Солнечный зайчик

В закулисье… Тихо. Даже слишком. Обычно глухая тишина — верный спутник любого технического помещения, где лежат горами тряпьё и инструменты или проходят скрытые от посторонних глаз линии трубопровода. Но если до этого тишина эта была осязаемая, мягкая, по-домашнему безопасная, то сейчас воздух застыл и очерствел, нещадно надавил на барабанные перепонки так, что сама мысль отдохнуть и набраться сил здесь вдруг стала казаться абсурдной. Мало того, тихо… Выключен свет. Исключительно дурной знак. В главном помещении всегда горела хотя бы одна куцая настольная лампа, еле-еле освещавшая дощатую стену и занавеси, но полной темноты не было никогда. Конечно, может оказаться и так, что это лишь мои выдумки и на самом деле ничего страшного не случилось, просто, скажем, Нойз не стал после работы заходить в закулисье и сразу ушёл домой, но отделаться этой мыслью мне не давал всё тот же свет. Всё ещё не зная, что и думать, я осторожно нащупала в темноте переключатель. Щёлкнула кнопка, и… — Добрый вечер. Я вскрикнула от неожиданности и, как испуганная лань, обернулась на голос. В дверном проёме стоял Нойз. Хмурый, с потухшими глазами и растрёпанной головой. И в другие дни его лицо и фигуру нельзя было признать полностью здорово выглядящими — мешки под глазами, худощавость, бледность кожи с головой выдавали его «сбалансированное» питание и «правильный» режим дня, но сейчас… Всё это выступало слишком явно. Так при хроническом заболевании начинают проявляться и усугубляться слабости организма. Теодор презрительно хмыкнул и пожал плечами. — С каких пор ты так сильно меня боишься? В первую секунду я растерялась, не найдя, что и ответить. Что за странное замечание? Я бы и ухом не повела, если бы приветствие не было сказано с таким звенящим холодом и ненавистью. — Боюсь тебя? Нет. Могу просто испугаться от неожиданности, как и любой на моём месте? Да. — Я оправила сумку и тряхнула головой. Нойз исчез в проходе, не сказав ни слова. Даже не попытавшись сострить или огрызнуться в ответ? Это уже ни в какие ворота! Я покачала головой и прошла за ним. Точно кто-то подменил, не иначе… Но я тут же отмахнулась от подобных мыслей. Если не пытаться строить из себя обиженную на весь мир стерву — на обиженных, как известно, воду возят, — такое поведение, мягко говоря, ему абсолютно не свойственно. Что бывает обычно? Смотря, как повезёт. На колесе фортуны имеются варианты: «Громкий разговор по телефону с кем попало, в конце концов перетекающий в театр одного актёра», «Репетиция отыгрыша с внесением сиюминутных правок», стандартный и чаще всего выпадающий: «Хей, Нойзетт, ты не поверишь!.. (вставьте нужный вариант)», и моё любимое: «Сон после тяжёлого рабочего дня с блиц-опросом на тему: «Спит, как убитый, или мёртв, будто спит?», который каждый раз заставляет меня метаться по своей комнате, изнывая от нервов и выбора — звонить в скорую помощь или в очередной раз списать всё на паранойю. В общем, одним своим появлением в закулисье он всегда умудряется навести такой суматохи, что ты не успеваешь спокойно присесть без того, чтобы не вляпаться в очередную передрягу. А сейчас… Должна ли я хотя бы попытаться выяснить, что произошло? Не то, чтобы Нойз был самым приятным человеком в моей жизни, но… Оставлять его в такой ситуации было бы всё же низко. Что ж, я однозначно об этом пожалею. Я постучалась в его комнату. Дверь чуть ли не в ту же секунду распахнулась, из тёмной щели выглянули искорки чёрных глаз. — Что? — Я просто хотела спросить, в порядке ли ты. — Все мои старания держать себя в руках пошли прахом — поджилки всё равно тряслись мелкой рябью. То ли от страха, то ли от волнения. То ли от всего сразу. Дверь раскрылась полностью. Нойз сдавленно усмехнулся, будто в горле встал предистеричный ком. — Ты серьёзно? — В смысле? — А тебе, хочешь сказать, не похуй?! — Я вздрогнула. Снова. Но от неожиданности ли на этот раз? Он вцепился рукой в лоб и рассмеялся. Неприятный, искажённый, сорванный смех. Сквозь пальцы сверкнули блестящие взбешённые зрачки. — О, я знаю, как это звучит. Не утруждайся. Нечто подобное, идиотское, не в меру экспрессивное… ты ожидаешь услышать от истеричного подростка. Но никак не от взрослого человека со зрелой психикой. Я знаю… — У меня и в мыслях не было ничего подобного. — честно отрезала я. В моем голосе проскользнула тень удивления. — Скажу, пожалуй, очевидное, но… Каждый человек может чувствовать себя так, и это… Абсолютно нормально. — В том и дело что… Нет. — Я отпрянула назад. Его фигура нависла надо мной, тяжёлая и давящая, закрывающая собой последние проблески света в полутёмном коридоре. Я вжалась в стену, по обе стороны от меня что-то с треском вцепилось в дерево. Он явно сдерживался. Не давал себе сказать лишнего или двинуться не в ту сторону, сделать что-то не то. Тратил последние силы на бессмысленную показушную гордость и независимость, которая и так на глазах разрывалась по швам. Из-за стиснутых зубов вырвался еле слышный болезненный стон. Чего стоит держать себя в узде, находясь в таком состоянии? Я выпрямилась и прижалась к стене, решительно сверля его упрямым взглядом. «Очевидно, всего.» — Клянусь, Нойзетт, я готов убить тебя на месте. — с усилием прошипел он, не поднимая головы. — И если ты не хочешь подобного исхода — заткни свой рот и вали к чёрту. О, так ты выбрал эту роль. Оттолкнуть, напугать, заставить бояться и обходить стороной. Надеешься, что это отвадит меня от попыток к тебе приблизиться. Что ж, я принимаю правила игры. Теперь в дело вступает мой хвалёный азарт. — Хорошо. Выпусти меня. Он повиновался не сразу. Руки опустились медленно, как части заржавелого механизма. В очередной раз не произнеся ни слова, Нойз угрюмо исчез в темноте комнаты. Дверь с силой хлопнула. А я едва сдержала улыбку. О, ты ещё не знаешь, что я задумала…

***

Я гордо поставила руки на пояс и улыбнулась самой себе. Всё же работа в кафе мне досталась не за красивые глаза. Конечно, «кухня» на съёмочной площадке была сугубо символическая и не могла похвастаться хоть чем-то более сложным, чем электрический чайник — ровесник моей бабушки, но мне вполне хватало и этого. В конце концов, бывало и хуже. В разы хуже. Вспоминается, как я безрезультатно, битый час сражалась с полуживой дребезжащей печкой в тщетных попытках испечь хоть что-то съедобное и не походившее на полуживого сырного слайма… Могу самодовольно заявить — у меня даже вышло! Лучше, правда, не знать, каким именно образом и сколько времени я на это убила… Я взяла кружку в руки и направилась обратно в закулисье. — Хей, могу я войти? Клянусь, от тебя мне ничего не нужно! Пару дней назад я забыла у тебя свою помаду, заберу и уйду! — Мой голос звучал даже слишком сахарно. За дверью что-то раздражённо завозилось. — Зайди. Я запорхнула в комнату, сверкая глазами-звёздочками. Нойз сидел за столом спиной ко мне и заполнял какие-то бумаги. — Вот твоя помада. — сухо проговорил он, указав не глядя куда-то вбок от себя. Я послушно схватила помаду и тут же водрузила на её место кружку с аппетитно пахнущим напитком. Нойз слегка повернул голову, — А это ещё… — Всё-всё, ты сам не хотел, чтобы я тебя трогала. Спокойной ночи! — Щелчок дверного замка дал понять, что никакие возражения и вопросы не принимаются. Выходя из гримёрки, я не удержалась от того, чтобы взглянуть украдкой в одно из зеркал. Я прямо-таки светилась от счастья и довольства. Конечно, только предстоит узнать, к чему приведёт моя выходка… Но у меня уже неплохое предчувствие.

***

— И чё ты встала, а?! — Я неосознанно зажмурилась от оглушительного грохота крепежей по дощатому полу. — Работы… невпроворот… — Я объясняю актёру свою задачу, Нойзетт внимательно меня слушает, а ты… — Да пошёл т-ты! Чего она там не знает?! Деньги она, бля, получает за простое стояние на месте? Так, что ли?! — Рабочий подобрался ближе, скаля жёлтые потресканные зубы и тыча в мою сторону нетвёрдым жестом руки. Сцена гудела и перекликивалась меж собой, готовилась к старту генеральной репетиции. Выговор режиссёра-постановщика был вполне обыденным делом, целью которого была не попытка приструнить за неправильный или кривой отыгрыш, но помочь сориентироваться и лучше понять задачу. Обряд этот был столь безобидный и привычный, что даже Нойз, обычно не терпевший подобных вещей, готов был слушать его напутствие, не закатывая глаз или не показав украдкой средний палец мимо проходящему рабочему. Но сейчас Теодора, как самого проворного и лёгкого на подъём, попросили помочь с настройкой света: по планшету сцены, с лёгкостью перепрыгивая с одного софита на другой, иногда проскальзывала его мимолётная тень; а я же осталась внизу, выяснять нюансы сценария и обговаривать имеющиеся вопросы. …Но сегодня не было суждено завершить подготовку без проблем и проволочек. К нам неожиданно подскочил один из рабочих. Не знаю, чем именно я ему не угодила — пьяниц, к сожалению, понимать сложно и бесполезно, — но он решил прервать наш рабочий диалог своим нестройным обвинением. Я с отвращением подняла подбородок и оглядела новоприбывшего с ног до головы. В нос мгновенно ударил мерзкий проспиртованный запах перегара. Кто… — …Вообще пустил тебя сюда в подобном виде?! — воскликнул режиссёр по привычке зычным командорским тоном. Скачки по софитам, сопровождавшиеся гулким монотонным звоном всей громадной конструкции, вдруг прекратились. Затылком я почувствовала чьё-то пристальное ехидное внимание. — А т… Тебе какое дело, а? Впуст-тили — значит, надо! Режиссёр нервно застучал ногтями по планшету со сценарием: — Я ещё раз повторяю. Не мешай. Иначе попрошу убрать тебя силой. Пьяница оживился. Наверное, что-то воодушевляющее было для него в том, что его начальник соизволил пригрозить применить к нему силу. — Попроси! А ты попроси! Я согласен! — Он подлетел к режиссёру, расправив плечи, и сплюнул себе под ноги. На него поднялось сразу несколько пар взбешённых глаз. — Я посмотрю. — У-ху-ху, я не ослышался? — Я нехотя вздрогнула и подняла глаза туда, откуда эхом разнëсся по потолку чуть детский, с издёвкой заигрывающий голос. На одном из софитов, скрываясь за ослепительным светом, расположилась худощавая знакомая фигура. Она вальяжно прошлась по прутьям, присела на корточки, с интересом заглядывая вниз, и оранжевый плащ повис за её спиной, как сложенные крылья. — Согласен, говоришь? — Ты?! — Пьяница обернулся на него, безрезультатно стараясь заглянуть за завесу прожекторов. — Сука, спускайся! Вишь, ещё одна, чёрт её, белоручка нашлась!.. Силуэт рассмеялся, развернул что-то меж рук, и вдруг прямо на поясе пьяницы поверх локтей мёртвым хватом затянулась петля лассо. — Нойз! Что за шутки?! — Очки режиссёра тревожно блеснули. — Спускайся! — Сию секунду! — Мне удалось разглядеть лишь, как фигура отдаёт честь и гордо падает назад, как какой-нибудь ассасин во время прыжка веры. Пьяница взвизгнул не своим голосом — петля крепко врезалась в тело, — попытался высвободиться, но не успел: крики передавило, и его самого в мгновение ока вознесло куда-то под потолок. Одновременно сам Нойз, заливаясь звонким смехом, с ловкостью мартышки сделал в воздухе сальто и гулко приземлился на ноги, не выпуская верёвку из цепких когтей. Сцена замерла, в немом шоке подняв головы на пойманного пьяницу, что как дёргающийся истеричный маятник мерно покачивался из стороны в сторону, визжа голосом ужаленной свиньи. Я ловко подхватила планшет режиссёра, что едва не выпал из его ватных рук. Он неразборчиво пробормотал благодарность и дрожащими пальцами вытер стёкла очков. Нойз, сияя, как ребёнок под Рождество, крепко вцепился в верёвку правой рукой и драматично повалился назад, позволив импровизированному рычагу замедлить своё падение: — Печаль! Слёзы, боль, трагизм! — Он прикрыл лоб свободной рукой, плащ почти полностью распластался по земле. — Такой материал, а так бездарно его теряете! — Нойз сжался, запрокинул голову и захихикал, невероятно гордый своей выходкой — вылитый трёхлетний суперзлодей, которому пообещали купить пачку любимых сладостей после завершения миссии. Режиссёр, правда, был впечатлён таким перформансом куда меньше. — Теодор! Отпусти его сейчас же! Прекрати это… Прекрати это безумие! — Я прикрыла лицо рукой. Он сам подписал себе приговор. Нойз хитро ухмыльнулся, могло показаться — даже края поварского колпака чуть заострились и стали напоминать рога жëлтого чертёнка. — Конечно! Всё ради вас, сэр! — Рука в белой перчатке нырнула за спину и через секунду представила обомлевшей публике появившуюся из ниоткуда бомбу с зажжённым фитилём. Нойз оттолкнулся от земли, подкинул её и чётким пируэтом ноги отправил динамит прямо в дрыгающуюся ловушку. Громкий визг перебил мощный взрыв. Ударная волна всколыхнула одежду сцены и плащ Нойза. С его лица не сходила теперь глуповатая широкая улыбка. Стоило только тканевому океану чуть успокоиться, он усмехнулся и отпустил верёвку. Тело истошно проорало нечто непечатное, с глухим шлепком впечаталось в доски и затихло. Нойз сложил руки за спиной и медленно подошёл к нему. Пьяница забубнил что-то неразборчивое и поднялся на руках, судорожно рыская вокруг в поисках чего-то. — С…сук-ка… Нойз опустился на корточки и гадко осклабился. — Что случилось, радость моя? Тебя кто-то обидел? Пьяница выругался, кряхтя и всё стараясь подняться на ноги. — Ну-ну, тише, тише… — Нойз перешёл на агрессивный шёпот, достаточно громкий, чтобы его можно было услышать, но слишком тихий, чтобы хоть что-то различить. Закончив воспитательную беседу, он встал во весь рост, с чувством выполненного долга оправил плащ и оставил пьяницу на попечение толпы. Чего только не сделаешь лишь ради того, чтобы не говорить это злополучное: «Спасибо»… Человека облепили со всех сторон набежавшие рабочие. Выныривавшие из толпы головы то и дело обеспокоенно звали медиков, но почему-то мне казалось, что в этом было мало необходимости. Я резво подскочила к Нойзу. Руки сложены за спиной, осанка ровная, взгляд наглый и гордый — прямо император-полководец, сошедший с портрета. Ехидный смешок едва не сорвался с моих закушенных губ. — Тео! — Я ткнула его в спину и задорно пригнулась, заглядывая ему в лицо. Услышав своё настоящее имя на сцене, ещё и в такой унизительной уменьшительно-ласкательной форме, он хотел было оскалиться и прорычать что-то в ответ, но не успел: я хихикнула и мягко приложила палец к его губам. Без шуток — я многое бы отдала лишь за то, чтобы ещё раз увидеть эту резкую перемену в его лице. Если бы её можно было услышать, она прозвучала бы как смесь треска карнавальной маски с жалобным скулежом щенка. Я хитро усмехнулась. — Спасибо тебе. И… Пожалуйста. — Он даже не попытался вырваться, отстраниться от моей руки. Лишь нахмурился, буравя взглядом мои весёлые зрачки. Позволяет мне заходить настолько далеко? Или (я едва не рассмеялась вслух от этой догадки) просто не знает, как и реагировать? Главный импровизатор, мастер выкручиваться из всех проблем и ситуаций лишь на собственной харизме, актёр с невероятно живой мимикой и возможностями — и не знает, что делать? Я убрала руку за спину. Он тут же оправился и одëрнул перчатки, будто ничего и не было. — Итак, к делу. Что там по сценарию? — Мно-ого чего… — уклончиво отозвалась я, вертя меж пальцев локон волос. Нойз рассерженно зашипел. — Ещё одна подобная выходка — и я буду проваливать дубль за дублем, пока ты не взвоешь. — Хорошо, хорошо, как скажешь. Только не сердись. — Я податливо пожала плечами и, не сдержав довольной улыбки, вытащила из-за спины планшет. Нойз сложил руки на груди и, забавно сморщив нос, склонился над сценарием.