жду. Ловлю себя на том, что не хочу даже ничего говорить. Опять. Пришли к тому, откуда начинали. Чонгук усаживает меня на его кровать, а сам уходит в ванную комнату. Он гремит ящиками, а потом выходит с аптечкой. — Это сильный ушиб, — говорит тот, — ни растяжение, ни перелом. — Чон не поднимает взгляда. Достает тюбик с какой-то мазью, выдавливает себе на пальцы и касается моих рук. Его грубые пальцы слишком нежно касаются моих. Тот аккуратно размазывает крем по моим рукам. Когда грубые руки прикасаются к не ушибленным местам, по телу проходятся мурашки. — Прости, — тихо говорит тот. Чонгук все так же сидит передо мной на корточках, пока я нахожусь на кровати. — Посмотри на меня, — прошу я. Его темные кудри спадают на лоб, что я не могу разглядеть его глаза. Парень выглядит очень поникшим. Правильно, есть за что раскаиваться. — Чонгук… Что с тобой происходит? Почему ты ведешь себя так? Он до сих пор не поднимает головы и начинает закрывать тюбик, убирает его назад в аптечку. Чонгук молчит. Опять уходит от темы. — Ты всегда будешь уходить от темы, когда я задаю тебе вопросы? — Встаю с кровати и следую за ним. Тот убирает в нижний ящик под раковиной и вновь нервно закрывает его. Я больше не могу это выносить. Он разворачивается и широкими шагами выходит из ванны. Обхожу его быстро и опираюсь спиной о дверь, только тот тянется к ручке. — Ты сделаешь мне больно еще раз, если продолжишь, и тогда я не смогу тебя больше прощать. Говорю это, когда встречаюсь с его взглядом. Он тяжело дышит, волосы слегка взмокли и падают на наморщенный лоб. — Почему ты ведешь себя так, Чонгук? — Потому что. — Сначала ты даешь мне свободу, позволяешь выходить из дома, зовешь на вечеринку, целуешь меня в баре, говоря всем, что я твой парень. А буквально через день врываешься, ведешь себя как… мудак, вновь бьешь меня, а потом приходишь и извиняешься! Парень глубоко вздыхает. И делает еще одну попытку выйти, подходя ближе ко мне. Мое сердце начинает невероятно быстро колотиться, когда его торс касается моей груди, и я прикрываю рукой дверную ручку. — Ты не выйдешь отсюда, пока не ответишь мне нормально, — продолжаю сопротивляться, и когда парень хочет еще раз дернуть ручку, он касается моей руки. И теперь Чонгук останавливается, продолжая касаться своим телом моего. Его попытки открыть дверь заканчиваются. Однако парень не пытается сделать шаг назад и дать мне немного воздуха. Наоборот. Левая рука упирается справа от моей головы, а разгоряченное тело еще крепче вжимает меня в дверь. — Потому что ты ломаешь все мои стереотипы, Тэхен, — дико шепчет он, — потому что я становлюсь с тобой слабее. Потому что мне становится стыдно, когда я так веду себя, когда делаю тебе больно. От его слов мое дыхание останавливается. Смотрю на него боковым зрением и не верю. — Потому что я не боюсь делать больно людям. А тебе боюсь, хоть я делал раньше и сделал сейчас. Потому что я зол и не могу совладать со своей агрессией, а тут ты, — тон шепота переходит на более томный, когда его губы становятся ближе к моему уху, а горячее дыхание опаляет, — играешь а фортепиано, такой правильный и светлый аристократ. Потому что я пытаюсь с тобой быть хорошим, и это, сука, меня бесит. Потому что я не хороший. Потому что я не извиняюсь, потому что я не вожу парней за собой в клубы. Закрываю глаза и чувствую, как мои трясутся. — Это то, что ты хочешь слышать? — Его губы так близко к уху, что я чувствую лишь обжигающее дыхание на шее, совсем позабыв про ушибленные пальцы. — А ты что хочешь слышать? — спрашиваю я дрожащим голосом. Мои уголки глаз начинает щипать. Нет, пожалуйста, нет… Я шагаю в пропасть. — Ты не ответил на мой вопрос, Тэхен. — Он смотрит на меня сверху вниз. Его нос касается области за ухом, а по телу проходит дрожь. — Если это то, что ты сказал — правда, то да, — тихо отвечаю и прикрываю веки. Впервые ощущаю тепло его тела. Теперь его грудь и торс поднимаются медленнее, но весьма ощутимо. Мы дышим в один такт. — Ты простишь меня, если я пообещаю, что больше никогда в жизни не сделаю тебе больно? Он произносит это тихо. Так тихо, что больше похоже на галлюцинацию, чем на Чонгука. Сердце словно пропускает удар. Поворачиваю голову и смотрю на него все еще испуганным взглядом. Встречаюсь с его губами на уровне своих, но тут же приподнимаю веки и вижу черные глаза. — Если теперь никто не сделает тебе больно. Я не хочу видеть твои слезы. Молча смотрю на него и чувствую, как после сказанного внизу живота завязывается узел, а в уголках глаз начинает покалывать. — Если никто не посмеет подойти к тебе и обидеть. Он смотрит в мои глаза. И не останавливается. — Если…Чонгук
… только для тебя…
пожалуйста
… я стану…
остановись, пока не поздно
… хорошим.
Дыхание учащается. Это провал. Бегаю глазами по его лицу, пытаясь найти ту ухмылку, с которой он смотрел на меня, когда издевался, пытаясь найти ту агрессию, с которой он ударял меня, пытаясь найти хоть что-то, что показало бы его настоящую натуру. Но понимаю, что настоящая натура сейчас смотрит на меня и говорит мне все это. Молчу, не знаю что сказать, потому что просто не ожидал такого разговора. — Тэхен, ну скажи мне хоть что-нибудь, — умоляюще произносит тот. Кажется, я смотрел все это время в его глаза не моргая. Сглатываю вновь подкатившиеся слезы. — Поцелуй меня. Это слово срывается с моих губ само. Если интересно, как выглядит дно, то вот оно. Просить о поцелуе человека, который несколько минут назад орал на тебя и делал больно, который нещадно издевался над тобой, а потом молил о прощении. Но я привык верить в то, что людей можно изменить. Его взгляд опускается на мои губы. Длинные ресницы плавно закрывают закатывающиеся глаза, и уже через минуту я ощущаю его мягкие губы на своих. Они кажутся невероятно теплыми и нежными. Это поцелуй без алкоголя, дурманящего мозг, без пошлостей и грязи. Он целует меня. Так нежно посасывает губы. Поддаюсь ему, ощущая его ритм. Язык проходит по моим зубам. Чонгук не пытается проникнуть дальше, когда я не раскрываю их, проверяя, насколько далеко тот сможет зайти. Не увидев от меня инициативы, тот вновь возвращается к губам и мягко облизывает их. Небольшой шаг назад, который открывает мне место и позволяет пойти вперед. И тогда я сам приоткрываю рот и вторгаюсь языком в его. Наше дыхание тяжелое, и руками я аккуратно касаюсь его черной футболки, понимая, что оставлю след от мази. Тот тут же перехватывает инициативу на себя и жадно целует, сплетая языки вместе, проникая глубже, проходится по небу и всасывает мой язык в себя, словно ждал этого вечность. Прижимается ко мне бедрами, и я чувствую растущее напряжение внизу, от чего открываю глаза и останавливаюсь. Внутри все переворачивается. Чувствую, как у самого становится мокро. — Ничего не могу с собой поделать, — шепчет он и слегка улыбается. Я краснею. Мы тяжело дышим, смотря друг на друга. Он касается рукой моей щеки и аккуратно проводит по ней, притягивая к себе для очередного короткого, но глубокого поцелуя. Я поддаюсь. Его палец накрывает мою нижнюю губу, тянет чуть вниз и снова целует. — Тебе обязательно надо было довести меня до слез, чтобы сказать все это? — шепчу я ему между поцелуями, накрывая его ладони своими. — Я не думал, что твои слезы заставят меня это сказать, — он обнимает меня за плечи, прижимая к себе, — но я больше точно не хочу их видеть. Слегка улыбаюсь и упираюсь щекой о его грудь. Кистями поглаживаю его спину чуть ниже лопаток. Молчит. Ведет за собой на кровать, и мы ложимся рядом. Я знаю, что ему могут помочь лишь чувства. Человек, который вытерпит все его зло потом будет невероятно одарен. Чонгуку необходима сильная личность, которая не сломается, которая стерпит его всплески настроения, которая стерпит шизоидное поведение. Когда ты всю жизнь жил в обществе убийц, гиен, мерзко хихикающих за спиной, ты будешь вести себя точно так же с другими. Но я вижу, что в нем есть еще лучик света, который нужно попробовать зажечь. Кажется, мне предстоит найти к нему подход. Мы лежим вместе на кровати, и я все еще под впечатлением от сегодняшнего дня. Смотрю в потолок. Я все еще в одежде. Зажат. Просто как истукан. Меня не накрывает даже одеяло. Чонгук лежит подле меня, укутавшись в плед и, как мне кажется, тоже не спит, но делает вид, что уснул. Я поворачиваю голову к нему. Слышу его дыхание. Он явно не спит. Пододвигаюсь чуть ближе и накрываю его плечи своей рукой. — Тэхен? — тут же произносит он. — М? — мычу я. — Ты… — Да, приобнимаю тебя. Он молчит. — Ты не любишь? — Нет, нет, — быстро и коротко отвечает он, — просто… — Ну вот и лежи тогда, — слегка ухмыляюсь я. Он глубоко вздыхает. Моя рука переброшена через его плечи. В комнате уже погашен свет, и лишь яркая луна освещает комнату. Как в моем сне… Закрываю глаза, но чувствую, как моих пальцев касается его рука. Он аккуратно поглаживает ушибленное им же место, после чего мягкие губы касаются фаланг. Во мне все еще остается страх, но это страх перед тем, что я начинаю испытывать. Как глупо звучит, но мне страшно, что мне нестрашно. Закрываю глаза и пытаюсь заснуть. У меня не получается и не получится. Я никогда не спал с кем-то. Даже когда у меня был молодой человек, мы спали на разных кроватях. С детства я привык к этому, и мне нужно личное пространство. Помню, как мой бывший возмущался, что после секса я просил оставить меня одного. Не потому, что я не любил, а просто не могу спать, когда меня обнимает кто-то еще. Слышу, как Чонгук начал посапывать. Аккуратно поднимаю руку с его плеч и медленно встаю с просторной кровати. Тихо открываю дверь и ухожу к себе в комнату. Это очередной переломный момент твоей жизни.POV Чонгук
Когда Тэхен закрылся в ванной и никак не реагировал на мои слова, я чувствовал еще больший груз. Ладно. Делаю шаг вперед и прижимаю его к себе. Такой хрупкий. Мне же правда тебя жаль, а ты молчишь. — Прости меня, Тэхен, я не… И тут ощущаю сырость в районе плеча. Что это за отвратительное чувство? Отступаю чуть назад и беру в руки его ладони. О боже… Огромные красные нарывающие следы. На всех фалангах. Глубоко вздыхаю. Не знаю, что говорят в такой ситуации, да и не хочу ничего говорить. Я просто должен замазать его раны и все. Я извинюсь, и моя совесть будет чиста. Так ведь?.. Веду его за собой на второй этаж и усаживаю к себе на кровать. Почему я делаю все это? Почему мне его жаль? Почему хочу помочь? Почему я вообще ощущаю это мерзкое чувство стыда внутри? Не хочу знать ответ на этот вопрос. Достаю аптечку. — Это сильный ушиб, ни растяжение, ни перелом. — Присаживаюсь перед ним. Не могу поднять на него взгляд. Хочу, но не могу. Боюсь увидеть эти разочарованные и зареванные карие глаза. Достаю тюбик с мазью от синяков, и мажу его ушибы и кровоподтеки. — Прости, — повторяю я и собираюсь убрать аптечку, как тот начинает говорить. — Посмотри на меня, — просит он. Что? Зачем он просит меня взглянуть на него. Не собираюсь. Это заходит слишком далеко. — Чонгук… Что с тобой происходит? Я быстро убираю все в аптечку и ухожу в ванну, но Тэхен не останавливается. — Почему ты ведешь себя так? Ты всегда будешь уходить от темы, когда я задаю тебе вопросы? — слышу, как он встает с кровати и идет за мной. Тэхен, просто замолчи. Не спрашивай меня ничего… Ты не хочешь этого знать. Убираю вещи на место и хочу побыстрее уйти. Но только я делаю шаги к дверям, как он резко обходит и закрывает мне выход телом. Тэхен… Хочу открыть дверь и уйти. — Ты сделаешь мне больно еще раз, если продолжишь, и тогда я не смогу тебя больше простить. Поднимаю на него взгляд. Черт. Карие глаза уже уверенно, но разочарованно смотрят на меня. В них больше нет страха, только сила, которую я раньше не замечал. — Почему ты ведешь себя так, Чонгук? — Потому что. Хватит… — Сначала ты даешь мне свободу, позволяешь выходить из дома, зовешь на вечеринку, целуешь меня в баре, — Тэхен говорит это так отчаянно, он активно жестикулирует руками и никак не позволяет мне выйти. Да, если этот парень хочет добиться чего-то, он никогда не сдастся. Но я делаю шаг еще ближе, будучи уверенным, что он попятится назад, но Тэхен просто делает маленький шажок вперед, от чего его тело касается моего торса. Черт… — Ты не выйдешь отсюда, пока не ответишь мне нормально. Он так хочет знать? Опускаю на секунду голову. И все мои принципы летят к чертям. Не помню, как я дошел до этого, но теперь я упираюсь рукой около его головы и подхожу еще ближе, вжимая хрупкое тело в дверь. Я на дне… Ощущаю, как мое дыхание перехватывает от того, что я говорю. И уже не могу вспомнить, что именно говорил. Я просто смотрю на него и встречаюсь с его взглядом буквально на долю секунды, а тот, смущаясь, отводит свой в сторону. — Потому что я пытаюсь с тобой быть хорошим, и это, сука, меня бесит. Потому что я не хороший… Это то, что ты хочешь слышать? — А ты что хочешь слышать? Я не ожидаю услышать этого от него. Мое тело словно током прошибает. Сердце стучит чаще. Отвожу голову чуть в сторону от его ушка и смотрю в глаза. Я шагаю в пропасть. — Ты не ответил на мой вопрос, Тэхен. — Если это правда, то да. Сердце пропускает удар, когда он отвечает так тихо и закрывает глаза. Кажется, что в этот момент мы поменялись с ним местами. Теперь я становлюсь его жертвой. Я загнан в угол. Хотел этого парня так сильно, что ненавидел себя за это. Все это время я был агрессивен не на него, а на свои чувства к нему. Я так любил его темные волосы и редкий смех, его поганый уверенный характер, его эмпатию… Так сильно, что возненавидел себя — жесткого и отреченного от всех. Я не хотел видеть его счастливым тогда, потому что сам был несчастен. Потому что я не хотел принимать то, что в этом безумном мире еще существуют такие люди. Я делал больно ему назло себе, чтобы заставить себя страдать еще больше. Но теперь. Один вопрос, один ответ, и весь мир переворачивается. И никакая война мне не страшна. Не страшна до тех пор, пока Тэхен будет со мной. — Ты простишь меня, если я пообещаю, что больше никогда в жизни не сделаю тебе больно? Произношу это очень тихо, потому что боюсь. Потому что я не заслуживаю его доброты. Но… Сука, да ради него я готов поменяться. Говорю и ощущаю, как впервые у меня трясутся руки. Он отодвигает голову, когда я все еще прижимаюсь к нему, ощущаю тепло и уверенность. — Если теперь никто не сделает тебе больно. Я не хочу видеть твои слезы. Если никто не посмеет подойти к тебе и обидеть. Я смотрю в его глаза. Невероятные глаза.— Если…
Тэхен…
… только для тебя…
пожалуйста
… я стану…
прости меня
… хорошим.
Дыхание учащается. Это провал. Бегаю глазами по его лицу. Он делает точно так же. Вижу сомнение. Тэхен не показывает никаких эмоций, кроме удивления. Я не вижу страха, я не вижу ничего. Черт, скажи… Но он молчит. Он молчит и смотрит на меня, прожигая насквозь. — Тэхен, ну скажи мне хоть что-нибудь. Он даже не моргает. И когда я думаю, что все потеряно, он говорит: — Поцелуй меня. И мы вместе катимся в эту пропасть. Я не верю услышанному. Это сон? Если это сон, то я не хочу, чтоб он заканчивался. Я целую его. Не хочу больше делать ему больно. Стараюсь действовать мягко, насколько это возможно. Хочу зализать все раны, которые оставил на нем, и начинаю с губ. Они такие нежные… Голову сносит, ощущаю громкий стук его сердца. Провожу языком по ровным зубам. Он не позволяет мне проникнуть дальше, но в итоге позволяет. Прижимаюсь к ней ближе. Нельзя заходить дальше, только не сегодня. Ощущая мое растущее напряжение, Тэхен еле заметно двигает бедрами чуть назад и смущается. И потом мы лежим вместе на кровати, я все еще под впечатлением от сегодняшнего дня. Смотрю в окно, и в голове роятся кучи мыслей. Никогда не чувствовал стеснение, находясь рядом с парнем. А тут кажется, что я девственник, которому парень впервые показал свои прелести. И он… Обнимает меня. Впервые в жизни засыпаю, крепко засыпаю и не вижу больше кошмаров.POV Тэхен
На следующее утро я просыпаюсь без будильника. Чонгук еще сопит, лежа в кровати. Я спустился на кухню сделать нам завтрак, и пока еда готовится, решил позвонить Марии. — Тэхен! Я думала ты пропал! — смеется она. Про себя я пошутил, что было бы здорово, если бы это не было правдой. — Все в порядке, был немного занят, — вздыхаю я и прохожу к окну на кухне. Отодвигаю шторку. Немного облачно, но солнце часто выглядывает из-за облаков. За сплошным забором ели слегка покачиваются от ветра, виднеется дорога и засеянное рожью поле. — Ты слышал, что создают армию? — спрашивает она. — Они создают ее уже с того момента, как война началась, — издаю смешок и облокачиваюсь рукой об окно. — Президент вылетел во Францию, завтра решится будущее, — говорит Мария. Я был в таком отчаянии от того, что творится в мире, что сердце даже не изменило свой ритм, настолько я был готов ко всему. — Ну как европейская жизнь? Майкл рассказывал, что вы с Чонгуком очень весело проводили время, — она тихо смеется. — Да, развлекались, — говорю я и ловлю себя на мысли, что не очень хочу продолжать эту тему. — У тебя прямо от ненависти до любви, — шутит она. — Помню, как ты презирал его. Когда Мария говорит это, мне становится неприятно. Чувствую себя не в своей тарелке и почему-то начинаю злиться, ведь все сказанное ей с каждым днем все больше и больше становится похоже на правду. — Мария, не хочу обсуждать это, — говорю я, когда уже заварил себе кофе. Я придерживаю плечом телефон и уха, а двумя руками держу чашку и разворачиваюсь к окну, когда слышу шаги по лестнице. — Да ладно тебе, я ведь… Она продолжает говорить, но я уже не слышу ничего, когда Чонгук оказывается в дверном проеме. Он стоит в одних спортивных штанах. Его волосы слегка взъерошены, видимо, тот только-только проснулся. Взгляд сонный. — Мария, я перезвоню, — быстро отвечаю я и сразу же кладу трубку. Смущаюсь. Это второй раз, когда я вижу его обнаженный торс. Но теперь становится неловко. Я не знаю почему. Молча рассматриваю его тело и стараюсь сфокусироваться на чем-то другом, но не могу. — Доброе утро, — говорит он и подходит ко мне. По его настроению мне кажется, словно ничего вчера и не было. Он опять недоволен. Прищуренный взгляд, напряженные губы и сухой тон голоса. Чонгук делает шаг еще ближе ко мне. Я не двигаюсь. Берет меня за руки и смотрит на оставшиеся после вчерашнего следы. Внимательно рассматривает и отпускает мои кисти. — Что поесть? Я стою на том же месте, скрестив руки на груди. Смотрю ему в затылок. — Продуктов нет, надо заказывать, — говорю я, ставлю чашку позади себя и опираюсь спиной о столешницу. Он оборачивается на меня. — Собирайся значит. — Чонгук встает из-за стола и подходит поближе. Не смотрю на него и отвожу взгляд в окно. — Куда? Он обходит меня, берет мой кофе и залпом выпивает его. — За продуктами. — Но я не вожу машину, — повторяю я, не скрывая своего недовольства. — Значит научишься, — отвечает тот и скрывается, за кухонной аркой. — В темпе, у меня сегодня еще работа, родной. Этот мужчина меня поражает. Еще несколько минут стою на кухне, скрестив руки на груди, а затем поднимаюсь в свою комнату, чтобы собраться. Надеваю черные джинсы, черную футболку и черную джинсовку. Быстренько причесываюсь и спускаюсь. Чонгук сидит в гостиной, одетый точно так же. Когда я иду по лестнице, тот улыбается. — Родной, я конечно понимаю, что ты хочешь мне понравиться, но не стоит, — намекает он на наш абсолютно одинаковый прикид. Мне не очень весело и я отвечаю: — М, проснулся. — Приподнимаю брови и слегка сжимаю губы. Кажется, тот не ожидал моего холодного тона. Парень ухмыляется и встает с дивана. — Если ты проявишь наблюдательность, то заметишь, что я часто просыпаюсь в плохом настроении. — М, — повторяю те же жесты: приподнимаю брови, отводя взгляд и напрягаю губы. — Твоя задача не провоцировать меня, как ты всегда это делаешь, Тэхен, — он говорит это с легкой ухмылкой и направляется к выходу. Послушно следую за ним. Думаю, в чем же была причина моего недовольства, а когда понимаю, что причина эта — поведение Чонгук, слегка трясу головой, отгоняя эти мысли. Мы проходим к машине, и я собираюсь открыть заднюю дверь. — Тэхен, все нормально? — Чонгук все так же улыбается. — Садись вперед. Я киваю и присаживаюсь на переднее сиденье. Чон садится за руль и нажатием кнопки заводит машину. Сенсорная панель загорается, и двигатель издает негромкий рык. Я пристегиваюсь и смотрю в окно. — Куда мы едем? — решаю спросить я. — Город вроде в другой стороне. — А мы и не едем в город, — отвечает тот и сворачивает на проселочную дорогу. Мы оказываемся на залежи. Так называется земля, которая временно не используется под сельскохозяйственные культуры. На ней растут мелкие низкие сорняки, одуванчики и клевер. Кое-где есть колея от машин. По левой стороне лес, по другой — поля и дорога, и самое главное, что нет абсолютно никого, ни одной машины, ни одного дома, никого, кроме нас на черной Ауди, которая не очень вписывается в ландшафт. — Ты же хотел в магазин, — удивляюсь я и поворачиваюсь к нему. Чонгук смеется. — Выходи. — Он приподнимает брови и руками отмахивается от меня. — Зачем? — О господи, Тэхен… — Он берется двумя пальцами за переносицу. — Вот иногда ты поражаешь меня своим занудством и умом, а иногда… — Он качает головой и кладет руки на руль. — Выходи, я должен научить тебя хоть как-то водить машину, чтобы ты мог ездить за продуктами, — говорит тот. Я не могу сдержать улыбки от своей же тупости в этой ситуации. Чонгук ведь несколько раз говорил об этом. Я открываю дверь и выхожу в поле. Так красиво… Синий небосвод от горизонта до горизонта, свежий воздух. Я обхожу машину и сажусь за руль. Его сиденье такое низкое, потому что Чонгук достаточно высокий, и отодвинуто очень далеко, поэтому первым делом я настраиваю его под себя. — Машина высокая, смотри, чтобы ты видел капот. Это необязательно, но так будешь лучше чувствовать габариты, — говорит он и внимательно смотрит на меня. Я киваю. — Знаешь, как заводить? — Да, — отвечаю я, — у моих родителей такая же. Он ухмыляется. — Тогда медленно поехали. Это автомат, ничего сложного, руль и педали. Все, — говорит тот, и я аккуратно нажимаю на педаль. Машина едет на скорости не более 15-20 км/ч. Я волнуюсь. Конечно, мы одни в поле, тут никого нет, но сразу вспоминаю свою историю из детства. Крепко держу руль, и мое сердце достаточно быстро бьется. — Тормози, — говорит он. Я удивленно отвожу взгляд от дороги. — Зачем? — Как много глупых вопросов. Тормози, поедешь теперь задом. — Чонгук невероятно сосредоточено смотрит вперед на дорогу. — Ты так нервничаешь, здесь же никого нет, — слегка смеется он и смотрит в зеркало заднего вида вместе со мной. — Когда мне было пятнадцать, — начал я, — наши друзья семьи решили научить меня водить механику на их машине. И когда я сел, подумал, что сразу же заглохну. Это логично. Но я поехал. Тогда я так испугался… Так вот дорога была прямая, но меня скосило чуток вправо и я въехал в березу… Скорость была тоже километров пятнадцать, но бампер и крыло были всмятку! Чонгук посмеялся моей истории, от чего я тоже улыбнулся, стараясь при этом внимательно смотреть по сторонам. — Это невероятно, — говорил он сквозь смех. Чонгук впервые смеялся со мной. — Ага, — говорил я и чувствовал себя уже увереннее на поворотах, — мои родители тогда попали на неплохие деньги, — говорю я сквозь смех и пытаюсь развернуть машину, чтобы прочувствовать габариты. — Не знаю, что более невероятно, что ты уже не трясешься, сидя за рулем, или что рассказал мне это, — подмечает он. Я пожимаю плечами. Чонгук продолжал учить меня ездить на его машине в огромном поле. Сначала прямо, потом с поворотами, затем задом, вновь с поворотами. Надо сказать, что машин абсолютно не было, поэтому мне было не очень страшно. Конечно, я не мог слушать музыку и дворники мне мешали, когда он решил промыть лобовое зеркало, но в любом случае что-то получалось. — И не говори мне, что управлять авто сложнее, чем самолетом, — смеется он. Улыбаюсь. — Примерно одинаково. Жаль, машина не взлетает, — говорю я. — Еще как, родной, тормози, — говорит он. Останавливаю его машину, и Чонгук просит поменяться нас местами. Я покидаю водительское место, когда останавливаюсь на обочине и сажусь опять на пассажирское. Чон запрыгивает на привычное место. — Еще как взлетает, — говорит тот. — О нет… — шепчу я, когда понимаю, что Чонгук хочет погонять… Парень разворачивает Ауди и резко давит на газ, отчего колеса издают громкий скрип, прокручиваясь на месте. Машина едет достаточно быстро, что меня вжимает в кресло, будто бы я действительно взлетаю. Слава богу, я был пристегнут, он летит на скорости почти под двести, когда резко сворачивает и едет на то самое поле, где я водил. Парень решает показать мне все возможности дрифта на его машине. Резко поворачивает, что от колес в воздухе куча плотной пыли. Чонгук наворачивает круги, а я сжимаю крепко глаза и иногда попискиваю. Черт возьми, да на самолете летать в тысячу раз безопаснее, чем так кататься на тачке! Держусь руками за ручку наверху салона и меня вжимает то в окно, то прижимает ближе к водителю. Вскоре он останавливается. Мое сердце бешено колотится, но сказать, что мне не понравилось — соврать.(Tommee Profitt, Fleurie — Shallow)
— Тебе было так страшно? — удивляется тот, когда смотрит в мои испуганные глаза. — Это то же самое, что я начну делать восьмерку в воздухе, Чонгук, — говорю я и поправляю волосы. Парень слегка улыбается. Пытаюсь отдышаться. А он молчит. Слишком тихо. За окном все в пыли, и почти ничего не видно. Слышно только мое громкое дыхание. Чонгук смотрит на меня черными глазами, а я отвожу свой. Но он продолжает. Мы просто сидим в машине и кажется, словно тот чего-то ждет. Я все понимаю. Отвожу взгляд к окну, когда пыльная завеса плавно испаряется. Слышу скрип кресла, Чонгук пододвигается ко мне поближе. Теперь мне страшно повернуться. Сердце вновь бьется быстрее. Моего бедра касается крепкая ладонь. Игнорировать это странно, но тело меня выдает, когда я слегка дергаюсь от этого движения. Ладонь поднимается чуть выше, и я поворачиваюсь к нему лицом. — Что?.. — даже не знаю, зачем я спрашиваю это. Чонгук наклоняется ближе и касается носом области под ухом на моей шее. — Чонгук… —***
Чон, в конце концов, довозит меня до дома, сказав, что сегодня все-таки закажет продуктов сам, потому что его срочно вызвали в офис. Прохожу в дом, завариваю кофе и плюхаюсь на диван в гостиной. В голове мысли только о произошедшем в машине… Я подрочил еще несколько раз, представляя как Чон касается меня в укромном месте… Таких ярких оргазмов, а тем более быстрых у меня еще не было. Но, несмотря на хорошую дрочку, осадок остался неприятный. Я привык, насколько изменчивое его настроение, однако отказ меня удивил. Я точно видел, что он сказал «нет» через силу, но легче не становилось. Теперь на моей душе кошки скребут. Вдруг он подумал, что я озабоченный? Еще бы, я без колебаний принял от него мастурбацию. А сам Чонгук отказался. Я идиот. Но ближе к вечеру я ухожу к себе в комнату. Встаю за письменный стол и захожу в ноутбук. В руках держу очередную чашку кофе. Открываю экран и вижу несколько писем, стоя перед ноутбуком. Неудобно касаюсь тачпада и открываю письмо. Тело замирает. Сердце пропускает удар. По спине проходит холодок, в глазах щиплет, а в ушах раздается протяжный писк. Бегаю глазами по письму, дыхание учащается. Переброска… Нанси… Теракт… Срочно… Ченду-20… координаты… созыв войск… пять дней… остальные буквы бегают, что текст не читается, а сливается в одно целое за пеленой подступающих слез. Это началось.POV Чонгук
Я приезжаю в офис, в подавленном состоянии. Так не должно было быть. Это неправильно. Я не хочу ввязываться в это снова и повторять своих ошибок… Но то, как Тэхен улыбался, как он звонко смеялся, когда я резво гонял на машине. Он невероятный, но все еще слишком светлый для меня. Мне нужно было держать себя в руках, я не должен был так нагло касаться его. Это моя ошибка… Но черт, это того стоило. Мое имя столько раз слетавшее с его уст, его высокие стоны, мурашки по телу, которые он думал, что я не замечал. Это чувства. Это то, чего между нами быть не должно. А еще я не должен был хотеть делать приятное человеку. А он не должен был делать мне приятное в ответ. Вот и все. Когда я вхожу в офис и прохожу мимо КПП. Охрана смотрит на меня безумно пустым взглядом. — Все вымерли что-ли? — шучу я, но в ответ получаю все тот же холодный и пустой взгляд. — В актовый зал… Это все, что мне тихим голосом отвечает охранник. Сглатываю и не задаю лишних вопросов. Двигаюсь по пустынным коридорам. Прохожу в актовый зал. Люди молчат. Гробовая тишина. Все в костюмах, за трибуной стоит министр Шарль. Он внимательно смотрит на меня и одного его взгляда достаточно, чтобы я все понял. Отчего-то я аккуратно прячу письма во внутренний карман пиджака чуть дальше, чтобы их не было видно. Во мне какое-то странное предчувствие. Прохожу и сажусь на одно из свободных мест возле Майкла и Итона. То, к чему мы готовились случилось. Спустя минуту, когда шелест бумаг и пиджаков в актовом зале замирает, министр начинает говорить. — Сегодня… — слышу, как его голос ломается на этих словах, — важный день, коллеги. — Вижу, как пот капельками собирается в складках на его лбу. — Поступило сообщение, что на базе Нанси сегодня утром, буквально за несколько часов до нашей встречи произошел теракт. Сердце пропускает глухой удар. — Уничтожено пять единиц тяжелой техники, терминал D, а также погибло около пятидесяти человек. Пятьдесят граждан свободной Франции погибли сегодня из-за рук немецких нацистов. — Его голос становится более жестким и разъяренным с каждым словом. — Коллеги, наши коллеги подло вставили нам нож в спину, когда этого никто не ожидал. Этим действием Четвертый Рейх объявил официально войну. С такими жертвами это больше не специальная военная операция. Сегодня Германия выстрелила себе в ногу, официально объявив войны всему миру, а следовательно UFКB. Буквально в считанные часы, между Кореей, США, Францией и союзническими силами Великобритании была проведена встреча глав государств. Начинается мобилизация всех военных сил. У нас есть порядка пяти дней на сборы. Мы должны сделать все возможное, чтобы не позволить фашистам уничтожить наши города, наших людей, детей, невинных граждан, и наше величие, как это происходило десятилетиями назад. Особо уполномоченных прошу в кратчайшие сроки собрать и мобилизировать все дивизионные силы. Все восточные дивизионы должны быть в полной готовности нанести отпор. Сердце невероятно колотится — сегодня была объявлена третья мировая война. Министр Шарль продолжает вещать об историческом величии Франции и США, но я уже не слышу это. Я думаю лишь о том, что миру вновь придется не спать. Совещание заканчивается, когда Шарль просит меня остаться. Меня и еще нескольких заведующих сухопутными и морскими дивизионами. Он разговаривает с ними, дает указания, а я не слышу ничего. Майкл и Итон стоят передо мной. В этой войне мы все являемся главнокомандующими соседних, восточных дивизий. — Чон, — вдруг произносит он, — собирай своих. Пять дней. Ваша дивизия должна оказаться в районе Нанси, куда двигается седьмая и восьмая армии Рейха. Ты обязан приехать в штаб в Лотарингии. Сегодня вечером объявление войны будет официально. — Так точно, сэр, — произношу я и стараюсь собрать свои мысли в кучу. Майкл и Итан нервно кусают щеки и переглядываются друг с другом. — Вы можете идти, а ты, Чон, мне еще нужен, — говорит он. — Мы ждем тебя у выхода. — Итон хлопает меня по плечу и уходит. Звук его шагов эхом раздается в пустом помещении зала. — Корея поставила десять единиц Ченду-20. А твой военнообязанный «друг» даже ничего тебе об этом не сказал. Она ведь был пилотом на этих машинах-убийцах, верно? Сердце замирает вновь, когда я вспоминаю, про документы, про которые Шарль думает мне не передали. Сглатываю и выпрямляю спину. — Так точно, сэр, — игнорирую его замечание. Он, ухмыляясь, смотрит на меня. — Тогда обрадуй его. Ему придется много летать, — слегка ухмыляется он. — Может, повидается с Ли. Сегодня мне совсем не до шуток. Смотрю на него и вновь сглатываю скопившуюся от нервов слюну. — Что ж, Чон, — говорит он, выходя из-за трибуны, — можешь идти. Отдохни эти оставшиеся деньки как следует. Не знаю, сходи с парнями в бар, развлекись, как ты умеешь… Думаю, в следующий раз ты снимешь мальчиков нескоро. Разве что… — но тут он не договаривает, словно чуть не сболтнул лишнего, и удаляется. От его фразы становится ни чем не лучше. И теперь после сказанных слов я ловлю себя на мысли, что действительно хочу прожить эти дни как в последний раз. Я не думаю о войне, не думаю о предстоящей работе в штабе, не думаю о том, что Тэхен будет воевать на Ченду-20. Все, что я хочу, это прийти домой и обнять его. Прикоснуться к нему еще раз и… Извиниться за то, сколько времени мы потеряли из-за меня, хотя могли бы побыть вместе. Подъезжаю к дому подозрительно быстро. Выхожу из машины. Захожу в дом и вижу Тэхена, который с круглыми, как два шара, глазами, сидит на диване перед телевизором. Происходит официальное объявление о мобилизации. — Чонгук! — отчаянно вскрикивает он, когда поднимается с дивана. В руках его письма. Не нужно обладать даже логикой, чтобы понять, что в этих письмах. Парень невероятно взволнован, она подходит ко мне широкими шагами и крепко обнимает, практически вешаясь на шею. Вот так единый враг сближает. Я обнимаю его крепко-крепко, притягиваю голову ближе к себе, прижимаю за заднюю часть макушки. — Чонгук, это война… — шепчет он. Глажу дрожащее тело и смотрю в одну точку где-то на стене. — Да, это она… — Это началось снова… Честное слово, я уничтожу каждого, я лично пристрелю всех, кто совершил этот теракт, и… — У тебя будет такая возможность. — Что? — Отрывается он и непонимающе смотрит на меня. — Министр Шарль сказал, что нам необходим человек, умеющий управлять новыми Ченду-20, которые были выделены нам от Кореи. На его лице появляется едва заметная улыбка. — Они еще не знают, с кем связались, — шепчет он и все еще смотрит в мои глаза. Удивительно, но мы вдвоем словно не осознаем опасности происходящего. Да, не в первый раз воюем. — Но давай проведем последние дни перед новой реальностью, будто бы мы живем в обычное время. Как простые не военнообязанные парижане? — Смотрю на него и слегка улыбаюсь. — Пойдем отдыхать сегодня, — произношу я и чувствую, как в глазах начинают скапливаться слезы. Он вздыхает. Тэхен убирает письма в сторону и несколько раз кивает мне, соглашаясь. Но теперь, когда страх и ужас близок, я хочу прожить эти дни как в последний раз. После серьезной травмы или кризиса, когда шок отступает и нервы больше не сводит, ты привыкаешь к новому положению, положению вещей, потому что знаешь, что шансов что-то изменить больше не осталось. © ТэхенЛомается привычный мир.
Что мы испытываем, когда это происходит?
Мир трещит по швам, хрустит под подошвами, как стеклянный шарик.
Сминается, как латунная гильза под ударом каблука…
Что мы испытываем?
Ничего.
Кроме потрясения.
© Чонгук